Видео
В мире
1
Человечество запоминает только те истории, которые совпадают с его представлениями о себе, с главными мифологическими сюжетами, которых, в сущности, немного. Борхес выделял всего три — странствие хитреца, осада города (вообще война) и самоубийство Бога. Поскольку в жизни его любовь занимала не очень большое место, любовные сюжеты тут вообще не упомянуты: Золушка, например (из грязи в князи).
Между тем один из самых устойчивых и характерных сюжетов, благодаря которым человечество понимает о себе что-то главное,— бегство любовников; любовь, превращающая несчастную парочку в абсолютных изгоев. Любовь такой силы, что ничего не остаётся, кроме как бежать, или бегство такой отчаянности, что героям не остаётся ничего, кроме как стать любовниками. Как у Окуджавы: «Все влюблённые склонны к побегу, по ковровой дорожке, по снегу, по камням, по волнам, по шоссе, на такси, на одном колесе, босиком, в кандалах, в башмаках, с красной розою в слабых руках».
История Бонни и Клайда запомнилась нам такой, хотя в действительности выглядела иначе. Самое интересное — это именно то, где и как её подкрасил миф. В нашем цикле историй о великих парах это как будто исключение — мы же всё больше о художниках. Но, во-первых, Бонни Паркер сочиняла стишки, и недурные. Во-вторых, они были художниками своего дела, хоть это и кощунственно звучит в разговоре об убийцах и грабителях.
Художниками не в том смысле, что убивали как-то особенно артистично — в этом плане всё было совершенно по-дилетантски,— нет, просто они руководствовались не скучной корыстью, жаждали славы, как всякий истинный маньяк, и вся их бурная двухлетняя одиссея — продолжение модернистских стратегий жизнестроительства: их не бабки интересовали, а создание собственного мифа. Это их никак не оправдывает, но и следователь обязан понимать мотивы, а не только подсчитывать трупы. В-третьих, они давно уже герои культуры, символы, их история дала старт целому жанру — так что это история о культуре, а не о грабежах, хотя истинное искусство всегда противозаконно.
Я категорически против эстетизации насилия. Что бывает с такими эстетами — наглядно демонстрирует лучший фильм Стоуна «Прирождённые убийцы», где очередной жертвой стреляющей парочки (слава богу, его хоть оставляют в живых) становится как раз журналист, громче других воспевающий их подвиги. И это всегда так бывает, в том числе с самыми верноподданными певцами бандитствующих режимов: Стоун тогда лучше понимал жизнь — возможно, потому, что сценаристом у него был Тарантино, который так возмутился режиссёрским вмешательством, что вообще снял фамилию с титров. Эстетизировать не будем, попробуем понять другое.
Это другое в своей статье про Бонни и Клайда — к 60-летию их гибели — сформулировал когда-то культуролог и документалист Андрей Шемякин: интересней всего, почему в 1932 году они были народными героями, а в 1934-м — антинародными изгоями. А народным героем, напротив,— их убийца рейнджер Фрэнк Хеймер. Это, кстати, путь почти всякого художника: до какого-то момента он совпадает с народными чаяниями, а трагедия его начинается тогда, когда либо он вырастает над собой, либо народ уходит в другую сторону.
В данном случае Новый курс Рузвельта принёс первые результаты, ослабела Великая депрессия, и кумиром масс перестал быть бандит, грабящий банки. В фильме Артура Пенна, который до сих пор остаётся лучшим, эта тема как раз акцентирована: сначала от Бонни и Клайда многие в восторге, и прежде всего разорившиеся фермеры, у которых эти самые банки отбирают дома.
И фильм этот, вызвавший в 1967 году негодование большинства критиков, в 1968-м становится хитом и едва ли не самым успешным проектом Уоррена Битти, притом что это его продюсерский дебют: мир сотрясается, молодёжь восстаёт, Бонни и Клайд становятся чуть ли не символами контркультуры в одном ряду с Че Геварой, леваки призывают убивать представителей истеблишмента! Тот, кто вовремя почуял революцию (а художники в этом смысле более чутки, чем продюсеры), срывает все цветы. Хотя тут тоже есть свои риски.
2
Началась эта история в январе 1930 года, когда Бонни и Клайд познакомились на дне рождения у подруги; в активную фазу она вступила, когда Клайд, отсидев за несколько грабежей (ему добавили за убийство другого заключённого в драке, но пожалели за примерное в целом поведение), в феврале 1932 года вышел из техасской тюрьмы Истхэм.
Его сестра говорила, что в тюрьме, должно быть, с ним произошло что-то ужасное; его приятель из числа заключённых Ральф Фултс вспоминал, что на его глазах Клайд Бэрроу превратился из подростка в гремучую змею. Это лишний раз доказывает бесперспективность и даже вредоносность тюрем в деле исправления нравов; техасской пенитенциарной системе Клайд отомстил два года спустя, напав на тюрьму Истхэм и устроив массовый побег оттуда. Техасское управление исправительных заведений давно не получало таких жестоких уроков. И правильно, я считаю. Всё остальное неправильно, а тут он действовал по справедливости.
Клайду к моменту освобождения исполнилось двадцать три. Он отлично взламывал сейфы и профессионально водил машину. Он сильно хромал, потому что в тюрьме отрезал себе два пальца на ноге, чтобы не выходить на работу; это его тоже характеризует как довольно безбашенного малого, да, собственно, и по фотографиям всё видно. В шестнадцать лет он пухлый и благонравный, хотя уже немного грабил, а в двадцать два абсолютный волк и не улыбается, а скалится.
Вспомнив о Бонни, он решил вовлечь её в банду, а то скучно же. У Бонни к тому времени был опыт неудачного замужества — она выскочила замуж в шестнадцать лет, а начался их роман с Реем Торнтоном, когда ей вообще было пятнадцать; из-за него она бросила школу. Кстати, училась она прилично и отличалась бурной фантазией, а также хорошим литературным стилем; она писала стихи. Она была довольно хорошенькая, и на некоторых фотографиях это даже видно, хотя часто её портит гримасничанье и некоторая общая хмурость. Росту в ней было чуть более полутора метров. Кстати, Рей Торнтон тоже вступил на путь преступления и сел на пять лет, но, узнав о смерти Бонни, сказал: «Славно они повеселились. Жаль её, но лучше кончить так, чем попасться».
Примерно с начала апреля 1932 года Бонни присоединяется к Клайду и его приятелю Ральфу; 19 апреля они пытаются ограбить небольшой магазин и попадаются. Клайд ускользнул — ему никак нельзя было попадаться,— а Бонни и Ральф получили по два месяца. Фултс после этого завязал, а Бонни, напротив, разгорячилась и ожесточилась: когда она в начале августа навещала мать, Клайд напился и в баре соседнего городишки Стрингтаун расстрелял шерифа, а его помощников ранил.
Он унёс ноги, и 11 октября они с Бонни убили владельца магазина, из кассы которого забрали 28 долларов. Скоро у них появился свой механик — Клайд знал его ребёнком: это был Уильям Дэниел Джонс, которому в 1932 году было всего шестнадцать. Поскольку на момент выхода фильма он был ещё жив (дожил до 1974 года), в фильме его назвали Моссом. История Джонса по-своему увлекательней и, если хотите, трагичней, чем случай Бонни и Клайда. Вот бы про кого делать фильм с моралью «кому суждено быть повешенным, тот не утонет». Джонс отлично водил, разбирался в технике и во всём слушался Клайда. 6 января 1933 года банда Бэрроу, как её называли впоследствии, попала в ловушку, расставленную для совершенно других людей, и, ловко отстреливаясь, убила шерифа округа Таррант Малкольма Дэвиса. Это был пятый труп на их совести. Впрочем, уже после первого Бонни повторяла, что, кроме смерти, у них выхода нет и что движутся они к ней быстро.
3
22 марта 1933 года старший брат Клайда Бак освободился из тюрьмы, куда загремел за ограбление в Дентоне, штат Техас. Тоже интересный был человек Бак Бэрроу: за ограбление он получил четыре года, но в 1931 году, отсидев полсрока, сбежал. То есть как сбежал? Просто вышел из ворот тюрьмы и умудрился как-то спереть карабин охранника. Он был романтический парень, поехал немедленно в западный Даллас, где жила его возлюбленная Бланш Колдуэлл. Бланш он крепко любил, у них была, что называется, страсть с первого взгляда.
Он приехал жениться. Бланш согласилась, и примерно год они скромно жили, понемножку грабя (она помогала), но преступная жизнь ей скоро надоела. Она настояла, чтобы Бак, её возлюбленный, досидел срок и остался чист перед законом, после чего они начнут с чистого листа. Она сама отвезла его в Хантсвильскую тюрьму, где он сдался властям, чрезвычайно изумлённым: его толком и не разыскивал никто. За побег ему два года набавили, но по случаю добровольной явки и в связи с кампанией техасского губернатора Фергюсона по разгрузке тюрем он был вчистую помилован в марте 1933 года.
По случаю его освобождения младший брат закатил многодневную пирушку, для каковой цели Бэрроу сняли двухэтажный дом в Джоплине, штат Миссури. Первый этаж — гараж, второй — жилой. Они играли в карты, выпивали в день по ящику пива, немного грабили. Бак и Бланш вошли в банду, причём Бланш периодически пилила Бака (в фильме ей не повезло — она одобрила сценарий, но героиню, которую сыграла Эстелла Парсонс, обозвала «крикливой конской жопой»). Она была единственной в банде, кто никогда не брал в руки оружия. Кстати, она была гораздо красивей, чем Бонни. Она дожила до 1988 года.
Дом привлекал их тем, что других зданий по соседству не было, но кто-то из обитателей Джоплина заподозрил, что в нём нечисто, раздаются выстрелы, слышны кутежи, и, должно быть, там гнездятся бутлегеры. После трёх недель всего этого веселья к ним нагрянула полиция, они стали отстреливаться, убили детектива, смертельно ранили констебля и тяжело — ещё трёх полицейских.
Пришлось им бежать в Миннесоту, бросив в Джоплине всё имущество, в том числе бумаги Бака о полном помиловании, фотоаппарат с наполовину отщёлканной плёнкой (так у полиции оказались портреты всей банды), а также стихотворение Бонни «История самоубийцы Сэл», тут же напечатанное в «Джоплинском глобусе». Был соблазн перевести для вас эту надрывно-блатную балладу, но она слишком похожа на тысячи примеров русского шансона о любви, преступлениях и неверности; представьте себе такой шансон, с очень плохими рифмами, со всем детским надрывом, и вы получите полное представление о стилистике Бонни Паркер. Бонни очень гордилась, что её напечатали и что их фото попали в прессу. Это, собственно, и был главный успех в её короткой, но, безусловно, яркой жизни.
При побеге был тяжело ранен молодой Джонс. Пуля попала ему в левый бок. Бонни его перевязывала, вливала в рану алкоголь, что было невыносимо больно, и отпаивала аспирином, похищенным на ближайшей заправке. Клайд сказал, что рану надо прочистить. Он слышал, что, если пуля прошла навылет, надо что-нибудь просунуть в рану насквозь и протащить туда-сюда несколько раз, тогда уж наверняка поможет. Он сорвал ветку вяза и протащил её сквозь дыру в боку Джонса. Джонс отлежался, но понял, что эти игры не для него. С этого дня он искал шанс сбежать, и две недели спустя этот шанс ему представился.
Братья Бэрроу присмотрели себе автомобиль «шевроле» и послали малыша Джонса его угнать. Малыш Джонс сообразил, что это его шанс, и удрал. То есть машину-то он угнал, да, но поспешил отъехать на ней на 130 миль и бросил её в Арканзасе. Оттуда он через некоторое время вернулся в Даллас, в семью. 8 июня 1933 года он мирно шёл по шоссе, когда около него остановилась машина Бонни и Клайда.
Дело в том, что после его побега Клайд был безутешен. Ему казалось, что другого такого механика им вообще никогда не найти, и вообще малыш приносит удачу. Бак как старший и менее склонный к иллюзиям ему сразу сказал, что извини, парень, но малыш свалил и это для нас большое облегчение, совесть будет чище. Но Клайд не верил, он искренне считал, что малыша или преследовали, или ещё как-то заставили, а так-то он непременно вернётся, только и ждёт этого шанса. И тут, значит, он идёт по шоссе. Клайд остановился.
— Садись в машину,— сказал он Джонсу.
Тот послушно влез на сиденье.
— Ты хочешь остаться с нами?— спросил Клайд.
— Нет,— ответил малыш.
— А придётся,— сказал Клайд и рванул с места. С тех пор, хотя у них в распоряжении были уже две машины, он всегда сажал малыша с собой.
С мая 1933 года их репертуар пополняется похищениями; это уж чистое, бескорыстное искусство — они брали заложников, выпускали их подальше от дома, давали с собой бабок на возвращение — и всё для того, чтобы про их доброту и щедрость рассказывали полицейским, соседям и журналистам. Диллард Дарби и Софи Стоун, его девушка, поехали кататься на новой машине. Бонни тоже понравилась эта машина.
Они её похитили, а владельцев на ней же прокатили, причём были очень дружелюбны. Ну вы же понимаете, сказали они, нам нужна ваша машина. Она нам нужней. И у похищенных начиналось нечто вроде стокгольмского синдрома: им так было радостно, что их не убили, что сам факт похищения уже как-то переставал их волновать. Когда их высаживали в чистом поле ночью далеко от дома, они долго махали вслед похитителям.
Потом, правда, до них доходило, и они начинали ссориться: это всё ты виноват!— нет, ты! А те, кто были виноваты на самом деле, давно уехали, выкинув их на ночной дороге. Но это всегда так: когда тебя схватили, а потом помиловали, ты вымещаешь зло на родне или партнёре, а помиловавших вспоминаешь добрым словом. Вся наша жизнь так построена, но показано это впервые в фильмах про Бонни и Клайда.
10 июня 1933 года Клайд сильно гнал и не заметил знака «Дорожные работы». Машина перевернулась в воздухе и плюхнулась на бок, треснул аккумулятор, кислота попала на правую ногу Бонни. Ожог был от бедра до лодыжки, и кислота так разъела ногу, что местами виднелась кость. Бонни никогда уже не оправилась от этой катастрофы. Теперь они с Клайдом хромали оба. Джонс утверждает, что для спасения Бонни Клайд несколько раз всерьёз рисковал жизнью.
19 июля 1933 года в штате Миссури Бак, Бланш и Джонс отправились добывать еду и лекарства для Бонни. Аптекарь позвонил шерифу, полицейские их обстреляли, и Бак был ранен в голову, а Бланш едва не потеряла зрение — ей в глаз ударил осколок. В голове у Бака образовалась огромная дыра, мозг был виден, но временами он бывал в полном сознании и даже ел.
Он был крепкий малый, Бак Бэрроу, и умер только десять дней спустя. Банда попала в засаду около заброшенного парка аттракционов в штате Айова, оттуда Бонни, Клайд и Джонс ускользнули, а Бака ранили в спину, и Бланш осталась с ним. Его доставили в больницу и стали допрашивать, обколов опиатами. Он сказал, что от боли в голове помогает аспирин, а вот рана в спине очень болезненна. Между тем рана в голове загноилась, и от неё исходило такое зловоние, что близко к Баку нельзя было подойти. Однако он был в сознании, болтал с врачами.
У него развилась пневмония. Далласский шериф написал матери Бака и Клайда и обещал оплатить проезд в Айову. Вскоре после её прибытия Бак начал бредить, впал в кому и умер 29 июля. Клайд узнал о смерти брата и в письме предупредил, чтобы камня на могиле пока не ставили, потому что скоро он последует за ним. А когда последует, пусть на могиле напишут: «Ушли, но не забыты».
Что и было исполнено.
4
Малыш сбежал осенью, 7 сентября. Шансы были и раньше, но он рыцарственно ждал, пока Бонни хоть немного сможет передвигаться (хотя большей частью она скакала на левой ноге) и Клайд придёт в себя после смерти брата. Тут они украли новую машину, и Клайд послал малыша заправляться. Он дал ему 2 доллара 12 центов. Джонс залил несколько литров, сел в машину, проехал десяток миль, бросил её и сбежал. Добравшись до дома матери в Хьюстоне, он принялся за сбор хлопка и овощей, ведя жизнь тихую и незаметную, но в ноябре был арестован.
По собственным воспоминаниям, за решёткой он наконец почувствовал себя в безопасности. Полиция надеялась, что Клайд его освободит, но Клайду было уже не до него. Его судили, приговорили за соучастие в убийстве к пятнадцати годам, простили через шесть лет — и тут мы с ним расстаёмся, чтобы вернуться к его судьбе несколько позже.
...Отношение к Бонни и Клайду в Штатах, в народных массах, поначалу было самое дружелюбное, потому что во времена экономических спадов преступник, взявшийся за оружие, вызывает симпатию у тех, кто тоже хотел бы таким образом отомстить за свою поруганную жизнь, но семья, законопослушность, то-сё!
Главными героями 90-х в России стали бандиты, но это не потому, что они были как-то ужасно обаятельны, нет, просто экономика рухнула на 40 процентов, примерно как во время Великой депрессии, перестроечная эйфория закончилась в момент, и страна полюбила тех, кто назло государству стал добывать себе хлеб и масло грабежами. Считалось, что многие бандиты были в душе Робин Гудами — грабили богатых, и кое-что даже перепадало бедным.
А потом с депрессией стали справляться, и главными героями 30-х стали шерифы, а главными героями второй половины 90-х — силовики. Об этом сняты кинобиографии Бонни и Клайда, а также фильм «Бригада», очень похожий на них по стилистике. Любопытно, что сценарист «Бонни и Клайда» Бентон стал культовым режиссёром, и примерно та же судьба ждала Александра Велединского: они и внешне похожи, такие шкафы.
Одним из основных пунктов Нового курса, предложенного спасителем Америки Рузвельтом, было строительство дорог. Бонни и Клайду это было очень на руку, потому что они первыми по-настоящему моторизовались. Как главной героиней Гражданской войны стала тачанка, так главным инструментом бандитов 30-х стало не столько огнестрельное оружие, сколько автомобиль.
Бонни и Клайд удирали из одного штата в другой, а полномочия шерифа на границе штата кончались, и до известного предела это обеспечивало им неуловимость. Но строительство дорог — палка о двух концах: сбежать-то легче, но депрессия-то заканчивается. И начинается упорядоченная жизнь, в которой работать престижнее, чем грабить; стабилизация не предполагает симпатии к бунтарям, хотя бунт Бонни и Клайда имел очень уж специфический вид. Примерно к середине 1934 года на прославленных гангстеров начинают смотреть примерно как Тартаковский на Беню Крика: «Хорошую моду себе взял — убивать живых людей!»
Вдобавок они совершенно не занимались благотворительностью. Это было их существенное упущение. Если бы они хоть небольшой процент своих заработков (тоже, кстати, не ахти каких — грабили они по-дилетантски) торжественно отдавали бедным, а бедные потом делились своей благодарностью с журналистами,— участь Бонни и Клайда была бы иной. Их бы, может, даже прятали.
Но ничего подобного — они мстили всему человечеству, а не только богатеньким. Им ещё была неведома великая сила публичной благотворительности, которая в наши, например, времена искупает любые грехи: если помогаешь бедным и больным, можешь вступать хоть в (вычеркнуто самоцензурой) — ты всё равно кумир, ещё и жертвующий репутацией ради помощи страдальцам. Бонни и Клайд плевать хотели на страдальцев, они не любили человечество. Это, между прочим, в моих глазах скорее достоинство, но я же не народ.
А их гораздо больше возбуждали личные отношения, с которыми, кстати, всё было непросто.
В фильме Пенна ситуация несколько упрощена: там Клайд сделан импотентом, у которого долго ничего не получается (поэтому, вероятно, он такой злой — как Печкин без велосипеда), а потом Бонни как-то так умудрилась его приласкать, что после года совместных грабежей и побегов у него вдруг всё получилось, и роман стал полноценным, жаль ненадолго.
В действительности банда Бэрроу являла собой сложный клубок страстей: Клайд был бисексуалом, а по одной из версий, в тюрьме его изнасиловали, и убитый им сокамерник был вовсе не доносчиком, как говорил сам Клайд, а насильником. Рей Гамильтон, вступивший в банду Бэрроу в начале 1934 года, был общим любовником Бонни и Клайда. Гамильтон был человек интересный.
Его любовница Мэри О’Дэйр тоже участвовала в делах банды, судя по автобиографической книжке Бланш «Моя жизнь с Бонни и Клайдом». Сам он был арестован и приговорён к 362 годам тюрьмы за участие в убийстве детектива и констебля в Джоплине (сам он утверждал, что никого не убивал,— стреляли они оба с Клайдом, и кто попал, неизвестно).
Бонни и Клайд совершили давно обещанное нападение на Истхэмскую тюрьму 16 января 1934 года: Гамильтон бежал, а вместе с ним двадцатидвухлетний грабитель Генри Метвин, отбывавший там десятилетний приговор за грабежи, и трое его подельников. Клайд вообще-то имел в виду освободить только друга своего Гамильтона, но Метвина и остальных широким жестом принял в банду.
Тоже получилась палка о двух концах: с одной стороны, они были опытные воры и спёрли для Бэрроу порядочно оружия и боеприпасов, ограбив арсенал Национальной гвардии в Рейнджере, штат Техас (представьте, есть такой город-двухтысячник). Дерзкая ночная операция была проведена через три дня после освобождения, и разработал её Метвин.
А с другой стороны, он был, что называется, честный вор, убийства были не по его части, и, с его точки зрения, Бонни и Клайд были банальными беспредельщиками. Они вообще не пользовались любовью американского преступного мира, потому что убивали без особенной необходимости, частью ради удовольствия, частью ради пиара, а частью просто потому, что так получалось.
Ну и Метвин принял для себя решение, что покинет банду при первой возможности. Для начала он попросил завезти его к отцу в Луизиану, повидаться. Был шанс нарваться на засаду, но Клайд согласился. После этого, видимо, Метвин окончательно решил соскочить, но не было случая. Он поучаствовал ещё в двух ограблениях — в Техасе и Канзасе — и в двух убийствах. Один раз они во время ограбления уложили двух охранников, в другой у них машина увязла в грязи, мимо ехал патруль, остановился поинтересоваться, и они, не вступая в диалог, убили констебля и тяжело ранили полицейского. Констебль был отцом-одиночкой. Если у кого-то из населения Техаса и окрестностей ещё были к тому моменту симпатии к Бонни и Клайду, после этого идиотского и зверского убийства они испарились.
Финал близился, это понимали все. Но перемещения банды Бэрроу были непредсказуемы, и взявшийся за их уничтожение Фрэнк А. Хеймер, техасский рейнджер, с пятьюдесятью тремя убитыми преступниками на счету и семнадцатью пулями, выпущенными в него за двадцать лет успешной работы, никак не мог их подкараулить. Он собрал собственную банду — шестёрку отчаянных мстителей, великолепную во многих отношениях, но Бонни и Клайд ускользали. 19 мая в Луизиане Метвина отправили за сэндвичами, остальные ждали в машине.
Тут же к забегаловке подъехала полицейская машина — с самой мирной целью поужинать. Клайд ударил по газам, оставив Метвина в забегаловке. Тот автостопом добрался до родительского дома и там сообщил своему папе Айвену, что они договорились встретиться с Бэрроу на пустынном участке шоссе близ городишки под райским названием Аркадия, банк которого они планировали выпотрошить 23 мая. Айвен к тому времени уже давно находился под присмотром и прессингом полиции.
Он сообщил о предстоящей встрече луизианскому шерифу Джордану Хендерсону, а тот был одним из участников великолепной шестёрки и всё передал Хеймеру. Айвен поставил условие: за то, что он выдаст план шайки, его сына гарантированно спасут от смертной казни, тем более что мальчик никого не убивал. Ему это пообещали. А в курсе ли сделки был сам Метвин-младший — об этом нам ничего не известно, однако большинство считает, что в курсе.
Свежим утром 23 мая Метвин-старший остановил свой грузовик в условленном месте на шоссе близ Аркадии и сделал вид, что меняет колесо. Бонни и Клайд остановились рядом. Клайд вышел из машины, Бонни осталась внутри. Хеймер дал знак, рейнджеры из кустов открыли огонь, машину издырявили, в Бонни попало 17 пуль, в Клайда — 26. «Ненавижу стрелять в женщин, да ещё и сидящих,— пояснил позднее Хеймер,— но если б мы не убили этих двоих, они убили бы нас». Сходным образом высказался один из шестёрки, Тед Хинтон: «У нас с ней был роман. Жалко, что я её убил. Она мне нравилась».
В машине Бонни и Клайда был обнаружен целый арсенал, включая автоматы, винтовки и пистолеты. Непонятно откуда немедленно набежали зеваки. Они тут же полезли в машину: окровавленное платье Бонни немедленно изрезали на сувениры, кто-то отстриг прядь волос, тоже в крови, Клайду пытались отрезать левое ухо и указательный палец на правой руке — тот, которым он нажимал на курок.
Рейнджеры были оглушены собственной пальбой и вмешались не сразу. Население городишки с двух тысяч за сутки увеличилось до двенадцати тысяч. Тела Бонни и Клайда были в голом виде выставлены на всеобщее обозрение. И вот интересно: помните похищенную ими Софи Стоун, у её бойфренда угнали машину, и потом стали их в ней катать, после чего выбросили? Так вот, Софи Стоун служила в похоронной конторе, готовила трупы к церемонии прощания. И Бонни ей сказала: ха-ха, ну, может, ты мне ещё послужишь. И что же вы думаете? Именно Софи Стоун выпало готовить её к погребению! Выходит, Бонни всё-таки была поэт и обладала неким даром предвидения. Но это далеко не самое увлекательное в их посмертной истории.
Бонни и Клайд хотели, чтобы их похоронили вместе, но семья Клайда воспротивилась. Его похоронили рядом с Баком под той самой надписью — «Ушли, но не забыты». А мать Бонни похоронила её отдельно, хотя неподалёку, и сделала на могиле надпись: «Как цветы становятся краше благодаря солнышку и росе, так мир становится ярче благодаря ребятам вроде тебя». Ну что, не поспоришь. Значительно ярче.
5
Никакую мораль из этой истории не вытащишь, хотя попытаться можно. Ну, например: народ очень любит, чтобы у него был преступный герой, но ещё больше любит сдавать, закладывать этого героя и резать его на сувениры. Все с наслаждением следят за одиссеей Бонни и Клайда, но с замиранием сердца ждут, когда их поймают или застрелят. И ещё, конечно, отсюда следует одна довольно нестандартная мысль. Не думаю, чтобы даже сценаристам фильма, в котором эта история как раз прочитывается, она приходила в голову.
Но смотрите: у Бонни и Клайда всё получалось, пока они не спали вместе, пока не любили друг друга. И Клайд её действительно не любил, пока она не обварила кислотой ногу: вот тогда, заботясь о ней, он впервые почувствовал в себе нечто человеческое, и секс у них начался позже, и как только началась между ними любовь, так удача и начала изменять им. Потому что, если любишь, ты всегда уязвим, и Клайду с какого-то момента уже неинтересно было убивать. Он честно надеялся, что они с Бонни заживут когда-то нормальной жизнью.
Бонни-то с самого начала всё понимала. У неё были неплохие стихи. Вот «Баллада о Бонни и Клайде», там такой рефрен: это хорошо, мрачно придумано — дорога сужается, она всё темней и темней... Жизнь устроена мрачно, и любые влюблённые на ней обречены, пока не станут как Бонни и Клайд. Потому что мир всегда беспощаден к другим, не таким, хотя и к обычным он беспощаден. И тогда у вас есть один путь — превратиться в Бонни и Клайда, потому что тогда у вас перед смертью будет хоть вспышка чего-то необычного. Так она это себе рисовала.
Конечно, всё это не более чем самоутешение красивой, влюбчивой и глупой бабёнки не без поэтического таланта, которой некуда деваться.
Но вот какие-то загробные возможности у них, видимо, есть, что породило миф о проклятии Бонни и Клайда. Мало кто из их преследователей умер своей смертью. Шериф Хендерсон, который, собственно, и передал Хеймеру координаты будущей засады, погиб в автокатастрофе, ему было чуть за шестьдесят. Генри Метвина приговорили к смерти, заменили пожизненным, шесть лет спустя помиловали, потом ещё пару раз ненадолго сажали за пьяное вождение, а потом вдруг 19 апреля 1946 года, тридцати шести лет от роду, он в состоянии сильного алкогольного опьянения шёл вдоль железнодорожных путей, и кто-то или что-то толкнуло его под поезд. Заговорили, что кто-то мстит за Бонни и Клайда, и забыли. Вспомнили, когда шестнадцать месяцев спустя таким же образом погиб его вообще-то непьющий отец. Но поскольку очевидцев не было и никто никого не подозревал, то эта версия так и заглохла.
Все участники великолепной шестёрки тоже умерли довольно рано — кто погиб, кого настигли болезни; всех пережил Хинтон, которого Бонни, по его признаниям, любила. Он-то и заявил в 1977 году, оставшись последним из команды Хеймера, что Айвен Метвин, папаша, давал свои показания не добровольно, что его вынудили, потому что церемониться было некогда — Бонни и Клайда следовало остановить любой ценой. Это не очень сильно смещает фокус их истории, но, по крайней мере, снимает с Метвинов упрёк в возможном предательстве: они не предавали, их заставили, было чем шантажировать.
Бланш ослепла на один глаз, отсидела шесть лет, вышла под тайный надзор полиции, в 1940 году получила предложение выйти замуж от Эдди Фрейзора и приняла его; дружила с братом Клайда и сестрой Бонни, часто ездила с ними на рыбалку. С её слов была записана книга о путешествиях с бандой Бэрроу, один из основных источников сведений о них; умерла она в семьдесят семь лет, пережив всех участников истории. Перед смертью говорила журналистам, что сейчас ей кажется, будто всю историю банды Бэрроу она прочла в какой-то книжке и всё это было не с ней вовсе.
Но интересней всего получилось с малышом Джонсом. Он после своих шести лет пытался социализироваться, даже хотел добровольцем пойти в армию в 1942 году, но, поскольку одна пуля так и сидела у него в груди невытащенной и обнаружилась только после рентгена, его не призвали. Ну, он как-то жил — в Хьюстоне, по соседству с матерью; женился, похоронил жену, подсел на обезболивающие, много пил.
Когда вышел фильм, местное телевидение отвезло его на премьеру и запечатлело его монолог, адресованный сидевшим по соседству подросткам: «Вы что, ребята, думаете, что это прям была романтика? Прям гламур? Да это был ад!» Позже он подал в суд на «Уорнер бразерс», утверждая, что они в фильме оклеветали его — якобы персонаж, имеющий его черты, сдаёт Бонни и Клайда. Но поскольку персонажа звали иначе, делу не был дан ход. «Я так и знал, что в мире не добьёшься справедливости,— сказал он журналистам.— Но хоть попробовал».
А погиб он так: с подругой, с которой выпивал, отправился ночью к общему приятелю, чтобы их пустили на ночлег. А поскольку он был пьян и буен, общий приятель открыл огонь и тремя выстрелами уложил Джонса. «Трезвый-то он был очень милым человеком, но как выпьет — буйствовал,— пояснил друг.— Плюс репутация». Было это 20 августа 1974 года, малышу было пятьдесят восемь.
Вот про него можно было бы снять интересный фильм, и особенно ярко я вижу его финал. После этих трёх выстрелов малыш оказывается на том самом шоссе, и около него притормаживает автомобиль с Бонни и Клайдом. Бонни смотрит на него с состраданием, а Клайд — с такой улыбкой, которую сразу не разберёшь. Открывается дверь.
— Садись, малыш.
И малышу опять семнадцать лет, и бежать ему некуда.
— Что, малыш,— спрашивает Клайд,— хочешь поехать с нами?
Малыш понимает, что они поедут в ад, больше некуда. И честно отвечает:
— Нет.
— А придётся,— отвечает Клайд.— От нас ведь не убежишь.
И ударяет по газам. И под его хохот они исчезают в пламени, где ждут их все участники этой истории — включая Бака, Бланш и великолепную шестёрку.
— Ничего, малыш!— орёт Клайд.— Лучше так, чем всю жизнь никак!
И что возразишь, особенно если тебе семнадцать лет, ты ничего не видел, кроме Техаса, а в конце тебя всё равно шлёпнули за просто так?
Дмитрий БЫКОВ, Story.
