- Скажите, а в таком широком смысле, на уровне общества в целом, можно проститься с этой эпохой? То есть поставить точку, дать оценки 30-м так, чтобы в последующем уже не было вариантов биться как Дон Кихот с мельницами, и каждый раз одним доказывать, что «зато Сталин сделал это», а другим говорить: «Да ну что вы, о чем идет речь? Это тиран, у которого руки по локоть в крови». Просто поставить акценты и сказать: «Здесь да, здесь нет».
- Такой окончательной бумаги, к сожалению, быть не может. Потому что всё было сказано, всё понятно. Если говорить о моем личном взгляде на вещи, то если вспомнить те преступления, которые делались, никаких «зато» быть не может. Потому что тебе говорят: «Вообще-то он каннибал, но в свободное время делает замечательные свистульки». «Зато» не работает. Его свистульки ничего не противопоставляют тому, что он творит. Другое дело, что я не делаю ответственными только конкретных людей. Они ответственные — Сталин, вся эта публика. Но ответственны все. И это не пустой звук. Потому что террор может возникнуть только тогда, когда все согласны. Или критическое большинство согласно. Этого ждали.
Потому что история, на мой взгляд, не имеет своих законов, которые базируются на причинно-следственности. Я об этом неоднократно писал. История базируется на ритмах: от хаоса к космосу, от полного разгула свободы до террора. Это такая узкоколейка, по которой постоянно ходит поезд. Лучше всего, когда он где-то посередине, между двумя остановками. Но что меня изумляет — если считать, что человек рационален, то этого не может быть.
Но я убежден и всё больше убеждаюсь в том, что человек прежде всего эмоционален.
Допустим, вез меня как-то шофер, который рассказал, что у него все были репрессированы. Просто все — на уровне дедушек и бабушек. И так мы что-то, и он сказал: «Надо голосовать, а за кого? За коммунистов, вроде больше не за кого». Я просто сел и ахнул. Я посмотрел на него и говорю: «Как?!». Он говорит: «Ну так что, ну были. Но это же история, что ее вспоминать?».
Вот это на самом деле часто отсутствие логики у людей, понимаете. Я боюсь, это пессимистический взгляд. Тут дело не в коммунистах. Сейчас коммунисты, естественно, другие. Но речь идет о том, что поддерживаются сталинские идеалы. Там всё это идет в комплексе. То есть пессимистичность взгляда, вероятно, выражается в том, что сказали всё, что можно было сказать. И когда после этого всё возникает по-прежнему, то понятно, что история не учит — по крайней мере, в том смысле, в котором хотелось бы. История идет более сложным путем.
― Таким сложным путем идет исключительно российская, как сейчас выражаются, история? То есть отсутствие логики и плохая память. Или это всё-таки какая-то международная вещь?
― Это международное. В Испании я знал людей, которые боготворили (и сейчас боготворят) Франко. В Италии, если поедешь в южную Италию — вот мы ездили — на автозаправках продается вино «Муссолини», всюду продаются статуэтки Муссолини. Местное население очень благожелательно относится к дуче. Это удивительно. При том, что у него был такой малосимпатичный конец.
Дело вот в чем. Понимаете, меня испугало, когда я впервые узнал, что Сталин там занял 2-е, что ли, место по опросам. Я думал: «Как это?!». А тут у меня была еще история. Знаете, я выступал за границей — была презентация «Авиатора». И там есть такая сцена, когда герой находит бывшего вертухая и идет к нему, сам толком не зная, зачем. И тот ему говорит: «Если ждешь покаяний, то не жди». А потом говорит ему: «Я устал, уходи». И меня там спрашивали (это была прямая трансляция): «Вам не кажется, что это самый страшный эпизод книги? Если бы, допустим, этот твой бывший вертухай бросился бить героя, или встал перед ним на колени, это было бы понятно и естественно. А то, что он ему после всего, что произошло, говорит: «Я устал» — это не страшно ли?».
И вот что меня спросили — это было относительно недавно: «Не символ ли это нашего нынешнего общества — усталость от таких тем и вещей?». Я говорю: «Нет». Потому что я как раз представлял Гузель, Чулпан, их неравнодушие, и массу моих друзей. И сейчас, когда я читаю то, что пишут: «Ах, мы устали, вы нас перекормили» — как перекормили? Собственно, а сколько романов-то вышло, чтобы перекормить? 2-3 из тех, что известны. Всё!
Поэтому я объясняю это так. На самом деле я не думаю, что люди сознательно любят сталинское время. Как я говорил одному человеку: «Представьте, вы приходите домой, а вашего отца в 3 часа ночи выводят, стукнув головой о дверь». Помните вот это замечательное у Галича:
Помнишь, сонные понятые
Стали к притолоке головой,
Как мечтающие о тыле
Рядовые с передовой.
Помнишь, вспоротая перина,
В летней комнате зимний снег.
Молча шел, не держась за перила,
Обесчещенный человек.
Вот этого никто не хочет, этой картинки. Никто. Но при этом говорят: «А вот при Сталине было…». Я это объясняю так, что они понимают это как сферу табу. А табу хочется нарушать. Потому что рационально я не в силах объяснить, почему поднимается на щит это страшное время. Оно поднимается именно как нарушение табу и проявление какой-то самостоятельности, что ли. Хотя до конца это непонятно.