Евровыборы
Видео
Дмитрий Гордон: – Как тебе кажется, дотошно ли английская Фемида разобралась в обстоятельствах смерти твоего отца?
– Вначале я возлагала на нее большие надежды, очень доверчивой была… Следствие длилось пять или шесть месяцев, и мне казалось, что никакого альтернативного, параллельного расследования не нужно, потому что если уж полгода они активно работают, то, видимо, знают, что делают. Плюс такая громкая смерть, открытые слушания только через год…
А дальше случилась совершенно невероятная история. В сентябре 2013-го, в тот день, когда я должна была получить на руки копию всех документов предварительного следствия, которое наконец закончилось, ко мне заехала знакомая англичанка погулять с собаками. Во время прогулки по лесу она вдруг задала странный вопрос: «А что же у тебя все-таки происходит с делом отца, есть ли новости, может, нужна какая-то помощь?»
Мне это показалось ужасно неприличным, какое-то нездоровое любопытство, ведь за все последние месяцы ни один человек мне не задал такого вопроса. Первым желанием было грубо отшить, но в следующую секунду я вспомнила, что ее муж врач, а я как раз думала, что к каким-то медикам мне все-таки придется обращаться, чтобы они просмотрели бумаги, которые привезет полиция.
И я в итоге ответила: «Ты знаешь, а мне действительно может понадобиться помощь» – и объяснила ситуацию, на что эта подруга ответила: «Тогда тебе, наверное, нужен не мой муж, а его отец – очень известный немецкий судмедэксперт и чуть ли не лучший в мире специалист по асфиксии». Прогугли потом: Бернд Бринкманн.
– Как интересно!
– И я тут же, в лесу, с ней договариваюсь об альтернативных средствах связи, поскольку сразу после папиной смерти у меня стал очень плохо работать мобильный телефон, а электронной почтой я в первые несколько дней совсем не могла пользоваться: на экране все прыгало. Я, конечно же, обращалась в полицию, но они клялись, что они тут ни при чем и так и не смогли выявить причины.
Придя домой, я полезла в интернет читать про этого специалиста. Оказался интереснейший персонаж! Особенно меня впечатлила совершенно детективная история про ватиканского банкира Роберто Кальве: профессор Бринкманн сумел восстановить истину через 15 лет после его смерти. В общем, спустя недолгое время я поехала на встречу с этим профессором в Германию.
– Окольными путями?
– Ну, максимально осторожно все это делать старалась…
– ...быть незаметной…
– ...да. Покупала билет на самолет за пару часов до вылета (я туда несколько раз ездила), каждый раз прилетала в разный аэропорт, все свои гаджеты оставляла в Англии, по прилете брала билет на поезд за наличные, затем – первое попавшееся такси.
Оказалось, что профессор – приятнейший, интереснейший человек, и мы тут же нашли общий язык. Я хорошо говорю по-немецки. С одной стороны, это совершенно бесполезный язык, потому что все немцы отлично знают английский, но с другой, любой из них тут же расцветает, когда ты с ним начинаешь говорить по-немецки. Дальше выяснилось, что у нас дни рождения в один день – словом, немало общего.
Я привезла бумаги, профессор сделал копии, чтобы все просмотреть, и потом долго не проявлялся. Я ждала-ждала, в итоге сама позвонила и услышала: «Лиза, куда же ты пропала? Здесь же вообще нет ничего, говорящего о том, что это самоубийство. Срочно приезжай!»
Я приехала во второй раз, и он мне разложил по полочкам, чем отличается убийство от самоубийства. Здесь уже пригодилось мое медицинское образование. Там очень много различий: по характеру странгуляционной борозды, по реакции различных органов и тканей, множество других показателей…
И в этот момент я понимаю, что обладаю какой-то страшной тайной, ведь если хотят представить случившееся с папой как самоубийство, а я одна вместе с профессором знаю, что это убийство, то моя жизнь в опасности. И если до этого я очень не хотела открытых слушаний (мне было все это очень неприятно), то теперь оказывалось, что это мой единственный шанс сдвинуть дело с мертвой точки. Потому что если бы я просто кому-то сообщила, правда могла бы и не выплыть наружу, но если я об этом говорю на открытых слушаниях, где присутствует пресса, то тогда уже никуда не деться от этой информации.
Немецкий профессор очень хотел посмотреть фотографии, которых у меня не было (были только письменные документы), и за неделю до слушаний он прилетел в Англию. Мы встретились с коронером и с полицейским, который был ответственным за расследование, и у нас произошел очень серьезный разговор.
Профессор начал объяснять, какие выводы он сделал из письменных заключений экспертов, стал задавать вопросы полицейскому… Коронер был в шоке от того, что дело, которым он год занимался, рушится и все выглядит по-другому. У полицейского на какие-то вопросы вообще странные ответы были. Например, выяснилось, что даже реконструкцию событий не делали…
– ...хотя это элементарное…
– ...да, и когда профессор поинтересовался, почему, полицейский ответил: «Мы думали, что это самоубийство».
– Думали-гадали…
– ...ну да, а доказать? В общем, как-то так… После этого коронер принял решение включить профессора в список тех, кого он будет опрашивать в суде. Потом начались открытые слушания, все это было чудовищно неприятно, особенно потому, что было огромное количество прессы…
– ...прийти мог любой…
– Нет, внутрь пускали очень ограниченное количество журналистов, и те, кто был в зале, вели себя предельно корректно. Там нормальная, я бы даже сказала, здоровая атмосфера была, но пока ты выходишь из машины и идешь к зданию суда, тебя атакует огромнейшее количество людей с камерами и фотоаппаратами, дергают, снимают… Для меня это были самые ужасные ощущения после папиной смерти, потому что когда тебя все снимают только из-за того, что у тебя отец умер, это бесчеловечно, чудовищно.
Ну и дальше два дня полного кошмара, потому что в мельчайших подробностях обсуждались детали папиной смерти, зачитывали какие-то медицинские вещи, в которых папа был разобран на клеточки. В один из таких моментов моя сестра не выдержала – выбежала из зала, а я из-за того, что уже полгода со всеми этими бумагами возилась, наоборот, заснула: столько раз это читала, что наизусть выучила.
На этих слушаниях мы, как потерпевшая сторона, могли задавать любые вопросы любому выступающему. Мне изначально предлагали взять адвоката, потому что в Англии так принято, но я решила, что это лишнее и он мне не нужен, поскольку есть профессор. Кстати, он согласился участвовать в суде бесплатно.
– Publicity…
– Вовсе нет, я объяснила, что нахожусь в стесненном материальном положении, а он сказал: «Лиза, это такое интересное дело, что я готов им заниматься бесплатно!» На самом деле я советую тебе в интернете о нем почитать: этот человек фантастические вещи делал…
В общем, мы с ним могли задавать любые вопросы и мы очень подробно расспрашивали несколько людей. После прочтения всех бумаг больше всего вопросов у меня было к охраннику папы, и я не понимала, почему у полиции они не возникли. В тот момент с ним был профессиональнейший охранник Ави, который прошел израильскую армию…
– ..."Моссад"...
– ...который охранял премьер-министра Израиля и много лет работал с папой. Почему-то все утро того злополучного дня охранник спал, хотя папа рано просыпается. После охранник долго разговаривал по телефону со своей женой, затем поехал пить кофе, потом в аптеку, какие-то лекарства от простуды себе покупать, затем за продуктами… К трем часам дня вернулся, при этом прислуги в тот день не было, поскольку был выходной, суббота…
– ...и Борис Абрамович в результате на несколько часов один остался…
– ...да, при этом охранник как-то не сообразил, что папа, который всегда рано вставал, наверное, не завтракал, потому что завтрак и обед должен был приготовить или разогреть он (в час-два папа обычно обедал). С чего это вдруг Ави решил, что может где-то до трех отсутствовать и на работу не торопиться, непонятно. Можно же быстро в магазин съездить и те же таблетки от кашля в супермаркете купить, я сама обычно так делаю. Вот эта вся часть – одна сплошная загадка.
Также выясняется, что дом при отъезде Ави на охрану не ставит, потому что, по его словам, папа его не просил, и вообще, никакие камеры не были включены, потому что папа не просил…
– ...потрясающе!..
– ...но ведь никто и не должен просить: это твоя обязанность – обеспечивать безопасность человека, которого охраняешь! Дальше этот Ави приезжает наконец домой, стучится к папе, чтобы узнать, когда он захочет обедать, никто не отвечает. Ави заходит в спальню, пытается попасть в ванную – дверь закрыта, и что делает этот…
– ...именно…
– Дверь выбивает?
– Нет, бежит звонить в скорую помощь, но оказывается, что «скорая» не может подъехать, потому что из дома какие-то ворота нельзя дистанционно открыть, и Ави идет встречать. Уже по дороге к воротам звонит папиному помощнику, описывает ситуацию, на что тот говорит: «Быстро возвращайся домой и выламывай дверь! «Скорая» подождет». И только тогда охранник догадывается взломать дверь.
На суде я спросила, почему нельзя было выломать дверь сразу, на что Ави ответил, что папа был ему так близок и дорог, что он просто испугался. При этом я знаю, что или ты профессионально поступаешь и дверь ломаешь, или человек тебе близок и дорог, и тогда ты…
– ...с двойной скоростью…
– ...да, еще быстрее эту дверь выносишь. Эта ситуация с охранником как была мне непонятна, когда я бумаги по делу читала, так таковой осталась и после суда. Часть этих вопросов я задавала во время суда, какие-то писала заранее коронеру… Кстати, все вопросы, которые я в течение полугода присылала коронеру, он задал на слушаниях…
– ...то есть добросовестно себя повел?..
– Да, он действительно очень серьезно в ситуации разбирался, и я понимала, что суд – это прямо театральная постановка, где все логично: кто за кем выступает, какие вопросы задает и так далее.
– И что же, в конце концов, суд решил?
– Судья вынес открытый вердикт: несмотря на то, что все английские эксперты высказывались в пользу самоубийства, показания профессора Бринкманна, который выступал последним, оказались решающими, было невозможно пойти против его доводов. Я, если честно, до конца не верила, что будет возможно сломить всю эту систему: в английском суде немецкий специалист в одиночку выступал против работы большого английского коллектива профессионалов. Я считаю, признание коронера, что невозможно идти против доводов профессора, по-настоящему мужественный поступок.
– Теперь прямо тебя спрошу: на твой взгляд, это самоубийство было, убийство или вообще отец, может быть, жив?
– Мне лично кажется, вначале папа был отравлен, причем его могли травить так, чтобы всем казалось – он в депрессии, а в итоге убить так, чтобы все вокруг поверили в самоубийство. Причем произошло это в субботу, а в понедельник папа должен был надолго улетать в Израиль. Там его ждал друг, и папа собирался хорошо отдохнуть…
– Тем более он там бывать любил…
– Да, очень любил Израиль и был очень позитивно на эту поездку настроен. Впервые не планировал, когда вернется, собирался достаточно долго там пробыть.
Если рассматривать версию убийства, то я рассуждаю так: если бы я хотела этого человека убить, то понимала бы, что для убийства этот день – идеальный. Прислуги нет в доме только в выходные – в субботу и в воскресенье, а в понедельник папа надолго уезжает, неизвестно, когда вернется… В общем, я бы в субботу попробовала…
– ...а если не получится…
– ...да, есть запасной день – воскресенье, потому что в этом доме папа около полугода жил и все об этом доме было уже известно, а как дальше ситуация сложится и представится ли возможность, никто не знает. Он не очень-то хотел туда после Израиля возвращаться. Выходит, суббота была последний шанс его там застать…
– Лиза, а это его был дом?
– Нет, официально он принадлежал его второй жене, но по договоренности после развода там жил папа.
– Кто, как ты думаешь, был в смерти Бориса Абрамовича заинтересован?
– Мой отец являлся личным и, наверное, главным врагом Путина. Я считаю, что все те годы, когда папа был жив, главный удар он принимал на себя. Вся путинская ярость в первую очередь именно на папу лилась. О нем запретили упоминать на российском телевидении и в прессе. Только если какое-нибудь очередное уголовное дело, тогда можно, и было понятно, что в тот год, когда папа проиграл суд Абрамовичу, тратить деньги на борьбу с Путиным он не мог.
Но на самом деле все было еще сложнее. Уже после смерти отца я нашла ответ на вопрос, почему Рома согласился на то, чтобы папа ему деньги, согласно решению суда, выплатил не сразу, а в рассрочку. Как выяснилось, в обмен на это отец не должен был общаться с прессой.
– Уточни, пожалуйста: не должен был с прессой об Абрамовиче общаться или вообще?
– Вообще. Если проверишь, увидишь: после суда он не сделал ни одного заявления.
– Интересно…
– Оказывается, есть простое объяснение… Папе нужен был примерно год, чтобы все уладить и восстановить свое материальное положение.
– А возможности были?
– Да, мы это не раз обсуждали и с ним, и с его помощником. Требовался год на то, чтобы уладить дела, и тогда получилось бы, что мой отец снова…
– ...на плаву оказался бы…
– Да, а из-за того, что он умер, произошел полный бардак со всеми финансовыми делами. В специальном письме, например, папа просил, чтобы моя сестра была распорядителем после его смерти…
– Катя?
– Да, но ей этого не дали сделать, потому что тут же возник «Аэрофлот», который начал ставить преграды, еще какие-то люди, вторая жена, которая хотела, чтобы вопреки завещанию все ей досталось… Из-за того, что «Аэрофлот» протолкнул своего распорядителя, все было растащено, пошло на оплату услуг адвокатов и так далее.
В итоге, папу посмертно объявили банкротом, и, конечно, мне очень обидно, потому что и я, и другие сведущие люди понимают: этого бы не произошло, если бы папа был жив или если бы было исполнено папино завещание.
– Кто же знал, что он так быстро умрет, правда?
– Ну да, и если в самом начале я думала, что папина смерть была выгодна прежде всего Путину, то теперь, имея намного лучшее представление о папиных финансовых делах, я не исключаю и других мотивов для убийства. И мы сейчас говорим об очень серьезных суммах.
И еще об одной вещи не надо забывать – о суде по убийству Литвиненко, где мой отец выступал как потерпевший, то есть был активной стороной и до конца общался со Скотланд-Ярдом по поводу этого дела…
– ...и Марину, вдову Литвиненко, поддерживал…
– Конечно, к тому же изначально оплачивал всех адвокатов и считал этот суд также очень важным в своей борьбе с Путиным, чтобы показать его истинное лицо. Разумеется, после смерти папа уже не мог этим заниматься, Марине пришлось бороться в одиночку и она блестяще с этим справилась.
– ...и мы уже сейчас видим, как решение по гибели Литвиненко на мировую политику влияет…
– Конечно. Все это должно было произойти с участием папы. Папа считал, что есть два важных судебных процесса, которые могут сильно повлиять на ситуацию и изменить отношение мировой общественности к Путину: суд с Абрамовичем и суд по делу об убийстве Литвиненко.
