Видео
В мире
Всё началось с того, что житель города Мезени в Архангельской губернии Еремей Окладников снарядил и отправил судно с экипажем в четырнадцать человек для ловли китов и моржей в северных морях.
Курс был взят на Шпицберген. Однако из-за ветров корабль сбился с курса и подошёл не к западному берегу архипелага, где обычно останавливались европейские судна, а к восточному, именуемому поморами Малым Бруном*. В миле от берега поморское судно сковали льды.
На корабле было оставаться опасно, пришлось найти место для зимовки. Штурман корабля Алексей Химков вспомнил, что в этих местах уже ранее бывали мезенские жители, и должна была сохраниться их избёнка.
Он и ещё три матроса — Иван Химков, Степан Шарапов и Фёдор Веригин, — отправились на её поиски. Так как расстояние до берега было больше километра, а идти приходилось по льдинам, поморские китобои пошли почти налегке. Ружьё, порох с пулями на 12 зарядов, топор, котёл, 20 фунтов муки, ножик, трут, огниво и табак с трубками. Вот и весь нехитрый запас, что они взяли с собой на первое время.
К счастью, в четырёх милях от берега они нашли желанную, хотя и прохудившуюся хижину. Она оказалось очень просторной, как и все поморские избы: 3 сажени* в ширину и высоту, и 6 саженей в длину, с сенями и горницей. Топилась изба по-чёрному, то есть у глиняной печи внутри не было трубы и дым выходил через окна и двери, не достигая пола и не причиняя беспокойства.
Но долго радоваться не пришлось. Поутру, вернувшись к берегу за съестными припасами и остальными товарищами, матросы обнаружили, что ни судна, ни льда, сковавшего его, уже не осталось. Никаких новостей об этом судне уже никогда не было получено, а, стало быть, его со всем экипажем погубила буря.
Так началась поморская робинзонада.
На промёрзшей и бедной лесом земле, с двенадцатью пулями и топором морякам нужно было обустраивать себе жизнь. 12 пуль на первое время обеспечили несчастным морякам 12 сайгаков, а топором они сколотили раздвинувшиеся брёвна избы.
Несмотря на то, что описываемые события происходили почти триста лет назад, подобная ситуация для поморов тогда была не такой уж безысходной. Поморы невероятно трудолюбивы и выносливы. Каждый из них прекрасно разбирался в плотническом деле. А холод для людей, которые ловили рыбу, стоя в воде до 10 градусов, был не так страшен, как для современных изнеженных горожан.
Да вот только, как уже было сказано раньше, на островах с деревьями было всё очень скудно, а печь надо было чем-то топить. И здесь нужно сделать интересное отступление.
К берегам Шпицбергена, Исландии, Гренландии, Новой Земли и других островов во время штормов часто прибивает стволы деревьев. Это обычное явление, описываемое у многих путешественников. Но самое интересное в нём то, что множество прибиваемых к северным островам стволов начинали свой путь, свалившись в сибирские реки вроде Ангары или Иртыша. И даже сегодня тысячи образцов древних сибирских елей и лиственниц хранятся на берегах Гренландии и Шпицбергена, позволяя дендрохронологам изучать климат сто- и даже десятитысячелетней давности.
Благодаря этому занятному явлению у четверых матросов и была возможность топить печь. Плюс ко всему, помимо деревьев на берег выбрасывались и останки разбитых кораблей, среди которых они нашли доску с железным крюком и большими гвоздями. Этот мусор послужил морякам для создания молотка, который они сделали из крюка, гвоздя и заострённой палки. А из оленьих рогов они сделали клещи. Стоило им только найти наковальню — и можно было выковать себе оружие. Для неё сгодился большой булыжник. Так матросы сделали себе наконечники для копий, которые они привязали к палкам ремнями из оленьей кожи и использовали для охоты… на белых медведей.
Ещё раз. Простые мужики из Мезени, изготовив себе из прибрежного мусора кузницу, на которой они сделали себе первобытное оружие, пошли охотиться на одного из самых опасных зверей в мире. И они убили его! Мясо хищника, естественно, пошло в пищу, и по их будущему описанию напоминало на вкус говяжье. Из жил его они сделали себе тетиву для лука, который, в свою очередь, сделали из елового корня соответствующей формы. Выковав ещё несколько наконечников, они сделали себе стрелы из еловых палок и даже оперили их.
На этом изобретательность моряков не закончилась. Необходимо было всегда поддерживать огонь в печи. Постоянно разжигать его на морозе было очень затруднительно, учитывая недостаток трута и то, что дрова, прибитые к берегу, были сырые. Для этого они задумали сделать сосуд, который они наполнили оленьим салом и использовали в качестве постоянно горящей лампады. Для его создания они использовали муку и лоскутки исподнего. Так не переводился у них огонь на протяжении всего времени, что они пребывали на острове. А это 6 лет и 3 месяца.
Так как одежда их изнашивалась и употреблялась на создание светильников, они стали использовать звериные шкуры, которые они собственноручно мяли и вымачивали в пресной воде. Изобретательные архангельские моряки даже выковали иглы для шитья, ушки которым они прокололи ножом. Леруа перед описанием привезённых моряками игл тщательно рассматривал их через увеличительное стекло, удивляясь таланту их создателей. А о костяной коробке для игл, которую смастерили поморские умельцы, у Леруа и профессоров императорской академии был даже спор. Профессора не верили, что это ручная работа, сделанная простым ножиком. Спор в итоге разрешил профессиональный токарь Гоманн. Он, изучив коробочку, сказал, что это не токарная, а действительно ручная работа.
Русские робинзоны умудрились даже высчитывать дни с небольшой погрешностью. Когда 15 августа 1749 года к острову прибыло судно, которое их спасло, на их календаре было 13 августа. Ошиблись всего на два дня! Религиозные поморы высчитывали дату по церковным праздникам, неделям и Великому посту. Определять же время было ещё сложнее, учитывая, что зимой на архипелаге солнце уходило с неба на 4 месяца. И всё-таки, не имея часов, солнечного и лунного квадранта, простые мужики смогли высчитывать долготу дня! Этот факт изумлял Леруа впоследствии, и он не смог не задать морякам вопрос, как же они сумели это. Алексей Химков ответил французскому учёному на этот вопрос с негодованием:
Какой же бы я был штурман, если бы не умел снять высоты Солнца, ежели оное светило видно? И ежели бы не знал поступать по течении звёзд, когда Солнца не видно будет, и сим способом не мог бы определить суток. Я сделал для сего употребления палку, которая сходствовала с оставленною на нашем судне. Сей инструмент употреблял и для учинения наблюдений.
Леруа пояснил в книге, что палкой, о которой говорил штурман, являлся так называемый Jacobs Stab. Это градшток, которым моряки обычно пользовались для измерения высоты небесных светил.
Не прошло и месяца с момента катастрофы, а на Ост-Шпицбергене четверо русских моряков уже доказали, что они здесь хозяева.
Да они и не были уже просто моряками. Они были храбрыми охотниками, плотниками, кузнецами, гончарами, портными, сапожниками, а самое главное — крепкой командой, не способной к разобщению.
Шесть лет они проживали с изготовленными из прибрежного мусора орудиями. Они убили 250 оленей, 10 белых медведей и сотни песцов. Столь успешное шестилетнее пребывание на Шпицбергене четырех простых моряков из Мезени — это памятник храбрости и желанию жить, в очередной раз доказывающий превосходство человека и стойкость русского характера.
Они вынужденно оставили свои семьи и детей одних. Месяцами они существовали без солнечного света под одним лишь северным сиянием. Их донимали продолжительные дожди и морозные ветры с материка, зимой их избу заносило снегом до самой кровли так, что приходилось вылезать через окно. Они не могли готовить еду на улице, потому что постоянно испытывали угрозу нападения белых медведей. У них не было соли, не было хлеба и не было крупы. Без сетей они не могли нормально ловить рыбу, поэтому в основном ели мясо. А так как они экономили дрова, мясо было почти сырым, пока они не додумались его коптить в своей отапливаемой «по-чёрному» избе, а летом — сушить.
Но самым неприятным бедствием, обрушившимся на них, была цинга.
Это известная среди мореплавателей болезнь, называемая также «морской скорбут», которая унесла жизни миллионов моряков в эпоху первых кругосветных плаваний, а также нападала на многих арктических исследователей XIX–XX веков. Так как болезнь вызывалась недостатком витамина C, у мореплавателей был особый рацион. Голландские и английские моряки употребляли цитрусовые (этот рацион также перенял Пётр I), немцы ели квашеную капусту, а северные американцы — клюкву. Ещё её лечили употреблением свежей крови. Русские покорители Арктики пили медвежью кровь, а самоеды — оленью. Также для лечения употреблялись хвойные настойки из-за содержания в них скипидара. Джеймс Кук, например, изготавливал еловое пиво с сахаром прямо на борту корабля.
Иван Химков, неоднократно зимовавший на западном берегу Шпицбергена, знал, как бороться с этим недугом. Он посоветовал товарищам пить свежую, ещё не остывшую оленью кровь, есть сырое мёрзлое мясо, порезанное на маленькие кусочки, больше двигаться и по возможности употреблять арктическую ложечницу*. После такой диеты никто из выживших моряков уже никогда не смог есть хлеба и пить какие-либо напитки, кроме воды. От этого у них «раздувало брюхо».
Но всё же такой рацион помог всем, кроме Фёдора Веригина, который питал непреодолимое отвращение к оленьей крови и двигался меньше всех. Он заболел цингой почти сразу после катастрофы и всё свое пребывание на острове сильно страдал. В конце концов он ослаб настолько, что не мог даже встать и поднять руки. Соратникам приходилось кормить его как младенца. Он не пережил заточение на острове, умерев зимой 1748 года, на пятый год после катастрофы. Его похоронили, закопав в глубокую снежную яму. Подобные условия и не снились Робинзону Крузо.
15 августа 1749 года к Малому Бруну наконец подошло судно купца-старовера. Причём изначально оно должно было направиться на Новую Землю, но директор конторы при сальном торге Вернезобер перенаправил его на Шпицберген. И, Божьей милостью, купеческое судно попало в такие же ветры, как и шестью годами ранее судно наших моряков. Его тоже прибило к восточной части архипелага. Увидев судно, счастливые поморы разожгли костёр и махали палкой с нанизанной сайгачьей шкурой. Так поморская эпопея закончилась.
С собой на корабль они забрали солидные пожитки: шкуры убитых медведей, песцов, 50 пудов сайгачьего сала, жилы и всё самодельное оружие и инструменты. Эту богатую коллекцию Вернезобер впоследствии отослал заведовавшему китовой ловлей Петру Ивановичу Шувалову, который перепоручил её Леруа и которой потом дивились профессора императорской академии наук. Прибыли герои в Архангельск только 28 сентября. Жена Алексея Химкова, встречая мужа, которого она считала погибшим, растрогалась так сильно, что соскочила с моста в воду, спеша в его объятия.
После широкой огласки поморской робинзонады многие самоеды объявили Вернезоберу, что желают поселиться на архипелаге, а 15 декабря 1750 года Леруа получил письмо, доказывающее то, что моряки действительно были заточены на Малом Бруне, а не на других островах.
Капитан одного галиота, называемого «Николай и Андрей» и принадлежавшего графу Петру Ивановичу Шувалову, перезимовал в 1749 г. на Малом Бруне. Как он скоро по отъезде наших матрозов туда прибыл, то и нашёл хижину, которая им служила жилищем. Он узнал её по деревянному кресту, который над дверями поставлен был штурманом Алексеем Химковым, как оный вступил в сию землю: тогда же назвал он её по его имени Алексеевским островом…
К сожалению, эта история не стала так известна и не нашлось художника, который бы её как следует воспел. Однако даже несмотря на малую известность она всё же оставила небольшой след в культуре. По мотивам книги Леруа в 1954 году был снят фильм «Море студёное» (The Frigid Sea).
В 2003 году американский альпинист и скалолаз Дэвид Робертс опубликовал в Нью-Йорке книгу «Четверо против Арктики. 6 лет потерпевших кораблекрушение на вершине мира»*.
А русский писатель и фольклорист Борис Шергин написал сказ «Поморская быль (для увеселения)» со схожим, но более страшным сюжетом: про двух братьев Ивана и Ондреяна, оказавшихся на необитаемом острове после кораблекрушения и умирающих на нём от голода и холода. Вот такое вот поморское увеселение.
По этому же произведению в 1987 году Леонид Носырёв нарисовал потрясающий мультфильм, входящий в цикл короткометражных мультфильмов «Смех и горе у Бела моря».
К сожалению, нет подробных сведений о размышлениях и душевных переживаниях храбрых русских робинзонов. Они не писали дневников, и Пьер Людовик Леруа не делал на этом акцент в своей книге. Им выпала тяжёлая доля, они потеряли друга и надежду на спасение. Можно лишь догадываться о том, о чём они беседовали в самые тяжёлые моменты жизни на острове. Ясно лишь то, что их история — один из прекрасных памятников человечеству. И можно порадоваться, что к его созданию приложили руку именно русские люди, доказавшие, что они — одни из главных хозяев севера.
Никита Лукинский, "Спутник и погром".
