Видео
В мире
Петр Пильский родился в 1876 году в Орле в семье офицера. Родители видели сына военным — в 10 лет отдали в Московский кадетский корпус, а затем в Александровское военное училище. Однако еще в кадетском корпусе юноша заболел литературой: участвовал в творческих вечерах известных поэтов и писателей, был среди самых активных спорщиков в литературных дискуссиях. Современники вспоминали, что это был не юношеский максимализм — будущий кадет демонстрировал отличное знакомство и с литературой, и с литературной критикой. Его острые, порой нелицеприятные оценки уже тогда заставляли нервничать известных писателей.
По окончании училища Пильский был произведен в офицеры и отправлен в Минск. Но усидеть на двух креслах не получилось.
В 1901 году он принял предложение Леонида Андреева и переехал в Москву, где начал сотрудничать с журналом "Курьер". В 1902 году он познакомился с Куприным, чуть позже — с Уточкиным. Уже после революции в Риге на страницах "Сегодня" он оставил колоритные воспоминания о своих друзьях.
Вот о Куприне:
"Расставшись с первой женой, он с Елизаветой Морицевной приехал в уездный город Новгородской губернии. Тотчас же там стало известно, что они не венчаны. Зашелестела и запрыгала сплетня — какой–то героический аноним прислал подлое письмецо. Некоторое время Куприн крепился, наконец терпенье лопнуло. Ночью он забрался на колокольню и стал бить в набат. В городе поднялся переполох. Полуодетые люди выскакивали из домов, прикладывали руки козырьком к глазам, искали, где горит, а Куприн весело злорадствовал: "Ага! Не любите! Вы звоните на всех углах про меня — теперь я вам прозвонил!.."
Одно время Пильский с Куприным вместе сотрудничали в киевской газете. И об этом периоде интересные штрихи:
"Репортерствовал Куприн в Киеве в ту пору, когда никаких "происшествий" не было, а газета требовала материала, и Куприн ночью покрывал памятник рогожей, а на другой день писал заметку под заглавием "Наша некультурность". Или, тоже ночью, отвязывал лодки, отгонял их на середину Днепра, и в газете появлялась заметка: "Долго ли будет продолжаться это безобразие?"…"
В 1932 году в рижской газете "Сегодня" Пильский вспомнил добрым словом и бесшабашного автомобилиста, удалого летчика Сергея Уточкина. Эта статья–воспоминание была смесью веселья и горечи:
"Он плохо кончил. От кокаина, от постоянно взвинченных нервов, от непреходящего риска, может быть, еще от чего–нибудь — Уточкин сошел с ума… Однажды он решительно направился в Зимний дворец к государю, хотя тот давно уже не жил в Петербурге, — Уточкину во что бы то ни стало надо было видеть Николая II, чтоб преподать ему очень важный совет: как наконец выиграть войну. Его схватили, освидетельствовали, запрятали в сумасшедший дом — оттуда он уже не вышел. Когда я узнал о его смерти, первое, что вспомнилось мне, была его всегдашняя фраза — ею он характеризовал свою популярность. Уточкин говорил: "М–м–меня все знают и любят. Когда я еду на в–в–в–велосипеде, все одесские мальчишки кричат: "Уточкин, р–р–рыжий черт!"…"
Впрочем, и сам Пильский был фигурой не менее колоритной, чем его друзья. В "Новом русском слове" в Америке Марк СЛОНИМ вспоминал:
"Были в нем замашки и привычки богемы, он дневал и ночевал в кафе и ресторанах, обожал разговоры до утра в каком–нибудь "литературно–артистическом клубе", любил возбуждение от вина, атмосферу дружбы, споров и ссор, перекрестный огонь шуток и эпиграмм, игру флирта и влюблений, беспорядок и толчею случайных вечеринок и непринужденных пирушек…"
Тот же Куприн в частной переписке, не предназначенной для чужих глаз, шутил, что доходящие до него в Париж из Риги письма Пильского подчас так пропитаны ромом, что их и читать–то невозможно. Запанибрата Пильский был с такими мэтрами, как Федор Иванович Шаляпин и Михаил Александрович ЧЕХОВ. Да и в жены взял профессиональную актрису — Елену Кузнецову.
Но этот же спорщик, любитель богемных вечеринок не был дешевым фанфароном. В годы Первой мировой он два года был на фронте — командовал ротой, батальоном; был тяжело ранен в правую руку…
Революция застала Пильского в Петрограде. С мая по июль 1917 года он вместе с Куприным редактировал ежедневную газету "Свободная Россия". Она резко критиковала большевиков и их издания — и вскоре закрылась.
После революции Пильский редактировал сатирический журнал "Эшафот", сотрудничал в других изданиях и часто ходил по лезвию ножа, рассказывая о новой власти.
После того как в мае 1918 года матросы освободили "волею революционного народа" из психиатрических лечебниц Петрограда всех больных, Пильский решил более подробно изучить "вопрос об успехе психических больных у народных масс". В статье "Смирительную рубаху!" он, по словам Куприна, "с научной серьезностью, опираясь на последние данные психиатрии, классифицировал всех главных проповедников большевизма по видам их буйного сумасшествия и настаивал на заключении их в изолированные камеры сумасшедшего дома с применением горячечной рубашки".
Пильского арестовали и после допроса отправили в камеру при революционном трибунале. Следствие длилось почти полгода, однако до суда дело так и не дошло.
Освободившись "на поруки" 20 октября 1918 года, Пильский решил бежать из Петрограда. Бегство от большевиков заняло почти три года: Москва — Орел — Киев — Херсон — Одесса — Кишинев. И, наконец, через Польшу он попал в Латвию.
В Ригу он приехал 2 октября 1921 года. Вскоре началось его сотрудничество с газетой "Сегодня", которое продолжалось почти 20 лет. Пильский реагировал почти на каждую литературную новинку — как русского зарубежья, так и советской России. Под большим количеством псевдонимов и собственным именем он опубликовал в газете около 2 000 статей, фельетонов, рецензий, "заметок по поводу"!
Он написал предисловия к вышедшей в Риге в 1928 году автобиографической повести Куприна "Купол святого Исаакия Далматского", к роману Булгакова "Белая гвардия" и пьесе "Дни Турбиных", выпустил несколько собственных книг, в том числе "Роман с театром", в которой представил портреты известных театральных деятелей.
Как–то Куприн говорил ему в порыве сентиментальности: "И ничего в жизни нельзя ни простить, ни забыть. А прощать так хочется. У нас, у всего современного поколения — сердца малого калибра".
Петру Пильскому ничего не простили. В 1940 году ему уже перевалило за 60. Тем не менее советские чекисты, вошедшие в Ригу, припомнили патриарху русской журналистики все его былые и теперешние грехи. Накануне ареста у Пильского случился инсульт, а во время обыска и изъятия рукописей его разбил паралич. Скорее всего, это и спасло его от расстрела или высылки в лагеря на "перевоспитание".
Умер парализованный Петр Пильский уже при немцах в Риге в декабре 1941 года. Погребли его на Покровском православном кладбище…
Илья ДИМЕНШТЕЙН.
