Видео
В мире
Маленькая Швеция разместила у себя гораздо больше беженцев в расчете на душу населения, чем любая другая страна в Европе. Но поступая таким образом, она сама себя разрывает на части, - пишет Джеймс Трауб, редактор Foreign Policy. - Миграционное агентство южного портового города Мальмё на границе Швеции с Данией занимает квадратное кирпичное здание на городской окраине. Когда я 19 ноября 2015 года приехал туда, возле здания в очереди на регистрацию на холоде выстроились сотни беженцев, которых только что привезли с железнодорожного вокзала. Многие сидели внутри, ожидая, когда им выделят место для ночлега. Сотни беженцев были размещены в гостиницах неподалеку, и еще большее количество находилось в концертном зале возле вокзала.
Швеция, где проживает 9,5 миллиона человек, намеревалась принять 190 тысяч беженцев, что составляет 2% от численности ее населения. В пересчете на душу населения это вдвое больше планируемого показателя Германии, которая идет впереди всех.
В тот день в кафетерии позади Миграционного агентства я познакомился с сотрудницей этого ведомства Каримой Абу-Габаль, отвечающей за порядок приезда и убытия людей в/ из Мальме. Я спросил, куда отправят новых беженцев. «По состоянию на сегодня, — устало сказала она, — у нас нет жилья. У нас нет ничего». Частные агентства по размещению людей, с которыми агентство заключает договоры по всей стране, не могли предложить даже койку. В самом Мальме палатки были заполнены. Не осталось места ни в концертном зале, ни в гостиницах.
В такой развязке не было ничего неожиданного — да и непредвиденного тоже. Огромное количество просителей убежища устремлялось в Швецию как раз из-за того, что чиновники не ставили никаких преград на их пути, и потому что шведы проявляли гораздо больше великодушия к вновь прибывшим, чем другие европейские страны.
Несколькими неделями ранее шведский министр иностранных дел Маргот Вальстрем объявила, что если остальные страны Европы будут и дальше отворачиваться от мигрантов,
«в конечном итоге наша система рухнет».
Как опасалась Вальстрем, большая часть Европы и значительная часть мира отвернулись от мигрантов. Этнически однородные страны Восточной Европы вообще отказались принимать у себя беженцев. Дания разместила в арабоязычных газетах объявления о том, что она не рада беженцам и не будет их принимать, а также приняла закон, предписывающий чиновникам проводить конфискацию имущества у мигрантов в оплату за их обслуживание.
Но есть Швеция, которая гордится своей щедростью и великодушием по отношению к иностранцам. Во время Второй мировой войны Швеция приняла у себя датских евреев и тем самым спасла значительную их часть. В последние годы шведы принимали иранцев, бежавших от шаха, чилийцев, бежавших от генерала Пиночета, и эритрейцев, скрывавшихся от насильственного призыва в армию. Принимать беженцев — это стало частью шведской идентичности. Это рассказ о том, какую непомерно высокую и в конечном счете неприемлемую цену Швеция заплатила за свой идеализм, не нашедший отклика у других.
***
В 1980-х годах Швеция принимала не только иранцев и эритрейцев, но также сомалийцев и курдов. В 1990-х годах туда приехало несколько сотен тысяч боснийцев. К тому времени Швеция принимала у себя около 40 тысяч беженцев ежегодно.
Система работала — по крайней мере, в этом были уверены шведы. В Стокгольме я поехал на встречу с Лизой Пеллинг, которая исследует проблемы беженцев в аналитическом центре Arena Group, связанном с крупнейшим шведским профсоюзом. «Когда приехали боснийцы, — отметила она, — люди думали, что они привезут с собой в шведские пригороды свою войну. На улицах начали маршировать неонацисты. Экономика оказалась на самой низкой отметке с 1930-х годов». «Сейчас, — рассказывает Пеллинг, — боснийцы работают министрами в нашем правительстве, они лечат нас, живут по соседству». Особую гордость у шведов вызывает то, что они сумели вполне успешно интегрировать мусульманское население.
Но прошлое это слабый помощник в решении проблем настоящего. 160 тысяч просителей убежища, которые приехали в Швецию в прошлом году, это вдвое больше того количества, которое она приняла у себя за все время.
Бывший дипломат Диана Янсе, ныне работающая старшим советником по внешней политике в Умеренной партии (которую шведы считают консервативной), в разговоре со мной отметила, что последние поколения шведских беженцев, включая сомалийцев, очень редко находят себе место на рынке труда. А что ждет тех 10-20 тысяч молодых афганцев, которые приехали в Швецию как «несовершеннолетние без сопровождения»? Как они будут себя вести в условиях полного отсутствия молодых афганских женщин? Но в ходе политических дебатов Янсе не могла даже поднять эти вопросы. Даже элементарный вопрос о том, сможет ли сегодня Швеция интегрировать афганцев, как 20 лет назад она интегрировала боснийцев, может вызвать обвинения в расизме.
На первой станции после датской границы под названием Хилли беженцев приветствовали десятки сотрудников пограничной полиции. Нервничавшие беженцы совали свои скомканные бумаги любому, кто хоть немного походил на чиновника. Я поговорил с иракцем Валидом Али Эдо; вернее, я поговорил с дядей Эдо Фаресом Критом, эмигрировавшим в Швецию несколькими годами ранее и переводившим слова Валида. Эдо был езидом родом из Мосула. Езиды придерживаются синкретической религии, которую «Исламское государство» считает ересью, намного хуже иудаизма и христианства. Когда в 2014 году в районы проживания езидов пришли экстремисты из ИГИЛ, они стали систематически убивать мужчин и насиловать и порабощать женщин. Эдо с женой и тремя маленькими детьми спешно бежал из города, а затем пешком прошел 80 километров на север до города Дохук в иракском Курдистане. За год они добрались до Диярбакыра на юго-востоке Турции, заплатили три тысячи долларов за переправу на лодке в Грецию, а затем пересекли всю Европу пешком, на машине и на поезде. Крит уговорил их приехать в Швецию.
Я спросил Эдо, почему он не остался в Диярбакыре. Крит перевел мой вопрос, а затем шепотом ответил: «Он говорит, что не может жить с мусульманами». Я заметил, что Диярбакыр это в основном курдский город. Удивленный Крит сказал мне: «Собаки бывают черные, а бывают белые. Но они все равно собаки». Помня о шведской гиперчувствительности к этническим стереотипам, я надеюсь, что Эдо не стал использовать такие выражения во время опроса о предоставлении убежища.
Миграционное агентство Швеции принимает решения о том, кому предоставлять убежище, а кому нет. Оно исходит из того, что у любого покинувшего Сирию человека есть вполне обоснованный страх подвергнуться преследованиям или погибнуть, а поэтому данное ведомство автоматически утверждает заявления от таких людей. Оно также принимает большинство иракцев и афганцев. Швеция не пускает к себе экономических мигрантов, и по этой причине власти отказывают в размещении почти всем мигрантам из Албании и Косова. В то же время, Швеция не предпринимает активных усилий для того, чтобы получившие отказ просители покинули страну.
Находясь в Мальме, я несколько раз побывал на парковке трейлеров сразу за центральным вокзалом, где Красный Крест организовал гостеприимный центр для несовершеннолетних. На станции Красного Креста мнение о беженцах, как это ни удивительно, оказалось весьма негативным, в том числе, среди волонтеров. С точки зрения переводчика, многие из вновь прибывших вообще не смогут влиться в либеральное и индивидуалистическое общество Швеции.
Полицейский из пограничной службы рассказал мне: «Прошлым летом моя бабушка едва не умерла от голода в больнице, а эти мигранты бесплатно получают еду и медицинскую помощь. Я думаю, государство прежде всего должно заботиться о собственном народе, а уже потом, если что-то останется, помогать другим».
***
Как оказалось, я приехал в Швецию в тот момент, когда и там доброжелательность и расположение пошли на убыль. Проведенный в начале ноября опрос показал, что по мнению 41% шведов, их страна принимает слишком много беженцев. В сентябре так думало 29%. Когда я в беседе с депутатом парламента от антииммигрантской партии «Шведские демократы» Паулой Билер сказал, что на мой взгляд, большинство шведов положительно относится к беженцам, она возразила: «В основном это те шведы, которые с ними не сталкивались. Это высокопоставленные политики и журналисты, живущие в центре Стокгольма».
Проблема беженцев расколола благовоспитанную Швецию в большей степени, чем любой другой вопрос. Как сказал мне обозреватель газеты Svenska Dagbladet и непримиримый критик политики в отношении беженцев Ивар Арпи, «люди из-за этого теряют друзей, раскалываются семьи, члены которых настраиваются друг против друга. У меня были мучительные дискуссии на эту тему с матерью и младшей сестрой». Очень трудно найти золотую середину между «мы должны» и «мы не можем». Один из немногих моих собеседников, пытающихся это сделать — Диана Янсе из Умеренной партии. Я спросил, не кажется ли ей, что Швеция совершает самоубийство. «Это вопрос без ответа», — сказала она.
Янсе беспокоит то, что час расплаты за шведскую щедрость наступает только сейчас, и что никто не удосужился посчитать, во что она обойдется. Она совсем недавно узнала, что поскольку закрепленное шведским законом право на 450-дневный отпуск по уходу за ребенком распространяется и на беженок, прибывающих в страну с детьми младше семи лет, они могут рассчитывать на несколько лет оплачиваемого отпуска, даже не работая, поскольку безработные женщины также получают материнские пособия. Янсе убеждена, что страна должна покончить с практикой предоставления шведских социальных выплат беженцам, причем не только потому что они ей не по средствам, но и потому что Швеция не должна опережать соседей в вопросах заботы об иммигрантах.
Сейчас в Европе и Северной Африке назревает нечто вроде гидравлического удара. Те вентили, через которые потоки беженцев попадали в Европу и США, сегодня перекрываются, а клапаны на Ближнем Востоке по-прежнему широко открыты. Эта людская река сейчас концентрируется в Греции, где в ловушке оказались десятки тысяч беженцев.
Теперь надо либо закрыть клапаны, либо открыть вентили.
Кризис беженцев поставил европейцев перед выбором между нравственным универсализмом, который они исповедуют, и древней идентичностью, которую они унаследовали. Приток мусульман создает угрозу либеральному и нерелигиозному единодушию Европы. Но отвергая беженцев, она расшатывает одну из величайших основ такого единодушия. Европа может провалить экзамен сразу по двум предметам: прогнать со своего порога беженцев и поддаться правому национализму».
