Видео
В мире
Великая Отечественная началась для СССР настолько неудачно, что уже через несколько месяцев страна была поставлена на грань существования. Масштабы катастрофы 1941 г. были огромны, предопределив весь остальной ход войны – ее длительность, тяжесть и гигантское число жертв.
Безвозвратные оперативные потери Красной армии (убитые, пропавшие без вести, пленные) за первые полгода войны составили 5,3 млн человек. На остальные 3,5 года войны приходится 8,4 млн. – совсем другая динамика при куда лучших результатах. В 1941-м СССР потерял почти всю кадровую армию, наиболее подготовленных солдат и офицеров. «Мобилизованная армия» образца 1942 г. уступала ей на порядок. Из-за эвакуации промышленности и утраты огромных ресурсов резко просело количество и качество военной продукции. А сама необходимость освобождать в 1942–1944 гг. чуть ли не всю европейскую часть СССР обусловила громадные потери не только армии, но и гражданского населения – из-за разразившейся на оккупированной территории гуманитарной катастрофы.
Тем удивительнее, что первопричину этой катастрофы – пакт Молотова – Риббентропа – с завидным упорством пытаются представить как единственно верный, безальтернативный, а то и гениальный шаг советского руководства. А ведь именно пакт (если понимать под ним не сам акт 23 августа 1939 г., а смену политики по отношению к Германии с конфронтации на дружественный нейтралитет, которого СССР и придерживался до 22 июня 1941 года) блокировал все альтернативные – и куда более привлекательные! – варианты вступления СССР во Вторую мировую войну.
У апологетов пакта между тем находится немало аргументов в его защиту. Главных – три: 1) он дал СССР два лишних года на перевооружение и подготовку к войне; 2) он позволил отодвинуть западную границу на 200–300 км; 3) да и что оставалось делать в августе 1939-го, если англо-французы не шли на соглашение, не воевать же с Гитлером в одиночку? Попробуем проверить эти аргументы на прочность.
Перевооружение вермахта
Пакт дал два года не перевооружение не только СССР, но и Германии. И немцы это время использовали на полную катушку. Возьмем для примера ударную силу блицкрига – немецкие танковые войска. На сентябрь 1939 г. в них числилось 1445 танков Т-I, 1072 Т-II, 98 Т-III и 211 Т-IV.
Т-I (или Pz.I), составлявший 46% танков панцерваффе, – двухместная машина с двумя пулеметами и броней 13 мм. Танк «оказался весьма посредственным и неприменимым оружием. [В Испании] во многих случаях танки этого типа вынуждены были сдаваться, как только попадали под пулеметный или даже ружейный огонь пехоты» («Уроки Гражданской войны в Испании». М., Воениздат, 1938). Т-II с 20-миллиметровой пушкой был немногим лучше.
Pz.Kpfw. I – основа панцерваффе в 1939 году – отнюдь не поражал воображение мощью. А также не имел шансов поразить ни один из советских танков ввиду отсутствия пушки.
Вооруженные 45-миллиметровой пушкой советские Т-26 и БТ, составлявшие половину из внушительных бронесил РККА (21 100 машин на начало 1939 г.), а главное – того же калибра противотанковые орудия, составлявшие костяк ПТО стрелковых дивизий, уверенно поражали всю номенклатуру панцерваффе. У немцев лишь 11% танков приходилось к сентябрю 1939-го на современные «трешки» и «четверки», но и с их ранними модификациями советская бронетехника вполне могла тягаться.
К июню 1941-го картина выглядит качественно иной: «двушек» и «единичек» в вермахте осталось 1949 штук (а вот число «троек» и «четверок» выросло до 1957. При этом Т-III и Т-IV оказались не по зубам советским 45-миллиметровым орудиям, составлявшим основу противотанковой обороны Красной армии. Обстрел на полигоне «трешек», закупленных в Германии в 1940-м, показал, что «сорокопятка» может пробить его броню только со смертельных для себя 150 м, а новые экранированные модификации – с 50 м. Неудивительно, что из 17 000 45-миллиметровых орудий, с которыми Красная армия начала войну, к концу 1941 г. останется всего 5000.
(Что касается имевшихся у вермахта чешских танков 35(t) и 38(t) – 280 на сентябрь 1939-го и 754 на лето 1941-го, то будучи неплохо вооружены, они отнюдь не отличались наденой бронезащитой. – «Мы проклинали хрупкую и негибку чешскую сталь, которая не стала препятствием для русской 45-мм противотанковой пушки, - жаловался Отто Кариус. - Обломки наших осбтсвенных броневых листов и крепежные болты нанесли больше повреждений, чем осколки и сам снаряд».)
В 1941-м уже в СССР новые танки Т-34 и КВ составляют от силы 10% машин, да и те не освоены экипажами и страдают массой «детских болезней». Но главное, как говорил генерал Рейхенау, «два года боевого опыта полезнее, чем 10 лет учебы в мирное время». И немцы этот опыт маневренной войны, как и опыт борьбы с тяжелыми танками (английскими «матильдами» и французскими B1bis), получили. Когда на третий день войны под Расейняем 6-я немецкая танковая дивизия, оснащенная чешскими 35(t), столкнулась с советской 2-й танковой, в которой кроме БТ-7 было 49 танков КВ, не спасла и новая техника. На третий день боя командир нашей дивизии застрелился, ее остатки, потеряв 98% танков, отошли на восток, а немцы покатили дальше, на Псков.
К 1941 г. немцы не только выиграли в «гонке перевооружений», но и получили бесценный боевой опыт, обусловивший их успехи в первые полгода войны.
200–300 лишних километров
Затормозили немцев в декабре 1941-го в 30 км от Москвы. А что было бы, если бы не «лишние» 200–300 км Западной Украины и Западной Белоруссии, которые СССР получил по договору с Гитлером? И на этот вопрос ответ не столь очевиден.
Проблемой № 1 для России/СССР в эпоху индустриальных войн была не глубина обороны, а сроки развертывания армии в начале войны. Чтобы встретить удар противника (или нанести его), дивизии нужно погрузить в эшелоны, перевезти из мест постоянной дислокации по железным дорогам на границу, высадить. В силу очевидной разницы в расстояниях западные соседи делали это быстрее.
200–300 км в условиях 1939–1941 гг. означали, что плечо подвоза войск к границе увеличивается, железные дороги надо перешивать на советскую колею, ни аэродромов, ни складов в потребных количествах нет – все это нужно строить. «Мы увидели, насколько уменьшились теперь наши возможности для стратегического сосредоточения и развертывания войск в случае войны», – развел в мемуарах руками генерал Сандалов. А он в 1939 г. был начальником оперативного отдела штаба Белорусского округа, в 1941-м – начальником штаба 4-й армии Западного особого округа, т. е. непосредственно занимался развертыванием войск на новых территориях.
Вместо боевой подготовки войскам пришлось обустраиваться на новом месте. «Больше половины частей, перешедших на новые места, не имели полигонов. Это не дало возможности отработать боевые стрельбы. Стрельбы закончили только с места, никто в этом году не стрелял взводом, ротой», – докладывает начальник Главного автобронетанкового управления генерал Федоренко в декабре 1940-го.
Советский Т-26 был бы вполне адекватной машиной для войны 1939 года. Но в 1941-м уже «не сыграл».
И главное: поднятые по тревоге в середине июня 1941-го армии второго стратегического эшелона просто не успели соединиться с армиями прикрытия – не хватило тех самых 200–300 км. И немцы получили возможность бить Красную армию по частям, сохраняя на линии фронта численное превосходство. Да, вермахт потратил на преодоление новоприсоединенных территорий около недели. Но если бы он встретил на границе более плотную группировку войск, то и потери бы понес куда более серьезные, и глубина продвижения была меньше.
Война в 1939-м как подарок
Если бы не было пакта, могли бы немцы в сентябре 1939-го не остановиться на Польше, а сразу напасть на СССР? Теоретически да. Хотя план «Вайс» (война с Польшей) этого варианта не предусматривал, но Гитлер известен непредсказуемыми решениями. В таком случае фюрер сделал бы просто царский подарок Сталину – по сравнению с реальной ситуацией 1941-го.
Без передышки, с потраченным моторесурсом танков и оторвавшимися тылами удариться головой о сосредоточенную и мобилизованную Красную армию, прикрытую укрепрайонами «линии Сталина» на старой границе?
И это при том, что противотанковая артиллерия Красной армии способна уверенно поражать 90%, а не половину парка панцерваффе, а возмещать потери немцам нечем. С сентября 1939-го по апрель 1940-го их танкопром ежемесячно выдавал в среднем по 70 машин. Только в мае 1940-го цифра впервые становится трехзначной – 116. И не потому, что Гитлер недооценивал танки, а из-за нехватки ресурсов. Две трети всех расходов германского военной промышленности в 1940-м пошло на выпуск боеприпасов.
Танки – только часть проблемы. Грузовики, бензин, металлы – за что ни возьмись, всего не хватает. Только после захвата Норвегии, Франции, Балкан немцы смогли прибрать к рукам ценнейшие ресурсы в товарном количестве – железо, бокситы, нефть – и создать задел на «большую войну». По некоторым позициям, например алюминию (критически важному для производства двигателей и самолетов), их добыча с оккупированных территорий сопоставима с тем, что СССР получил в годы войны по ленд-лизу.
В 1939-м ничего этого у них нет. К сожалению, это и фюрер хорошо понимал. Поэтому даже без пакта Гитлер, скорее всего, взял бы тайм-аут, чтобы осмотреться и привести вермахт в порядок.
Именно в этот момент у СССР появилась наконец возможность договориться с англо-французами о совместных действиях.
Почему не раньше? Потому что глава английского кабинета Невилл Чемберлен всерьез полагал, что Сталин хочет, заключив военный союз, втянуть Англию и Францию в войну с Гитлером. Чемберлен считал, что, даже победив Германию, Британская империя рухнет, не выдержав еще одной мировой войны (и, кстати, оказался прав). Поэтому переговоры с СССР он рассматривал как средство давления на Гитлера, шанс удержать его от войны.
Но после 1 сентября 1939 г. эта концепция стала неактуальной. И уже 27 сентября советский посол в Лондоне Майский передал в Москву запрос главы Foreign Office Гамильтона: какие действия требуются от Англии, чтобы СССР отказался от своего нейтралитета? Это было недвусмысленное предложение союза.
К этому моменту отмобилизованная Красная армия уже численно превосходит вермахт, а тут еще предлагают второй фронт на Западе. И промышленность Франции в этом варианте работает не на, а против вермахта. Если Красная армия не ждет удара немцев, а сама наносит его, то не потребуется эвакуация промышленности и пиковый уровень военного производства, пришедшийся в реальной Великой Отечественной на 1944-й, будет достигнут уже в 1942-м.
Этот сценарий, предложенный Сталину советскими военными, может и был чересчур оптимистичен, но по крайней мере обошлось бы без битвы под Москвой и даже без Смоленского сражения.
Зато у немцев проблемы растут по экспоненте из-за меньшего количества и худшего качества техники и ограниченных ресурсов для ее воспроизводства. Да и боевой опыт у них пока еще минимален.
Это «окно блестящих возможностей» сохраняется более полугода – до разгрома Франции в июне 1940-го. После чего ситуация становится много хуже. И все же варианты остаются. Даже после пакта возможность атаковать Германию остается зимой 1940–1941 гг. – после провала переговоров Молотова с Гитлером в ноябре. Или в апреле 1941-го – после нападения немцев на Югославию, с которой СССР накануне заключил договор о взаимопомощи.
Конечно, этот вариант слабее предыдущих. Немцы за счет развитых коммуникаций могут опередить Красную армию в развертывании. Но даже в этом случае война начнется не по их сценарию, а с тем самым «начальным периодом», с боев армий прикрытия – именно так, как это представлялось советским военным в 1930-е. Да, легкой победы над набравшим вес рейхом весной 1941-го уже не будет. Но по сравнению с «котлами» реального 1941-го это совершенно другой уровень потерь людей и матчасти, сохраненная от вторжения собственная территория и куда более интересные перспективы на 1942 г.
Дорога в ад 1941-го
План Сталина, приведший к заключению пакта, казался рациональным: подождать, пока немцы и англо-французы истощат друг друга в позиционной войне образца Первой мировой. И выйти на сцену через пару лет с нерастраченными ресурсами, повторив удачный ход США в 1917-м. Увы, благими намерениями оказалась вымощена дорога в ад.
Немцам удалось упредить Красную армию в развертывании. 186 советских дивизий, которыми располагал СССР в западной части страны, вступали в бой несколькими раздробленными группировками. И каждый раз слитые воедино 123 немецкие дивизии (плюс их союзники) имели численное превосходство. Оказавшись в меньшинстве, армии особых округов были разбиты, а их разгром ухудшал положение и шедших к ним на выручку армий внутренних округов. Соотношение сил каждый раз складывалось не в пользу Красной армии.
Только перманентная мобилизация, давшая к концу года около 830 расчетных дивизий, смогла затормозить вермахт на пороге Москвы, заставив его, образно говоря, «подавиться» грудами советских соединений, брошенных навстречу. 5,3 млн человек за первые полгода войны и стали той ценой, которой эта остановка и поворот под Москвой были достигнуты.
А впереди были три с половиной года тяжелых боев и итоговые цифры – от 16 млн до 26 млн человек, – которыми оперируют историки в оценке числа потерь Советского Союза в Великой Отечественной.
Такова оказалась стоимость желания «поиграть на противоречиях империалистических держав», вместо того чтобы сосредоточиться на борьбе с главной опасностью, угрожавшей тогда и Советскому Союзу, и Европе.
Константин ГАЙВОРОНСКИЙ.
"Ведомости". 18.08.2017.
