В прошлом ноябре исполнилось 43 года с того дня, как я улетел из Харькова. Думалось — года на три, оказалось — навсегда. 13 лет проработал на Колыме и Чукотке, с ноября 1984–го живу в Латвии. Но Харьков был и навсегда останется для меня родным городом, хотя родился я в эвакуации, на Северном Кавказе.
Добрый город
В Харькове прошли мои школьные сороковые–пятидесятые годы, затем после демобилизации с флота я почти десятилетие проработал в харьковских газетах — молодежной "Ленiнскiй змiнi", в областной "Cоцiалiстичнiй Харкiвщинi" и в городской "Вечерний Харьков". Там же меня после выхода в 1964 году второй книги стихов приняли в Союз писателей.
И в 1–й школе Южной железной дороги, где я проучился десять лет, и в редакциях газет, где работал рядовым репортером, и в областном отделении Союза писателей Украины меня окружала атмосфера Добра. То же самое без преувеличения можно сказать о рабочих коллективах харьковских предприятий, колхозов и совхозов, ударных комсомольских строек, школ и вузов, на которых мне довелось побывать и о которых я написал немало статей, корреспонденций, очерков…
В 60–е годы Харьков процветал в полном смысле этого слова. В отличие от чиновничьего Киева, первая столица советской Украины была городом рабочих и инженеров высокой квалификации, трудившихся на сотнях предприятий с передовой технологией производства, ученых и студентов. Гордостью не только Харькова, но и всей страны были такие заводы–гиганты, как Харьковский тракторный, тепловозостроительный (точнее, танкостроительный) имени Малышева, "Серп и молот", турбинный, электромеханический (ХЭМЗ). А также десятки НИИ, в том числе строго засекреченный, но тем не менее знаменитый "атомный" УФТИ — Украинский физико–технический институт, 25 вузов…
Восставший буквально из пепла — во время войны Харьков трижды переходил из рук в руки — город молодел и рос на глазах. Строительные леса, стрелы гигантских башенных кранов были обычной картиной в любом его районе.
В 70–80–е годы я бывал в родном городе лишь урывками, во время отпусков. Все ограничивалось встречей с родителями, краткими застольями с друзьями–товарищами. Никаких существенных перемен в облике и характере Харькова я не замечал, да и не смог бы заметить, если бы они были на самом деле. Все резко изменилось в годы так называемой перестройки, план которой был, несомненно, разработан спецслужбами западных "партнеров" СССР и под их чутким руководством осуществлен продажным горбачевским режимом. Нет смысла вникать в подробности — сегодня они известны всякому, в чьей душе осталась хоть капля горечи от крушения великой державы.
Фактически перестройка стала точкой невозврата страны к ее былому могуществу, утвержденному на планете ценой крови и пота, невероятных лишений, беспримерного подвига советских людей. Пьяный беловежский сговор, точнее, государственный переворот, если называть вещи своими именами, лишь довершил начатое оборотнем–перестройщиком. Над одной шестой частью планеты задули совсем иные ветры — ветры вражды и ненависти.
Наступили лихие 90–е годы. Само понятие Добра — не в меркантильном, а в духовном смысле этого слова — вдруг оказалось вне закона, стало объектом презрения и насмешек. Таким оно остается и по сей день. Ничего удивительного не было в том, что и Харьков потерял свое лицо.
Кто в ответе за базар?
В 90–е годы мне удавалось вырываться в родной город лишь на несколько дней два–три раза в году. После смерти мамы мой отец — боевой офицер, прошедший всю войну, доживал свой век в одиночестве, в опустевшей квартире на южной окраине Харькова — Холодной горе. На некогда живописный, зеленый, в основном одноэтажный уголок мегаполиса было больно смотреть. Уродливые, как бы сработанные наспех бетонные двенадцатиэтажки, выросшие по обеим сторонам бывшей ул. Свердлова (ныне Полтавский шлях), выглядели неряшливо, неуютно. Можно сказать, чуждо. Старый пятиэтажный дом, в котором жил отец, располагался в самом начале Холодной горы, если считать от центра города, неподалеку от Холодногорского рынка. К тому времени от него остались лишь обветшавшие полупустые кирпичные павильоны, сам он переместился на Полтавский шлях и протянулся до бывшего трамвайного кольца. Опять же по обеим сторонам улицы торчали ларьки, торговавшие чем попало, рядом, прямо на траве, располагались "дикие" торговцы — бабки, небритые мужики, весьма подозрительные типы с бегающими глазами и вороватыми манерами. Прохожим предлагались подсолнечные и тыквенные семечки, початки вареной кукурузы, азовские бычки (ще вранцi живi були!), подозрительного вида шкарпетки (носки) и панчохи (чулки), батарейки — словом все, что бог послал. Естественно, никто всего этого не "купував". Балакалы, что приобрести здесь можно было и наркоту, и порнуху, и любое огнестрельное оружие — вплоть до гранатомета. Правда или нет — не знаю, не пробовал…
Все это в сочетании с "вщент розпоплюженным" (вдребезги искареженным, разбитым) асфальтовым покрытием улицы создавало некий эффект дежавю. Примерно так эта улица выглядела в середине 40–х годов, только "розпоплюженную" бомбами и снарядами проезжую часть мостили булыжником пленные немецкие солдаты, а в деревянных ларьках–кабачках, выкрашенных в ядовито–голубой цвет (их так и называли — "голубые глазки") торговали на розлив горилкой и соленой килькой.
Примерно так выглядели и другие окраины мегаполиса. Зато его центр, особенно улица Сумская, пусть и несколько карикатурно, но все–таки приближался по своему внешнему виду к европам. Разудалые витрины магазинов, вызывающе бесцеремонная уличная реклама, чисто выметенные тротуары, роскошные иномарки местных чиновничьих бонз, нуворишей и бандитов. А на замусоренных окраинах преобладали обшарпанные "жигули" и "москвичи", передвигавшиеся по улицами, как мне показалось, без оглядки на правила. Как–то мы с отцом в очередной раз собрались проведать могилу матери, похороненной на Октябрьском кладбище. Располагалось оно довольно далеко от дома, отец уже передвигался с трудом, и я вызвал такси. У диспетчера таксопарка, видимо, было праздничное настроение, потому что, выслушав заказ, она торжественно сообщила, что пришлет нам иномарку. Это была не просто иномарка, а форменный раритет — "Форд Скорпио", видимо, начала 70–х…
Но все это — лишь внешние признаки творившегося в 90–е годы в Харькове, да и на всей Украине, "базара". Главное было в другом: большинство промышленных предприятий города остановило производство. Сотни тысяч рабочих, конструкторов, техников, инженеров лишились работы. Время от времени признаки жизни возникали лишь на заводе им. Малышева — это когда с Ближнего Востока поступал очередной заказ на танки.
Многие государственные вузы находились на грани выживания. Зато сплошь и рядом возникали частные, снабжавшие желающих за немалые деньги дипломами, не имевшими никакой ценности на рынке труда. Один из таких вузов с весьма мудреным названием (что–то вроде высшей школы то ли маркетинга, то ли менеджмента, точнее сказать не берусь) обосновался в здании бывшей 4–й средней школы на Холодной горе. В тесноватом помещении этой школы в 1949 году довелось и мне осваивать науки первоклассника, пока не было закончено восстановление здания 1–й железнодорожной, разрушенной в годы войны.
Шоколадный пылесос и казнь Деда Мороза
После смерти отца в марте 2007 года я больше в Харькове не был. Не к кому мне туда отныне ездить. Почти все мои друзья–товарищи тоже ушли в мир иной. Остались двое приятелей, с которыми в конце 60–х мне довелось бок о бок работать в харьковской вечерке. После Майдана, в разгар военных действий в Донбассе пытался поговорить с ними по телефону, разузнать, что и как. Все телефоны одного из них — и домашний, и мобильный — наглухо молчали. Второй в ответ на мои вопросы бормотал нечто невразумительное. Ситуация понятная — тотальная прослушка ребятами из СБУ. Перестал названивать.
И вот сейчас, накануне Нового года, решил в Сети "перелистать" местную прессу и прежде всего некогда родную вечерку. Кому, как не ей, быть на острие событий, первой сообщать читателям о случившемся в городе? Тогда, в 1967–1968 гг., подборка информации на первой странице газеты печаталась под рубрикой "Сегодня". Увы, нынче "Вечерний Харьков" выходит в свет лишь три раза в неделю — о какой оперативности можно говорить?!
Но, тем не менее, вот выдержки из "Ленты новостей" в номерах "ВХ" за 21 и 23 декабря.
"Кто из харьковчан остался сегодня без воды: список адресов".
Просмотрел список. "Безводных" адресов очень много — во всех районах мегаполиса.
"Политическая карикатура поможет спустить пар. Выставка в Харькове".
Что означает "спустить пар", можно только догадываться. Думал, что тематика политической карикатуры отражает нынешнее настроение части украинского общества в свете событий сегодняшнего дня. Оказалось, что в местном Художественном музее выставлены образцы английской сатирической графики конца XVIII — начала XIX века. Судя по опубликованным фотографиям, это весьма посредственные с художественной точки зрения, но откровенно злобные карикатуры на российских императоров и полководцев. Вряд ли они помогут кому–то из "запаренных" спустить пар. Впрочем, все возможно.
"В Харькове создан шоколадный пылесос".
В этом сообщении речь идет о весьма своеобразном хобби харьковчанки Наталии Монир, которая мастерит из шоколада "пиратские корабли с ромом и цукатами, брэндовые ноутбуки и даже бытовую технику". Возникает вопрос: где и на какие, извините, шиши пани Монир приобретает такую прорву шоколада? Никак сам "шоколадный король" всея Украины ее спонсирует!
"На площади Свободы установлена главная новогодняя елка Харькова. Ее высота 36 метров, вес 30 тонн".
Звучит впечатляюще: самая большая елка на Украине на самой большой площади Европы. Всем нос утерли мои земляки. Жаль только, что ни ребятня, ни взрослые не встретят под этой, да и другими новогодними елками ни Деда Мороза, ни Снегурочку. Сказочные персонажи подвергнуты на Украине люстрации. Только не посредством мусорного бака, а казнью через повешенье. Хорошо еще, что из бандеровской партии "Братство" удалось захлестнуть смертную петлю только на шеях чучел. Настоящий Дед Мороз и его спутница успели убежать от расправы в Крым, где их встретили с распростертыми объятиями.
Теперь место Деда Мороза здесь занял святой Мыкола. Увы, день святого Мыколы, который власти заставили мирное население праздновать 19 декабря, по сообщению "ВХ", "начался и закончился отнюдь не празднично". Вообще–то навязывать праздники сверху — занятие неблагодарное. Особенно если экономика страны трещит по швам.
Да и засияет ли в новогоднюю ночь тысячей огней самая–самая украинская елка на самой–самой площади Европы? Трудно сказать. По сообщению той же газеты, "премьер запретил освещать рекламу и центральные улицы даже в праздничные дни". А веерные отключения электричества в квартирах харьковчан продолжительностью от четырех до восьми часов в день продлятся, в лучшем случае, до февраля включительно…
Рубрика "Аналитика" в "Вечернем Харькове" за 21 декабря содержит подборку статей под общим названием "К чему приведет прекращение социальных выплат в Донбассе: мнение харьковских политологов".
Их мнения сводятся к тому, что "решение кабмина заблокировать социальные выплаты на территории ДНР и ЛНР, с одной стороны, может отрезвить местное население, а с другой — еще больше обозлить".
Интересны комментарии к этой публикации. Приведу лишь два из них.
Русская Катюша: "Украина "отрезвляла" Донбасс бомбами, минометными снарядами, пулями, разрушением больниц, роддомов, детских садов и школ. Теперь "отрезвляет" блокадой. Пример с фрицев, что ль, берете? Хороших учителей себе нашли! Одессу "отрезвили" Домом профсоюзов, Мариуполь — апрельскими и майскими расстрелами и сожжением заживо милиционеров… Странные у вас, господа, методы отрезвления. Может быть, и вас вашими методами отрезвить?"
Татарин: "Можете и дальше "отрезвлять". Только уголь оттуда вы уже не получите. Те, кто прыгал на майдане, будут тоже отрезвляться, потому что Украина сейчас занимается паразитизмом и попрошайничеством".
Что тут добавить? Глас народа — глас Божий…
Александр ЧЕРЕВЧЕНКО.
8 января 2015. №01
Загрузка
Видео
В мире
