Евровыборы
Видео
-- Роман «Веселая жизнь, или Секс в СССР» -- это мемуарный роман, основанный на реальных событиях 60-70-х годов, -- рассказал Юрий Поляков. -- В то время я, молодой редактор газеты «Московский литератор», оказался вовлечен в громкий скандал, связанный с попыткой исключения из партии Владимира Солоухина, на книгах которого воспитывалась вся российская интеллигенция.
«Акция исключения» была спущена сверху по сигналу Андропова. Юрий Андропов вообще не любил русское направление, он называл таких писателей русистами и говорил, что они опасны. «Диссидентов-западников так мало, что мы их в одну ночь вывезем, а вот русисты -- это серьезно», -- считал он. Короче, тучи над Солоухиным сгустились, маховик начал раскручиваться...
Спустя годы я решил написать об этом мемуарное эссе, но прошло слишком много времени. Изменились жизнь, строй, идеология, писательский мир. Я стал вспоминать эту эпоху, расширять ее, и в результате получился полноценный роман.
Весёлая жизнь
-- Этот роман во многом похож на ваши ранние повести «Сто дней до приказа», «ЧП районного масштаба»...
-- С одной существенной оговоркой: тогда я находился внутри того времени. Писал о том, что видел вокруг. А теперь мне пришлось рассказывать о той же эпохе, но уже с высоты своего возраста и горького исторического опыта.
-- Надеялись на свою память или обращались за деталями к современникам?
-- Мне нужно было уточнить некоторые подзабытые обстоятельства. Позвонил одной даме, которая, как и я, участвовала в этом мероприятии. «Помните заседание?» -- спросил я ее. «А как же! -- воскликнула писательница. -- Я тогда спасла Солоухина!»
«Ничего себе спасла! -- подумал я. -- Я же прекрасно помню, как ты топала ногами и кричала: «Солоухину не место в наших рядах!» Поэтому в последний момент я поменял фамилии всех героев: Солоухин стал Ковригиным, Поляков -- Полуяновым, и только Андропов остался Андроповым.
-- Почему ваш роман называется так игриво -- в его заголовке и про секс, и про веселую жизнь?
-- Вспоминая свою молодость, я могу утверждать, что у нас действительно была свободная и очень веселая жизнь. Когда мне сегодня рассказывают, что за каждым писателем следил КГБ, мне становится смешно. Во-первых, чтобы тобой занялся КГБ, это надо было о-очень заслужить. На большинство писателей вполне хватало участкового, который приходил и грозил пальцем: «Хватит пьянствовать!»
Во-вторых: у нас были абсолютно свободные мозги. Да, существовали ограничения, табу, цензура. Мы четко знали: того, что говоришь на кухне, не надо говорить на партсобрании. Но табу есть и сейчас! И цензура тоже. Только нынче она стала не государственной, а корпоративной. Попробуйте-ка рассказать по российскому ТВ о том, кем был на самом деле академик Сахаров. А если вы еще и про Елену Боннэр добавите, то вас и на радио больше никогда не пригласят.
Вторая часть названия книги -- отсыл к знаменитой фразе нашей соотечественницы, которая во время международного телемоста сказала, что секса у нас нет. Я был на этом телемосте и помню, как звучала ее фраза на самом деле. Дама сказала: «В СССР секса нет, у нас любовь». В принципе, она была права. В советское время отношения между мужчинами и женщинами были более бескорыстными и романтичными.
-- Куда же пропало это окончание фразы -- про любовь?
-- Оно потонуло в хохоте. Ведущий телемоста Владимир Познер так ловко все вывернул, что главных слов женщины публика не услышала.
Кстати, Познер очень не любит вспоминать, что во время работы на радио он учил американцев, как надо строить социализм. Я ему как-то напомнил об этом. Гримаса была такой, будто он уксусу выпил. Впрочем, Швыдкой тоже не любит, когда я напоминаю ему, как мы вместе с ним были членами Краснопресненского райкома комсомола.
Что же касается второй части заглавия, то мой роман не про секс. Он про нашу молодость, когда мы жили, любили, ошибались, мечтали, пытались быть честными и нам это удавалось. Книга читается очень легко. Я считаю, что занимательность -- это вежливость писателя. Если не умеешь писать интересно -- меняй профессию.
Книги вне времени
-- Вы принадлежите к людям, которые ностальгируют по СССР и считают, что все тогда было замечательно?
-- У меня никогда не было яда по отношению к советской власти. Потому что в те времена я, мальчик из простой заводской семьи, мог реализовать все свои мечты. У меня сохранилось трогательное отношение к этой эпохе, которая сейчас искажена и оболгана. Но я не жил в розовых очках. Многое мне не нравилось, и я честно писал о том, что было плохо. Поэтому мои романы зачастую годами ждали выхода.
-- Сколько лет пролежала под сукном ваша повесть «Сто дней до приказа»?
-- Почти пять лет. Но тут случилось непредвиденное: на Красную площадь сел Руст. Горбачев уволил всю верхушку военных, и в этот момент Андрей Дементьев поставил «Сто дней» в «Юность». Ему тут же позвонили из военной цензуры: «Зря вы поставили повесть Полякова. Мы ее не пропустим!» -- «Вы бы лучше Руста на Красную площадь не пропустили», -- парировал Дементьев и дал моей книге зеленый свет.
Сейчас с высоты возраста я понимаю, что государство, в котором редактор журнала может послать нафиг военную цензуру, обречено. Но тогда я этого не осознавал и очень радовался, что «Сто дней до приказа» вышли и пользовались ажиотажным спросом.
-- Сегодня ваши романы по-прежнему пользуются огромным спросом у читателей. Чем вы это объясняете?
-- К поздней советской эпохе нынче наблюдается повышенный интерес. Потому что ее не успели описать -- началась перестройка. Недавно ко мне подошел молодой человек лет двадцати и попросил подписать книгу «ЧП районного масштаба». Я удивился: «Вам будет неинтересно. Это про комсомол». А он ответил: «А я как раз и хочу узнать: каким был комсомол?»
Отрадно, что мои книги становятся свидетелями эпохи и переживают свое время. На самом деле писательская профессия очень жестокая. При каждой смене культурных эпох 95 процентов литературы уходит в никуда. И только пять процентов продолжают жить. Я рад, что мои романы советского времени интересны сегодня. К примеру, «Парижская любовь Кости Гуманкова» переиздавалась 31 раз. А «Козленок в молоке» и «Апофегей» по тиражам превышают все книги наших постмодернистов.
Однажды с Говорухиным...
-- Многие ваши романы экранизированы. Довольны ли вы этими фильмами?
-- По моим книгам и сценариям снято более 15 картин. Есть фильмы очень хорошие, такие как «Апофегей» с Даниилом Страховым, Машей Мироновой, Виктором Сухоруковым. «Козленок в молоке» тоже неплох, но у меня был сценарий на четыре серии, а фильм растянули на восемь. Потерялся темп. А вот «Сто дней до приказа» считаю чудовищной картиной!
-- Переживали? Ссорились с режиссером?
-- Я понял, что бороться с режиссером нет смысла. С ним можно выпить, закусить, поговорить за жизнь, но в момент запуска картины он становится невменяемым и не воспринимает ничего из того, что ты ему говоришь. В таком состоянии буйного помешательства он пребывает до конца съемок. А потом снова превращается в доброго, милого человека. Но поздно -- уже ничего поправить нельзя.
Поэтому я успокаиваю себя тем, что любая постановка -- удачная или неудачная -- идет мне на пользу. Смотрит человек хорошую картину и говорит: «Прекрасный фильм -- надо почитать книгу». Смотрит неудачный фильм и думает: «Фу, какая гадость -- надо почитать книгу, вдруг она лучше?» В любом случае я оказываюсь в выигрыше. (Смеется.)
-- Вы работали вместе с Сергеем Говорухиным над фильмом «Ворошиловский стрелок». У вас были совместные работы в театре. Расскажите об этом сотрудничестве!
-- Я счастлив, что мне довелось работать с Говорухиным. В «Ворошиловском стрелке» я был соавтором сценария. Мы очень дружили с Сергеем. Позже он поставил во МХАТе у Дорониной мою пьесу «Смотрины», которая идет вот уже 17 лет под названием «Контрольный выстрел».
Знаете, есть два типа режиссеров. Одни вообще не подпускают автора к фильму или спектаклю. К примеру, Житинкин в Театре Сатиры позвал меня только на генеральную репетицию. А Говорухин, наоборот, всегда просил: «Сиди со мной рядом!» Его все время вызвали на различные совещания в Комитет по культуре, и он поручал мне вести репетиции. «Но я же не умею!» -- оправдывался я. На что Говорухин отвечал: «Это очень просто: ори на них погромче и говори, что играть они не умеют и Станиславский их просто убил бы». Конечно, никаких репетиций я не проводил. Мы просто тихо сидели и ждали возвращения Говорухина.
Мумификация позора
-- Почему вы больше не возглавляете «Литературную газету»? Вас выжили? Или это как-то связано с вашим романом «Любовь в эпоху перемен»?
-- Этот роман был написан на материале из жизни журналистов. Я всегда стараюсь, чтобы у моих героев были профессия, жизненная история. Не понимаю новой литературы, в которой неясно, есть ли у героя родители, где он живет и чем занимается. Работая над «Любовью в эпоху перемен», я описал родную журналистскую среду и вывел образ русского человека, который возглавил либеральное издание и своей деятельностью повлиял на разрушение страны. Я не случайно сделал этого героя русским -- в итоге он предал свой народ и стал служить политическим силам, которые разрушают русские народ и государство.
В известной степени этим романом я предсказал свой уход из «Литературной газеты», предпосылки к которому уже назревали. Собственники газеты решили, что тот русский патриотический курс, который я вел в течение 16 лет, надо менять -- идти по пути либерализации. Я сказал, что этого делать не буду: у меня другие взгляды и принципы. Расстались спокойно, без скандала.
-- До этого был еще один тревожный звоночек, связанный с Ельцин-центрами...
-- Когда стали открывать Ельцин-центры, я в открытую выступил против, так как считаю, что открывать их нельзя, а Ельцина надо судить. Тогда мы опубликовали в «Литературке» очень резкий материал, к которому я придумал заголовок: «Мумификация позора». Это вызвало страшное раздражение. Подумали, что Поляков сошел с ума...
-- Ваша книга «Желание быть русским» тоже вызвала очень бурную реакцию -- как положительную, так и отрицательную...
-- 80 процентов населения России -- этнические русские. Но я отлично понимаю, что есть люди, которые болезненно воспринимают русскую тему. Обсуждать проблемы других народов, живущих в России, почему-то считается нормой. А вот проблемы русских обсуждать нельзя! Мол, нация великая, что с ней может случиться? Но мало кто задумывается, что русские -- это самый большой в мире разделенный народ, народ, переживающий великую трагедию. Мы заслуживаем самого серьезного разговора о судьбе как материковых русских, так и о тех, кто живет за пределами России.
Несмотря на возникшие границы, мы единый народ, который развивается по одним законам, у нас общие корни, культурные и языковые ценности. А еще есть какая-то загадочная субстанция: все части русского народа фантастическим образом связаны между собой энергетическими токами. Наверное, есть еще не открытые наукой механизмы, работающие на биоэнергетическом уровне, которых мы пока еще не осознаем.
Русский вопрос
-- Какой совет вы дали бы русским, живущим в Латвии?
-- Я не могу давать советы. Мое мнение дилетантское, мнение наезжающего человека. Но, поверьте, при любой возможности, на любой площадке, в том числе и в президентском совете, я поднимаю вопрос о проблемах русских, которые остались за границей, о проблемах русского языка, которые стоят сейчас очень остро не только в Латвии, но и в России.
Невозможно без содрогания слышать о том, что в России всерьез размышляют о переводе русского языка с кириллицы на латиницу. Декириллизация уже идет во многих бывших республиках. И это недопустимо! Очертание буквы -- это такая же часть языка, как фонетика или грамматика. Издевательство над кириллицей разрушает национальные устои, но это делается специально!
-- Можно ли говорить о геноциде русских в России?
-- Геноцид -- это публицистическое преувеличение. А вот говорить о пренебрежении к проблемам русского народа -- можно. Этими проблемами никто не занимается. Об этом я пишу в своей книге и считаю, что российское государство может в третий раз споткнуться о русский вопрос. Дважды в истории это уже было: падение романовской монархии и советского строя были связаны с тем, что русский народ устал от того, что его интересы недостаточно учитываются государственной машиной. Об этом пишет Валерий Соловей в книге «Кровь и почва русской истории». Почитайте, рекомендую.
-- Какой вы видите судьбу бумажных изданий через несколько лет?
-- Ареал бумажной прессы сжимается как шагреневая кожа -- появились другие носители информации. Горевать об этом не стоит. Не посыпать же голову пеплом из-за того, что когда-то с глиняных табличек перешли на пергамент. Главное -- не на чём писать, а о чём писать!
Я допускаю, что через 20-30 лет бумажная пресса будет роскошью, доступной только богатым людям. Они будут приходить в магазин, где продается шикарная глянцевая газета, стоящая весьма недешево. Допустим, пять евро. К ней официант подает кофе, коньяк, сигару. Читатель разворачивает эту хрустящую роскошную газету и неспешно наслаждается новостями под кофеек и шорох страниц. А читатель победнее так и будет бегать с планшетом.
Досье
Юрий Поляков родился 12 ноября 1954 года в Москве. Окончил факультет русского языка и литературы МОПИ им. Крупской. Кандидат филологических наук.
Автор культовых повестей и романов («Апофегей», «Сто дней до приказа», «ЧП районного масштаба», «Козленок в молоке», «Работа над ошибками», «Парижская любовь Кости Гуманкова», Небо падших», «Замыслил я побег...», «Грибной царь», «Гипсовый трубач», «Любовь в эпоху перемен» и др.). Общий тираж книг -- свыше семи миллионов экземпляров.
Признанный классик современной литературы. Проза Полякова включена в российские школьные и вузовские программы, переведена на многие языки мира.
До 2017 года был главным редактором «Литературной газеты».
Председатель Общественного совета при Министерстве культуры РФ, председатель Национальной ассоциации драматургов.
Трижды был доверенным лицом Владимира Путина во время выборов.
Женат. Дочь Алина -- филолог. Внуки -- Егор и Любовь.
Елена СМЕХОВА
