Видео
В мире
В Риге побывал выдающийся писатель, драматург, сценарист, историк Эдвард Радзинский -- человек необычайной харизмы и энциклопедической эрудиции. За пару дней, проведенных в латвийской столице, Эдвард Станиславович успел побывать на спектакле, поставленном арт-платформой Stadia по его пьесе «Она в отсутствие любви и смерти», и выступить в Доме конгрессов с авторским вечером «Чтобы предвидеть будущее, придется понять прошлое. XX век. Итоги».
Как обычно, Эдвард Радзинский выступал в жанре, придуманном им самим. То есть просто стоял или ходил по сцене, рассказывая об истории государства Российского. Без декораций, без бумажек... Из всех спецэффектов -- только интонации и паузы. А зрители в зале Дома конгрессов сидели, как загипнотизированные кролики. Потому что перед ними проходила эпоха -- яркая, зримая и совсем не такая, какой ее описывают в учебниках истории...
В чём фокус?
Почему, слушая Эдварда Радзинского, ты начинаешь воспринимать исторические события -- к примеру, заговор и убийство императора -- так, будто лично в них участвуешь? И чуть ли не слышишь топот сапог по коридорам дворца и запах гари чадящих факелов?
Почему ты вдруг чувствуешь историю изнутри, с того момента, когда она еще не была историей, а просто жизнью? Жизнью, складывающейся из мелочей и случайностей, человеческих характеров, пороков и благородства, ненависти и симпатий...
Радзинский знает огромное количество страшных и прекрасных подробностей, обусловленностей, деталей, фактов, ставших историей. С ними картина становится настолько выпуклой и яркой, словно это события происходили в твоей собственной жизни!
Наверное, в этом и есть главный секрет рассказчика Радзинского: история у него не засушенная, как цветок в гербарии, а живая.
От самодержавия до наших дней
На своем авторском вечере в Риге Эдвард Станиславович страстно говорил про XIX век и Российскую империю: от самодержавия, декабристов и крепостного права до литературы, тайной полиции и цензуры Бенкендорфа. Но самое главное -- в этом рассказе звучали параллели между эпохой вчерашней и нынешней.
Оказывается, в истории Российской империи уже в XIX веке были и самиздат, который, как оказалось, был изобретен вовсе не советскими диссидентами, и перестройка, которую придумал не Горбачев, а государь Александр II, и много раз укреплявшаяся пресловутая вертикаль власти...
Историческое повествование то и дело прерывалось чтением стихов великих поэтов и отрывками из мемуаров известных исторических личностей. Как это можно все помнить наизусть в 80(!) лет и цитировать, никуда не подглядывая? Это еще одна необъяснимая загадка Эдварда Радзинского.
Династии российских монархов, судьбы великих людей, залп «Авроры» и кураж революционных матросов -- все это проходило перед глазами рижских зрителей настолько объемно, как будто им показывали цветное кино в 3D.
«Ярость воспитывалась столетиями»
-- Иван Бунин написал «Окаянные дни», довольно странную книгу, состоящую в основном из проклятий в адрес русского народа, превратившегося, по убеждению писателя, в зверя. Бунин никак не мог понять причину этой ярости, которую очень хорошо понял Ленин.
Эта ярость воспитывалась столетиями, за эту ярость были ответственны те самые дворяне, которых потом будет убивать народ. Потому что в течение столетий в России сограждан могли продавать, покупать, проигрывать в карты. Каждый день попирались законы человеческие и божеские. Точно так же и во Франции было чудовищное угнетение крестьянства, которое вылилось потом в революционное безумие...
«У революции не бывает отцов»
-- У революции не бывает отцов, есть только беспомощные дети, которым сначала кажется, что у них все получается, но затем на них самих накатывается лавина, и остановить ее уже никак нельзя.
Еще в 1914 году в стране был патриотический подъем: весь народ стоял на коленях и приветствовал царя. Если бы Николаю тогда шепнули, что всего через три года те же крестьяне будут бороться за право его расстрелять, он никогда в это не поверил бы...
«Царь Николай -- отец самиздата»
-- Николая можно назвать отцом самиздата. Вспомним «Колокол» Герцена, который был запрещен. Кто был первым его читателем? Николай! Более того, он был очень усердным читателем, потому что хотел знать обо всем, что происходит в его стране. И все это разлеталось по России!
Складывалась уникальная ситуация: если один чиновник хотел сообщить о том, что творит другой чиновник, его коллега, он не писал государю, а публиковал свои мысли в «Колоколе».
Например, Чаадаев писал: «Если мы двигаемся вперед, то почему-то вкривь и вкось. А если цветем, то не расцветаем». Правда, его чуть за это не забили... В империи свое мнение может иметь только сумасшедший. И его объявили сумасшедшим! Все как у нас...
«Коррупция и стукачи были всегда»
-- Страной в нашей истории никогда не управляла аристократия, ею управляли чиновники. А там, где бюрократия, -- там всегда взятки и коррупция. «Взяток не берут только я и наследник», -- писал государь Александр в своих дневниках.
После смерти Александра у него в столе нашли донос по поводу декабристов. Его автор -- боевой генерал, который прошел компанию против Наполеона, -- Бенкендорф. Тот самый, который потом выстроил великую пирамиду тайной полиции. Это был айсберг, в котором помимо видимой существовала и невидимая часть, сейчас ее назвали бы стукачи.
Государь поручил Бенкендорфу не только сыск, но и слово. Бенкендорф очень любил читать книги, а теперь ему пришлось наблюдать за этими мрачными русскими писателями. Встреча литературы и тайной полиции оказалась сложной: Пушкин был убит, Лермонтов тоже... Единственному, кому пошел на пользу арест, так это Тургеневу: он написал «Муму»...
«Перестройка случилась ещё при Александре II»
-- Александр II начал в России перестройку. Кстати, слово «гласность» относится именно к этому периоду. Он отменил крепостное право, освободил крестьян... Но любой реформатор рано или поздно задает себе вопрос: а зачем я это начал? И тогда Александр пошел на страшный шаг -- он остановил реформы. А это очень опасно, особенно в России.
Молодые люди кинулись в Европу, они захотели конституции, парламента... Вам это ничего не напоминает?
«Сталин -- плохой менеджер»
-- Более неэффективного менеджера, чем Сталин, представить сложно. В 1913 году, в эпоху Николая II, когда страна еще была опутана феодальными отношениями, известный французский экономист Эдмон Тери сделал прогноз, что к середине века Россия станет главным промышленным гигантом Европы, поскольку обладает всем необходимым для развития промышленности.
Сын сапожника получил страну, которая находилась на первом или втором месте по любому ископаемому, страну, которая переживала послереволюционный духовный подъем, связанный с надеждами на светлое будущее, с крестьянами, которым наконец-то дали землю, интеллигенцией, которая капитулировала и согласилась служить власти. И что он делает? Крестьянство, по сути, возвращает в крепостное право, прокатывается расстрельным катком по интеллигенции... Сталин был просто чудовищно неэффективен!
«Я антиобщественный человек!»
Об импровизациях, загадочной русской душе и Париже
-- Эдвард Станиславович, вы называете ваши выступления импровизацией. Почему?
-- Это единственная возможность... Иначе это будет лекция. А так -- театр, где все происходит сейчас, на глазах. Мое волнение становится волнением зала. Причем я иногда рискую записывать эту импровизацию. Например, рискнул записать передачу про Сталина в Петербурге.
-- Вы очень рано начали писать...
-- Да, я дебютировал очень рано. В МТЮЗе была поставлена моя пьеса, когда мне было 22 года. В 27 лет были «104 страницы», а потом -- «Снимается кино». Мне не было еще и 30, когда эти пьесы шли по всей стране.
Поэтому моя жизнь -- история про удачливого человека. Как мне говорил папа Жени Симоновой, замечательный физиолог Симонов: «Вы золотой мальчик». У меня всегда все складывалось само собой!
-- А как складывались ваши отношения с властью в советские времена?
-- Я антиобщественный человек, очень замкнутый. Всегда был на виду, но однажды мне предложили вступить в партию. Я даже ничего не ответил, просто растерянно посмотрел в глаза тогдашнего секретаря Союза писателей, и он сам как-то растерялся. Он называл меня: «Какое, милые, у нас тысячелетье на дворе?»
-- Что такое загадочная русская душа? Она в самом деле существует?
-- Однажды я наблюдал очень интересную сцену в обычном выпуске новостей. Дошла очередь до Венецианского кинофестиваля. Сначала ведущий радостно объявил, что мы, «как всегда», ничего не получили, но потом его лицо вдруг стало озабоченным, почти страдающим: «Нет, я ошибся. Мы получили премию за лучший сценарий». Он не смог сдержаться, и это отражает отношение наших людей друг к другу.
«Нам, русским, хлеба не надо. Мы друг дружку едим и тем сыты бываем», -- эти слова были сказаны русским вельможей в XVIII веке. В XX веке моя переводчица-американка говорила и похуже: «В России я никогда не спрашиваю мнение людей друг о друге».
Поэтому я стараюсь не задевать людей персонально. Я знаю, что фраза «Художника может обидеть всякий» буквальна. Будучи сам, мягко говоря, несовершенным, я стараюсь не добавлять к этой непростой жизни ничего своего.
-- У вас никогда не возникало желания уехать из России?
-- Не-е-т. Меня очень долго не выпускали, а потом выпустили, и тут же посыпались предложения остаться. Мне предлагали должность в университете в одной из Скандинавских стран. А у меня даже мыслей об этом не было!
Понимаете, жизнь не состоит из тысячи съеденных котлет. Там те же люди со своим квартирным вопросом, только вы их языка не знаете. Если здесь я вижу мужчину и женщину, которые идут по улице, взявшись за руки, то могу все точно про них рассказать, даже знаю, на каком углу они разругаются... А там, за границей, идут такие же два человека, а я про них не знаю ничего.
Писателю уехать особенно сложно. Он теряет океан своего родного языка и продолжает жить прошлым. Один писатель, назовем его Н., встретив меня в Бостоне, сказал: «Ай спик инглиш вери гуд, бат никто не андестуд». Когда я пришел к нему домой, оказалось, что он продолжает свою битву с деревенщиками. Я не знаю, где он это печатает и кому это может быть интересно в Бостоне. Он просто увез с собой кусок страны и остался в нем жить...
Елена СМЕХОВА.
