«В боях за Ригу стал уже командиром пулеметного взвода»: рассказ пулеметчика

На третий день войны началась мобилизация, призывали, по-моему, 1912-й год и младше. Мне особенно запомнилось, как уходил на фронт муж моей двоюродной сестры. Он был заядлым охотником, умелым плотником, хорошим хозяином, всегда радостно встречал гостей. А когда пришло время призыва его как будто подменили. В составе третьей партии мобилизованных его отправили на фронт, а через несколько месяцев пришло извещение о том, что он пропал без вести на Западном фронте. Вообще с началом войны люди стали более суровыми, неразговорчивыми.

В скором времени к нам в село прибыло одиннадцать эвакуированных семей из Латвии. К ним относились очень хорошо, мы дружили с их детьми.

Я хотел стать военным. Это у нас такая семейная традиция. Мой дед отдал много лет службе в армии, отец был унтер-офицером, оба моих старших брата стали военными. И нас, комсомольцев, собрали в клубе и стали набирать команду призывников. Не хватало ещё нескольких человек. Тогда военком обратился к нам, которым еще не исполнилось восемнадцати лет, кто готов идти добровольцем. Я с готовностью поднял руку.

После медицинской комиссии нас отправили в город Канск, в школу по подготовке младших командиров, в отделение пулеметчиков. Наша школа занималась не только подготовкой командного состава, но и формированием маршевых рот для фронта. Так после окончания школы меня назначили помощником командира взвода и оставили для работы по подготовке пополнения.

Надо сказать, что питание в тылу было скудным, а нагрузки - очень серьёзными. Так, после 10-ти месяцев пребывания в Канске, я со своими друзьями договорился, что мы идем на фронт, там хоть и опасно, но зато кормят хорошо. Я написал рапорт, и с маршевой ротой меня направили в 23-ю отдельную лыжную бригаду.

- Как Вы считаете, Вас хорошо подготовили для фронта?

- Я считаю, что да. Например, станковый пулемет я знал настолько, что если бы меня разбудили ночью, я бы без труда сказал, какая деталь за какой следует и какую функцию выполняет. Также хорошо мы изучили стрелковое оружие. Была и артиллерийская подготовка.

На экзамене нам дали по 5 снарядов и мы должны были поразить фанерный макет танка. Я разбил макет со второго выстрела. Надо сказать, что нас здорово закаляли. Например, утром – подъем в 6 утра, полкилометра бегом к реке Кан, физзарядка и обливание холодной водой. Я припоминаю, нам даже давали какие-то уколы с витаминами. Поэтому, когда мы уже оказались на фронте, к суровым условиям были готовы.

- Где Вы приняли боевое крещение?

- 15 января нас высадили на станции Бологое. Я попал в 182-ю дивизию Калининского фронта. В это время установилась хорошая погода, снег стал подтаивать. Поэтому мы не стали использовать лыжи, а поставили их «в козлы». Перед нами стояла задача овладеть городом Старая Русса. Я тогда находился в должности командира пулеметного расчета, однако первый бой принял в качестве рядового стрелка.

Мы устанавливали пулемет позади наших наступающих войск, устанавливали на планке прицела дальность вражеских траншей и открывали огонь. Пули летят по траектории через голову наступающих.

- Сколько человек в пулеметном расчете?

- Семь. Командир расчета, первый номер, второй номер и подносчики. Из своего расчета я помню Лосева – очень грамотный мужик, он погиб в этом бою, Сивкова – татарина, крепкого крестьянского парня. Других ребят я не запомнил, так как они погибли в первом же бою.

Ночью перед боем нас построили, и стали ставить задачу. Что интересно, что ставил задачу не наш командир, а офицер, находившийся там до нашего пребывания. Как потом выяснилось, он уже угробил свою роту в предыдущих боях, и она вся осталась лежать на нейтральной полосе. По его словам, в первой траншее немцев не было, они находились во второй траншее. О больших потерях на этом участке мы догадались, глядя на множество трупов наших бойцов, лежавших здесь неубранными.

Ведь, как известно, в каждом батальоне существует похоронная команда, которая занимается захоронениями. Так вот раненые и убитые лежали там уже несколько дней, и их нельзя было убрать! Когда я полз вперед, то по юношеской наивности вглядывался в лица погибших, надеясь узнать кого-нибудь из нашей деревни.

Я уже сказал, что мой расчет принимал участие в этом бою без пулемета. Дело в том, что заболоченная местность не позволяла протащить пулемет, а потому я пошел в бой, вооруженный автоматом. Едва мы поднялись в атаку, как из первой траншеи на нас обрушился шквальный огонь из пулеметов. Сколько тогда сибиряков полегло! Я успел укрыться за бруствером противотанкового рва, за мной залег командир взвода татарин Кудимов. Едва он поднял голову, что отдать приказ отойти на исходные позиции, как его сразу снял снайпер прямо в голову.

Я вжался в снег, он стал подтаивать подо мной, одежда стала намокать. А двигаться нельзя, снайпер снимет. Так в ледяной луже я пролежал до захода солнца. Одежда схватилась ледяной коркой. Я тогда здорово обморозился, на ногах до сих пор пятна остались.

К вечеру я стал рассуждать так: если двинусь с места – или убьют или выберусь, буду лежать – точно замерзну. Тогда стал ползком выбираться к своим. Выйдя на наши позиции, я встретил замполита, он отправил меня отдыхать. Я подошел к нашей импровизированной землянке или блиндажу, сделанному из спиленных сосен. Я залез внутрь. Темно, только слышен храп и сопение. Я завалился среди остальных и уснул мертвым сном. Ночью, видимо, была бомбежка, но я её не слышал, а только увидел, что из стенки блиндажа вывернуто бревно и через проем пробиваются лучи солнца. Я осмотрелся и насчитал человек пять вокруг меня, все незнакомые.

Часов в 10 старшина принес термос с кашей и флягу с водкой. Старшина меня хорошо знал, увидев, обрадовался, и говорит: «А где наша рота?». Я вместо ответа показал ему на поле боя. Он стал сокрушаться и заплакал. Мы стали есть, и в тот день я впервые попробовал водку.

- Как Вы считаете, почему роту послали в буквальном смысле на убой?

- Вы знаете, я до сих пор в раздумье, почему так получилось. Мне было непонятно почему этому командиру роты, который уже угробил столько людей, доверяли нами командовать?! У меня сложилось мнение, что это какое-то предательство! Такого же не должно быть. Может ему доверили пополнение потому, что он знал участок местности, по которой мы наступали, черт его знает. Но мне до сегодняшнего дня жаль тех ребят, которых там перемололи без всякой пользы…

А Старую Руссу взяли только 18 февраля 1944-го года, и то, немцы, сами её сдали, опасаясь угрозы окружения.

Потом нас отвели на пополнение в тыл, помыли, сменили белье. Из моего расчета остался только Сивков, мне подбросили новых ребят, с которыми мы через неделю вступили в бой. Нас бросили левее Старой Руссы, километров на 20. Около недели мы стояли в обороне. Вскоре немцы на нашем участке фронта перешли в наступление.

Увидев наступающую цепь, я отдал Сивкову команду «Огонь». Пулемет молчал. Я повторил приказание – безрезультатно. Я подумал, убило. Подбежал к позиции, а Сивков прижался к земле и сопит от страха. Мне некогда было разбираться, я сверху на него сел, упершись коленями, и стал глушить немцев из пулемета. Они залегли.

Минут через пятнадцать появились новые немцы в маскировочных халатах, числом около роты и по диагонали стали приближаться к нашим позициям. Я перезарядил ленту и снова стал стрелять, переведя огонь на автоматический. Тут уже по мне стали стрелять снайпера. Пули стали ударять по щитку, раздавался сильный звон. Стреляя, я видимо ранил или убил их командира, а у немцев закон – если командира ранило, они забывают о войне, и тащат его обратно в траншею. Я перевел прицел по полулежавшим немцам и снова дал очередь. После неё уже никто из них не поднялся.

Но и по мне велся интенсивный огонь. А немцы, также как и мы, старались подавить станковые пулеметы. Ведь «станкач» - это страшное оружие против пехоты. Никакая бомба не наносит столько вреда! Это ливень огня, 760 пуль в минуту! Там, где станковый пулемет, и мышь не пройдет. Недаром же и мы, и немцы, как только замечали пулеметную точку, старались её уничтожить всеми возможными средствами.

Вот и по мне стали лупить из всех видов оружия, в том числе и снайпера. Разрывная пуля попала мне в руку и раздробила предплечье. Выйдя из боя, я направился в санчасть. Там сидели два санитара, которые сверху уже наложенной повязки наложили ещё одну. После этого меня пешком направили в санбат, потом в полк. Там меня погрузили в полуторку и направили в госпиталь № 1027 в город Валдай. Госпиталь находился в 4-этажном здании школы.

В госпитале, конечно, условия другие. Слушаешь музыку, отдыхаешь, спишь. Я как будто в санаторий попал после фронта. Рука у меня очень сложно заживала. Мне перебило сухожилие, раздробило кость. К тому же мне неправильно срастили кость. Заново мне её никто не ломал, и я так на всю жизнь и остался с кривой рукой. Я пробыл в госпитале до 11 мая 1944 года.

После выхода из госпиталя я был направлен в свою воинскую часть. Из выздоровевших сформировали группу, меня назначили старшим, и я привел всех к месту службы. На три дня нас оставили при штабе для решения нашей дальнейшей судьбы. Как раз в то время, при 22-й армии работали курсы для младших лейтенантов. Я имел неоконченное высшее образование, меня вызвали, предложили поучиться. Я согласился. Обучение длилось шесть месяцев, по сокращенной программе. Нас разместили в здании бывшей помещичьей усадьбы в Латвии.

Программа была очень насыщенной. Все, что в мирное время осваивали за два года, нам необходимо было изучить за шесть месяцев. Я пришел на курсы старшим сержантом, и вскоре меня назначили помощником командира взвода. Курсы я закончил на «отлично», мне присвоили звание младшего лейтенанта, выдали офицерскую форму и направили в свою часть.

Около недели я пробыл при штабе 28-й дивизии, после чего меня направили командиром пулеметного взвода. В новую должность я вступил в боях за освобождение Риги.

Дальше мы продвинулись с боями в сторону Восточной Пруссии, и там, недалеко от Кенигсберга, в апреле 1945-го, меня контузило. Полтора месяца я провалялся в госпитале, и снова вернулся в свою часть. Нас уже направили в сторону Берлина, но поскольку там уже и без того сосредоточили много частей, а потому наш корпус направили на запад в обход, по уже освобожденным территориям Белоруссии, Украины, Молдавии, Румынии, Болгарии. По дороге мы иногда вступали в стычки с недобитыми частями противника и бандами националистов, как это было, например, в Молдавии.

Находясь в Болгарии, мы получили приказ оставаться на месте, так как для взятия Берлина войск уже было предостаточно. Там мы и встретили День Победы.

- Как отметили этот день?

- Как только объявили о конце войны, все начали палить в воздух, без всякой команды. Причем некоторые офицеры хорошенько подвыпили, вместо того, чтобы стрелять вверх, пускали пули по горизонту, и таким образом ранили несколько человек.

Когда об этом стало известно командованию, пришел приказ: еще один выстрел без причины – трибунал. Только после этого пальба прекратилась. Несмотря на эти неприятные моменты, День Победы остался в моей памяти праздником великого торжества.

- Расскажите немного об оружии, которым приходилось воевать. Вы очень высоко оцениваете станковый пулемет системы Максима. А какие у него были недостатки?

- В первую очередь его громоздкость. Тяжелый вес диктовал необходимость иметь в расчете семь человек и ездового с лошадью для перевозки пулемета и боеприпасов к нему.

- Ощущали ли Вы разницу между пулеметными лентами советского и немецкого производства?

- Да, разница чувствовалось. Из сухой ленты затвор легко выдергивает и подает патрон, а из влажной уже сложнее. Но нас к этому готовили, мы даже во время обучения специально обрызгивали ленты и экспериментировали, как будет вести себя пулемет. Поэтому перед боем всегда проверялось состояние и пулемета и боеприпасов к нему. У немецких пулеметов такой проблемы не существовало.

- Помогал ли щит или демаскировал во время стрельбы?

- Безусловно, щит защищал от пуль. Для стреляющего имелась щель для стрельбы, а попадавшие в щиток пули высекали искры, но не наносили вреда пулеметчику. К тому же нас учили мерам защиты, а именно менять место ведения огня в случае обнаружения противником. Иначе враг сделает все, чтобы тебя уничтожить.

- Какое у Вас было личное оружие?

- У меня был ППШ, а когда я стал командиром пулеметного расчета - карабин. Также имелся пистолет.

- Приходилось ли применять личное оружие?

- Да, и неоднократно. Расскажу вам такой случай. Нас перебросили на участок, который уже многократно переходил из рук в руки. Как раз в то время его снова заняли наши части, и нас направили на укрепление позиций. Мы едва успели занять окопы, которые к тому же надо было укрепить жердями выше уровня воды.

Вдруг впереди кто-то из наблюдателей заметил немцев. Они передвигались небольшой группой по переднему краю. Я схватил автомат, гранаты и бросился им навстречу. За углом траншеи я бросил под ноги переднему немцу гранату и присел, прячась от осколков. Оставшиеся немцы стали удирать, а я стал догонять их автоматным огнем. Я так думаю, что это была разведка, которая решила прощупать, какими силами мы обладаем на этом участке. А к нам вскоре подошли дополнительные силы и этот участок остался за нами. За этот бой я был награжден орденом Боевого Красного Знамени.

- Что для Вас было самым страшным на фронте?

- Знаете, идти в бой не страшно, убьет – так убьет, ранит - так ранит. Бывает, сидишь под обстрелом, когда немец передний край обрабатывает – жутковато. А вот по поводу плена скажу так. Я для себя сразу решил: если ситуация будет безвыходной, я взорву себя гранатой, зубами чеку вырву или застрелюсь, но в плен не дамся. Нас политработники на занятиях всегда предупреждали, что с нами немцы сделают, если мы окажемся в плену. Я думаю, что немцы со своим бесчеловечным отношением к пленным только проиграли политически, потому как люди боялись попадать в плен не только из-за страха перед своими, но в первую очередь, из-за боязни издевательств в плену.

- Как складывались Ваши отношения с местным населением?

- По-разному. Например, в Латвии нам приходилось использовать для перевозки вооружения лошадей, взятых у местных жителей. Так я помню, с нами в качестве сопровождающего хозяин подводы отправил свою дочь, которая довезла нас до места, а после вернулась обратно. Она общалась с нами с большим интересом, по-доброму.

А вот в другом приграничном селе нам встретилась женщина, которая поносила Красную армию, за то, что она допустила немцев на латвийскую землю, и только спустя три года освобождает свою территорию.

- Бывает такое, что Вам снится война?

-Да, и довольно часто. Чаще всего жестокие сцены боев, в которых мне довелось участвовать.

Сайт "Я помню".