Сын: Папа, может, не надо, а?
Отец: Нет, сына, надо. Вот, слушай: я и твоя мать...
Сын: Мама-а! Он опять рассказывает!
Голос матери: Володя! Сколько раз я тебя просила не открывать ребенку нашу страшную тайну!
Отец: Ну, ладно, ладно. Сегодня не буду...
* * *
— Ступай, расплавленная сталь, по назначенью!
Шум мартеновского цеха, льющейся стали, крики: “Пускай, Горацио! Давай! Уйди, Гертруда, к...”.
— О времена, о нравы!..
* * *
Чернышевский: Здравствуй, Рахметов!
Рахметов: Здравствуй, Чернышевский.
Чернышевский: Что делаешь, Рахметов?
Рахметов: Да гвозди разгружаю. Три дня гвозди ждем, все не везут. Три дня глаз не сомкнул. Теперь вот привезли, разгружу — и спать! (Зевает.) А что делать? Что делать, я тебя спрашиваю?! Не знаешь! То-то...
* * *
Свист ветра, вой волков.
Мужчина: (перекрикивая ветер) Девушка! Девушка! А где здесь у вас... (заходится в глухом кашле) ... где здесь у вас нудистский пляж?
Девушка: А здесь он и есть, только летом...
* * *
— Завтра к нам приедет моя мама!
Молчание.
— Ненадолго, всего на пару месяцев!
Молчание.
— Ты слышал, что я сказала?
Молчание.
— Ты что, не рад что ли?
Молчание.
— Ну, вот и славно! Я знала, что ты не рассердишься!
Тяжелый вздох.
— И не надо на меня орать!
* * *
— Господа! Может быть, перекинемся в картишки-с?
— Что-с?
— Я говорю, может быть, в картишки-с перекинемся?
— В картишки, говорите? Ну что ж, извольте. (Слуге.) Прошка! Неси канделябр! Григорий Порфирьевич желают в картишки перекинуться.
— Не надо канделябра, господа!
— Нет уж, в картишки-с, так в картишки-с!
* * *
Звуки дыхания, поцелуев, — словом, любовная возня.
Женский голос: Нет-нет! Не здесь!
Мужской голос: А, черт! А где?
Женский голос: Вот здесь! Да! Теперь хорошо!.. Нет, все-таки пойдемте в беседку!
Мужской голос: Ну ладно, пойдем. (Удаляющиеся шаги.) Не понимаю, чем вам песочница-то не нравится? Тут и грибок…
* * *
Семен: Встало ли солнце, Зина?
Зина: Встало, Семен, встало.
Семен: А почему ты все еще не в коровнике или, там, свинарнике?
Зина: Да на тебя любуюсь, Сеня. Какой ты у меня.
Семен: Давай, Зина, я тебе с собой мою фотокарточку дам, и иди с ней в свинарник или, там, коровник. Давай-давай, Зина. (Вслед кричит.) Да смотри, карточку не испогань в своем коровнике или, там, свинарнике!
* * *
Шум голосов, смех, разговоры.
Цезарь: Сыны великого Рима!
Шум не смолкает.
Цезарь: Эй, сыны великого Рима! Я к кому обращаюсь? (Стучит ложечкой по бронзовому графину.) Так, кому не интересно, что говорит диктатор, я удалю из империи!
Тишина.
Цезарь: Итак, сыны великого Рима… Что же я хотел-то?.. А, черт, забыл. Как неудобно получилось...
* * *
Красная Шапочка: Скажите, любезный Волк, как пройти к моей бабушке?
Волк: А смысл?
Красная Шапочка: То есть?
Волк: Нету твоей бабушки. Сожрал я ее.
Красная шапочка: Давно?
Волк: Да уж три года как!
Красная Шапочка: Странно… и куда ж я теперь с пирожками? А! Не беда! Пойду на вокзал, продам! (Убегает, напевая веселую песенку.)
* * *
Пьяный голос: Ай лл би бэк!
Женский голос: И не думай, алкаш паршивый!
Пьяный голос: Нет, ай лл би бэк!
Женский голос: Черта с два, не пущу, ай лл колл ту полис!
Пьяный голос: Не смей, Зина! Кто в доме Терминатор?!
Женский голос: Не Терминатор ты, а разрушитель семьи!
Пьяный голос: Нет, я Терми… ик... натор. Из будущего. Вам, людям, этого не понять.
* * *
— О, здорово, Петрович! Ты как здесь?
— Да вот, опять мусорное ведро засорилось, прямо не знаю, что с ним делать!
— Ну-ка, дай я посмотрю... М-да тут ничего не поделаешь, придется новое покупать...
* * *
Жеглов: А теперь — Горбатый! Я сказал, Горбатый!
Писклявый голос откуда-то из подвала: У нас тут все горбатые, Глеб Егорыч! Вам кого конкретно? Может, домой баиньки пойдете? А то ведь не пристало МУРовцу возле дома инвалидов с пистолетом бегать!
Жеглов: Эх, и правда! Копытин, заводи мотор, поехали домой!
* * *
— Вот что, Галина, я полюбил другую женщину. Давай решать, как нам жить дальше... Нет, не так. Послушай, Галина. Ты не замечала, что мы давно стали чужими людьми?..
— Евгений! Сколько можно сидеть в уборной? Выходи сейчас же!
— Сейчас, моя радость!.. Или нет, не так. А знаешь, Галина, иди-ка ты к чертовой матери!!!
* * *
— Давай, давай, милая, тужься!
— Давай! О, хорошо, хорошо!
— Тужься шибче! Тужься!
— Тужься! Пошло уже! Давай!
(Звук сдуваемого шарика, перекрываемый одобрительным гулом голосов: “Ну, слава те, Господи!”, “Ну вот!”, “Ну, наконец!”)
— Я тебе, Григорий, говорил, что цыгане — они завсегда кобылу для продажи надувают, а чтобы не спустила — под хвост ей пробку из соломы делают, а ты не верил! Гляди — вот она, пробка-то! Эх ты, простофиля!
— А где ж кобыла-то?
— Эх-ма, улетела!
* * *
— Товарищи! Через несколько минут мы пойдем в неравный бой, и наверное все погибнем. Поэтому прошу, в случае моей смерти, считать меня коммунистом.
Гул голосов:
— А меня социал-демократом!
— А меня правоцентристом!
— А меня членом фракции “Яблоко”
— Ладно, товарищи, не время. Вперед, на врага!
— Ур-р-р-р-р-а-а-а-а, с некоторыми оговорками!!!
* * *
Петька: Василий Иванович, а что, если ночью на нас нападут белые?
Чапаев: Грибы, что ль?
Петька: Нет, белогвардейцы.
Чапаев: Что ж, Петька... убежим к реке!
Петька: А если погонятся?
Чапаев: Переплывем и дальше побежим!
Петька: А если тебя ранят? В руку?
Чапаев: Все равно доплыву!
Петька: А если нет?
Чапаев: Да спи ты, черт, видишь — все спят! И ты спи! Белые какие-то... (зевает)... в руку какую-то... (храпит)
“Красная бурда”