Игорь Явейн: автор вокзала на станции Дубулты

На здании вокзала в Дубулты есть табличка с именем автора — Игорь Явейн. Нередко прямо здесь, не отходя, как говорится, от кассы, слышал реплики в адрес архитектора на латышском: "Жид, испортил вокзальную ауру Юрмалы". Явейн был потомственным дворянином, из обрусевших немцев, одним из самых талантливых советских архитекторов — новатором, авангардистом. Родился Явейн в Санкт–Петербурге в 1903–м в семье известного медика, профессора Императорского клинического института великой княгини Елены Павловны. Его отец вошел в историю уже тем, что был вторым экспериментатором, привившим себе холеру. Он был выходцем из обрусевших немцев, поселившихся в России еще во времена Петра I. Мать Игоря — Поликсена Шишкина — тоже была врачом, а еще являлась весьма прогрессивной по тем временам дамой: председателем Всероссийской лиги равноправия женщин. Представительницы этой организации добивались через Госдуму равенства женщин в избирательных правах, разрешения работать вагоновожатыми и кондукторами… Кое–что им удавалось: дамы–кондукторы с тех пор стали вытеснять мужчин. После революции семья эмигрировала в Европу, где Георгий Явейн умер. И если при его жизни родные ни в чем не нуждались — ведущие клиники и университеты почти всех стран мира принимали его в свои почетные члены, охотно предоставляли работу, то после смерти кормильца им пришлось туго. Тогда–то и решено было вернуться на родину. Семье удалось даже вселиться в свою петербургскую квартиру, которую, правда, начали нещадно уплотнять. Игорь Явейн стал первым, кто нарушил традицию и не занялся медицинским образованием. Зато к архитектуре он тяготел с детства. Поэтому и поступил в Ленинградский институт гражданских инженеров, преподавали в котором известные архитекторы — профессоры Оль и Никольский. Вокзалами Явейн "заболел" еще в студенческие годы. Даже темой дипломного проекта выбрал одну из таких станционных построек. Игорь Георгиевич поставил перед собой сложную задачу — создать проект вокзала, который отвечал бы духу новой архитектурной мысли. Консультации Никольского были кратки: "Проект хорош, но вы можете лучше". Так продолжалось до тех пор, пока однажды профессор не вымолвил: "Мне нечего здесь добавить. Вы ведь помните свой проект, оставьте мне этот эскиз на память". В 1932 году на Всесоюзном открытом конкурсе проектов Курского вокзала в Москве работа Явейна под девизом "Комплекс семи видов транспорта" вызвала самые горячие споры. По сути это был фантастический план — состыковать воедино автобусы, поезда, метро и даже аэропланы, но он был настолько органичным, что получил самые высшие оценки жюри. "У меня все куда–то едет…" — говорил Явейн о своих работах. Он и сам стремился все время вперед, реализовывая детскую мечту о кругосветном путешествии. Когда он был еще мальчишкой, отец обещал показать ему весь мир. В силу ряда причин мир сузился до размеров одной, хоть и гигантской страны. Но до конца своих дней Игорь Георгиевич жил дорогой. Загружал семью в поезд, самолет, а когда уже на седьмом десятке лет приобрел первый автомобиль, то и в машину — и мчался открывать неведомое. И в этом ему здорово помогали вокзалы. За свою жизнь он создал их немало. Около 20 вокзалов на направлении Москва — Курск, а еще Новгород, латвийский Дубулты… Говорят, что он был любимым архитектором Кагановича. Это преувеличение, но "железный министр" ценил его знания и способности. В 1938 году Явейн написал единственную в СССР монографию, посвященную истории и архитектуре железнодорожных вокзалов. Она стала настольной книгой Лазаря Моисеевича. Но Явейн никогда не был "придворным архитектором", руководствующимcя принципом "Чего изволите?". Вокзал в Новгороде, к работе над которым он приступил вскоре после войны, стал сочетанием идей русского авангарда 1920–х и традиций русской исторической архитектуры. Когда в 1953 году вокзал был введен в эксплуатацию, коллеги–архитекторы прозвали Явейна "конструктивистом, ушедшим в новгородское подполье". Некоторые детали своего проекта Явейн отстаивал с боем. Любопытная история приключилась со станционным колоколом. Поначалу архитектору пытались запретить его установку. Потом выяснилось, что ни одного подходящего колокола в Новгороде нет. Тогда на какой–то маленькой станции нашли старый настоящий станционный колокол и под проклятия местных жителей перевезли его в Новгород. Зодчий радовался ему, как дитя игрушке. И первое время сам звонил в него, оповещая об отправлении поездов. Игорь Явейн женился поздно — практически одновременно со строительством новгородского вокзала. Его жена — филолог, на четверть века моложе мужа — подарила ему двух сыновей. Архитектор был прекрасным отцом. Никита и Олег до сих пор вспоминают, какие потрясающие города, крепости и флотилии он строил им из пластилина и картона, какие баталии они вели. Семья для него была миром внутренней эмиграции, в котором он по–настоящему раскрепощался. Зато приятели детей побаивались строгого высокого человека с сильным властным голосом и военной выправкой и за глаза звали его "недорезанным буржуем". Но, несмотря на неприступный внешний вид, Игорь Георгиевич был очень мягким человеком. Подчиненные в нем души не чаяли и сидели у него на голове. Иногда, правда, он взбрыкивал, ставил их на место, но через неделю все возвращалось на круги своя. При этом в окружении Явейна было только два институтских товарища, кому разрешалось говорить ему "ты". Он был дворянином, но даже когда кичиться родовитостью стало модно, не говорил об этом. Даже когда кто–то упоминал о его предках, он резко обрывал: "Вы ошиблись". Было время, он даже хотел сменить фамилию на Явин и подписывал так свои чертежи. Редко рассказывал о своем детстве. Единственное, о чем он ностальгически вспоминал из тех времен, была дача в Эстонии, которую семья построила незадолго до революции. Поэтому не обзаводился земельным участком, предпочитая путешествовать с семьей. Вокзал в Дубулты, построенный в 1978–м, — последняя работа архитектора, скончавшегося спустя два года. Союзные архитекторы отмечали экспрессивность проекта, необычность для архитектуры тех лет. Местные же говорили, что он "не функционален", "не укрыться под навесом от дождя", "не вписывается в традиционную юрмальскую архитектуру". Но говорили об этом, о других проектах, которые им не нравились, на кухнях, на дачах — но не в кабинетах тех, кто принимал решения. Иначе бы не было бетонных "коробок — санаториев" почти что на пляже в Майори. Я не архитектор, но мне дубултский вокзал нравится. Посмотрите на него со стороны проспекта Дубулты — навес напоминает балтийскую волну. Во всяком случае, вокзал куда интереснее своего тезки в Майори, построенного в конце 1990–х. Примитив — иначе не скажешь. А кто мешал рулящим тогда в городе поборникам национальных традиций в архитектуре сохранить деревянный вокзал в Майори? Еще в начале 1980–х тогдашний архитектор Юрмалы Алкснис говорил мне, что в нем можно и после строительства нового вокзала оборудовать своеобразный музей — с экспозицией, кафе, сувенирным киоском. Допустим, в 1980–е Москва мешала, а потом кто? Между прочим, в Майори мог бы появиться вокзал и по проекту Явейна — я видел эскиз, выполненный им в 1976 году. Бетонный, с открытым навесом. Как–то, проезжая мимо одного из своих проектов, поставленных вопреки воле автора не там, Явейн сказал: "Не должен был он здесь стоять. Это неверно. Каждая дорога должна иметь свое лицо". Дубултский вокзал имеет свое лицо, о большинстве же других взморских вокзалов этого не скажешь. 23 июля 2015. №29