Убийство на улице Маскавас: как преступник от наказания спрятался в тюрьме

Труп на снегу

В ночь на 9 декабря 1968 года пошел снег. Легкий и слабый, первый снег зимы, растаявший к утру, он не мог скрыть ночные следы четырех человек. От автобусной остановки на улице Маскавас трое пошли за четвертым. Догнали его на пустыре и долго стояли на одном месте. Один упал. А следы троих оборвались на стоянке такси.

Четвертого, Николая А., мастера одного из рижских предприятий, нашли утром. Он лежал, скорчившись, прижав руки к животу, и на его лице застыло выражение обиды и боли: за что вы меня так? Следствие не могло ответить на этот вопрос. Так же как и на многие другие. А отвечать было необходимо.

В уголовном деле сохранились десять листов, исписанных беглым, но разборчивым почерком: «...Четверо неустановленных лиц, замеченных прохожими и пятеро лиц, задержанных милицией в том районе, оказались случайными людьми... Николая А. убили Сенайс и Ефимов». Недалеко от места убийства на пустыре нашли накладные, выписанные на имя Ефимова, который в тот вечер распивал здесь со своим дружком Сенайсом водку.

Сенайс запирался недолго и дал подробные показания об обстоятельствах убийства. Только грош цена оказалась всем этим показаниям. Данные и биологической, и криминалистической экспертизы начисто опровергли показания Сенайса, с перепугу и по советам «бывалых людей» из камеры оговорившего себя.

Начальник объединенной следственной группы В. Бородин тогда еще не знал, что три происшествия, отмеченные в журналах оперативного дежурного по городу Риге, имели прямое отношение к расследуемому делу. На улицах Ленина и Лудзас были ограблены две пары: сняты часы, пыжиковая шапка. На одной из улиц Пурвциемса найден лежавший на руле своей машины шофер такси Айварс Л. с колотой раной в спине. «Что с тобой? — спросил его подбежавший водитель. — Ты ранен?» «Меня убили", — ответил Айварс и потерял сознание. У него было пропорото легкое. Врачи спасли его буквально чудом. Лишь два года спустя эти дела объединились в одной папке. Но тогда розыск зашел в тупик.

Отправить на новое расследование

Все возможные следственные действия были произведены. Установленный законом срок, отпущенный на «активный» период, подошел к концу. И 9 марта 1969 года было вынесено постановление: «Предварительное следствие по делу 038003 приостанавливается за неустановлением лица, подлежащего привлечению...» Означало ли это, что убийце и его преследователям была дана своеобразная передышка? Ни в коем случае. «Поручить отделу внутренних дел Московского района продолжить поиски...» — сообщалось в заключительной части постановления.

В итоге следственно–розыскные действия приобрели новый характер. Оперативные работники обращали внимание на все более широкий круг лиц. Подавляющее большинство из них и не подозревало, что ими интересуются, но это не мешало сотрудникам уголовного розыска методично и осторожно выяснять их связи, знакомства, их поведение в ту декабрьскую ночь.

Тогда же в газете «Ригас балсс» появилось ничем не примечательное объявление. «Граждан, которые в ночь на 9 декабря 1968 года на улицах Лудзас и Ленина утратили наручные часы, а также лиц, которые 9 декабря 1968 года за газетным киоском на улице Лудзас обнаружили мужское пальто или что–либо знают о данных случаях, просят явиться в прокуратуру г. Риги к следователю Р. И. Даудишу.» В тот момент, когда дело поступило в прокуратуру Риги к следователю Раймонду Даудишу, в стене, отделявшей его от преступников, только начали намечаться некоторые бреши.

Главный подозреваемый

«Круги» накладывались друг на друга. И наконец в их переплетении оказался Георгий Емельянович Апимаховский, 1944 года рождения, неоднократно судимый и в тот момент находившийся в заключении. Это была его пятая отсидка. Если бы он отбывал все, что ему было отмерено, то из своих двадцати шести лет провел бы на свободе не более семи. Освобождавшийся то по амнистии, то условно–досрочно Апимаховский, к сожалению, воспринимал свою судьбу как лишнее подтверждение того, что, мол, тюрьма — это место, куда никто не стремится попасть, а попав, не унывает. Не унывал он и тогда.

Осужденный в апреле 1970 года за хулиганство и подлог, он дудел на трубе в оркестре колонии и рассчитывал в скором времени очутиться на воле. Приезд из Риги оперработника и разговоры с ним встревожили Апимаховского. Встревожили своей кажущейся беспредметностью. «Как дела? Нет ли жалоб? А не припомните ли чего?» — интересовался опер. Апимаховский стал нервничать. Тем самым основная задача визита была выполнена.

Перехватить ожидавшуюся записку на волю было уже несложно. Так Раймондс Даудиш познакомился с братьями Захаровыми — адресатами записки. Старший, Валентин, грузчик «Латвжелдортранса», уже имел семью, жена ждала ребенка. Дмитрий был младше его на два года. Но в эти первые минуты в кабинете следователя братья стали разительно похожи друг на друга не фамильным сходством, а общим выражением недоумения: мол, как они здесь очутились? Роднил обоих и панический страх перед Апимаховским, перед его холодной, нечеловеческой жестокостью.

Запирались они недолго, и в тот же день Даудишу полностью стало ясно, что произошло тогда на улице Маскавас. Никто из троицы раньше не знал Николая А., сговорившись его ограбить, они остановили свою жертву на пустыре, и Дмитрий Захаров первым нанес удар, а Апимаховский сразу же пустил в ход нож. Дмитрий, не в силах преодолеть ужас от картины смерти, бросил за газетный киоск снятое с убитого пальто и поспешил домой, а Валентин сопровождал Апимаховского и дальше: отбирал часы у прохожих, участвовал в нападении на шофера... Братья хорошо запомнили все детали той ночи и выкладывали их, словно стремясь сбросить с себя этот груз.

Апимаховский же, еще в лагере, интуитивно, но безошибочно чувствуя, что дело движется к финалу, попытался изобразить «явку с повинной», покаяться якобы в драке с членовредительством; он даже готов был рассказать о нападении на шофера все что угодно, лишь бы не о смертельном ударе ножом.

Следствию пришлось это доказывать. Но сделать это было не так легко. Обвиняемый отчаянно отрицал даже очевидные факты и сдавался лишь тогда, когда понимал, что его признание ничего не изменит. В Апимаховском жило бесконечное презрение к окружающим, к их заботам, бедам, к их жизни. Поэтому он шел на убийство с легкостью, не оставлявшей следа в его сердце. Странно, но факт: отлично понимая, что его ждет, он не мог себе представить, что ему, Жоре Апимаховскому, уготован такой же конец.

Последнее слово

И лишь в последнем слове уже на судебном процессе он признал свое поражение. «Я понимаю, что меня ждет, — мрачно сказал он, — и не жду ничего иного. На вашем месте, граждане судьи, я бы расстрелял Апимаховского. Таким, как я, нет здесь места... Раньше гуманность нашего суда, мягкость приговоров вызывали у меня насмешку. Я считал, что мне все позволено. Никогда не задумывался, что у меня могут отнять жизнь. Теперь я это понял. И все же, граждане судьи, где–то во мне теплится надежда, что, может быть...»

Прокурор Гертруда Евгеньевна Шабельская, которая поддерживала обвинение на судебном процессе, напоминала добрую андерсеновскую бабушку. И как–то странно, что эта женщина первой произнесла слова: «Приговаривается к смертной казни». Уже потом, вспоминая процесс, она сказала, что поступить иначе было нельзя. Останься Апимаховский жив, не было бы никакой гарантии, что в один далеко не прекрасный день он не выйдет на свободу и, озлобленный, снова не пустит нож в ход.

Общество с его могучим аппаратом воспитания и исправления оступившихся порой вынуждено именно так защищаться от человека, презирающего все его правила, законы и запреты. И она была рада, что видела Апимаховского сломленным. Понявшим неотвратимость того, что за все надо отвечать. В итоге Судебная коллегия по уголовным делам Верховного суда Латвийской ССР отклонила апелляцию осужденного и подтвердила прежний приговор: «... к высшей мере наказания."

P. S. Спустя полвека, с позиции человека, живущего в XXI веке, когда людям, совершившим более тяжкие преступления, сохраняют жизнь, а иногда и отпускают по амнистии, убеждаешься в суровости тогдашних законов. Но это не мешало тогда недругам идти и убивать случайных прохожих просто так, за часы или пыжиковую шапку. Как видно, и по улицам в те времена поздними вечерами было опасно ходить. Многие сейчас с ностальгией вспоминают времена, которые пришлись на их беззаботное детство. Но и тогда не все было так хорошо.

Александр ВАЛЬТЕР.