Как известно, война состоит из множества сражений на разных фронтах. Речь не только о собственно боях, но и о других аспектах: ресурсах, логистике, боеспособности сил, политике и т. д. Иногда даже получается, проиграв сражение на одном фронте, выиграть за счёт чего-то ещё. Но вот в Крымской войне у России как-то не сложилось…
Фронт первый, дипломатический
Тут надо признать действительно крупную «заслугу» русских дипломатов и политиков, особенно самого царя, Николая I. Они сумели добиться почти невозможного в тот исторический момент — совместной коалиции Англии и Франции.
Взаимные счёты у этих двух соседних держав давние — то норманны (в смысле жители полуострова Нормандия) Англию завоюют, то англичане в ответку устроят небольшую войнушку лет на сто с гаком. Дальше — больше. Например, в XVIII веке довольно трудно найти десятилетие, когда эти две страны между собой не воевали. Более-менее это прекратилось только после 1815 года, но едва Франция отошла от наполеоновских войн и подкачала мускулы, как вновь начала недобро коситься на «меловые скалы Дувра». Более того, это соперничество продолжалось и в ходе самой Крымской, поскольку в обоих странах считали: война с русскими — это так, мелкий эпизод, а настоящий враг — он там, за проливом.
Фронт второй, на море
Крымская война действительно представляет собой довольно редкий в военно-морской истории пример, когда Черноморский флот, перед этим доказавший свою боеспособность несколькими победами над турками, при виде англо-французов даже не попытался предвосхитить подвиг «Варяга», а просто самозатопился. И если в случае русско-японской историки ещё могут спорить, имелся ли шанс избежать разгрома или нет, то в случае с Крымской речь может идти лишь о том, стоило топить или нет. С подвариантом «если всё-таки топить, то когда именно?».
Чего у русской стратегии не отнять, так это того, что она действительно поначалу поставила в тупик вражеских адмиралов. Они никак не ожидали, что противник либо попрячется по базам, либо вообще сделает за них всю работу по своему утоплению.
Более того, Россия не стала даже пытаться играть в крейсерскую войну на коммуникациях или выдавать каперские патенты, чего сильно опасались в первую очередь англичане…
Фронт третий, в тылу
Тут, наконец, могут сказать своё веское слово дороги, точнее их отсутствие.
В России к началу войны имелось две с половиной железные дороги: Царскосельская, проложенная из Санкт-Петербурга в Царское Село, длиной целых 27 километров; и Николаевская — между Санкт-Петербургом и Москвой. «С половиной» потому, что ещё одна железная дорога была, дипломатично говоря, не совсем русской — она соединила Варшаву и Вену. А, учитывая смутную позицию австрийцев и настроения поляков, ещё неизвестно, для кого её наличие было удобнее.
В ходе войны к ним добавилась Балаклавская, построенная англичанами. Снабжение осаждавших Севастополь частей шло через Балаклавскую бухту, где разгружались припасы. Как только наступила осень, вся логистика в буквальном смысле утонула в грязи. Помучившись так несколько месяцев, британцы выписали себе из метрополии бригаду тогдашних стахановцев и за считанные недели проложили железнодорожную колею от места выгрузки до передовых позиций длиной примерно 23 километра. Правда, паровозы доставили сильно позже, да и с подъёмами они справлялись плохо, но хотя бы мулами тянуть по рельсам повозки получалось значительно бодрее.
Снабжение русской армии в Крыму и осаждённого Севастополя шло на «тележной тяге». И если в сухое время года сроки перевозок и переброски войск можно было хоть как-то прогнозировать, то с наступлением распутицы всё это растягивалось до «примерно никогда». Если для тех же англичан и французов сроки доставки морем (а до портов — по уже имеющейся сети железных дорог) исчислялось неделями, то для России речь шла о месяцах.
В целом и на этом фронте сражение было практически полностью выиграно союзниками. За одним исключением — воровство и казнокрадство, как водится, было эпических масштабов с обеих сторон.
Фронт четвёртый, сухопутный
Старые опытные геймеры, помнящие «Панцер Генерал» или ещё какую-то аналогично олдовую гексагональную стратегию, хорошо знают: один из главных параметров юнита, на который надо обращать внимание, — боевой опыт. Военные, впрочем, это тоже отлично знали задолго до всяких компьютерных игр. В Древнем Риме, например, из наиболее опытных ветеранов (отслуживших минимум по 15 лет) комплектовались манипулы тяжёлой пехоты легиона — триарии, третья линия боевого порядка, которые в бой вводились в решающий момент. Отсюда и выражение «дело дошло до триариев» (res ad triarios rediit) — в смысле: песец пришёл, первые две линии того, выручайте положение, мужики.
И вот как-то так исторически сложилось, что, хотя на бумаге численность русской армии была «агромадной» — более миллиона человек, — это была армия мирного времени в худшем смысле этого слова. Достаточно сказать, что на тот самый миллион пехоты ружей имелось немногим больше полумиллиона.
Разумеется, при этом в составе войск были, скажем так, части повышенной боевой готовности. Например, Кавказская армия — там воевать «по-взрослому» приходилось не одно десятилетие. Войска в Польше тоже содержали в чуть повышенной боеготовности — то у себя польское восстание усмирять, то в Европу ехать, венгров утихомиривать. И, наконец, — война-то началась из-за Турции, а с ней воевала Дунайская армия. Крым же долгое время считался не то чтобы совсем тыловым, но достаточно вспомогательным направлением. Собственно, и для союзников это было примерно так же. Никаких внятных целей, связанных с Крымом, на начало войны у них не имелось, а главное — возня вокруг Севастополя наглядно показала: любая попытка удалиться от побережья приведёт к повторению «войны 1812 года», только на этот раз до самой Москвы идти не получится — хватит и пары сотен километров в любую сторону.
Стоит отметить, что боеспособность британской армии, с их покупными офицерскими патентами и прочими «радостями жизни», тоже не была «пятизвёздочной». Более того, даже численный вклад британцев «в общее дело» был далёк от уровня поднятой ими информационной бури.
Большую часть высадившихся в Крыму сил составляли французы, и это как раз был наиболее серьёзный и опасный противник.
Многолетняя война в Алжире привела к тому, что в армии на всех уровнях — от унтер-офицеров и даже рядовых до главнокомандующего, маршала Сент-Арно, — имелось множество людей с боевым опытом. Особенно важно это было в отношении офицерского корпуса. Именно действия французского генерала Боске позволили союзникам выиграть битву при Альме. Взятие Малахова кургана, определившее судьбу осаждённого Севастополя, тоже дело рук, а точнее, пушек и штыков французской армии.
Результат был вполне закономерен. В этом смысле осада Севастополя, где значительную роль играло именно количество пушек и их калибры, а не только умение солдат и офицеров, как раз довольно сильно затянула бои в Крыму. В полевых сражениях, как наглядно показали Альма, Инкерман и Чёрная речка, русской армии против французов «не светило».
Фронт пятый, в головах
Наконец, говоря о Крымской войне, можно заметить, что, несмотря на всё перечисленное выше, именно войну Россия не проигрывала.
Да, Черноморский флот оказался затоплен, а Севастополь взят… но это не французы в Москве и не немцы в Сталинграде. В том же 1812 году бывало и похуже, но закончилась война в Париже.
Тем не менее, Крымскую войну принято считать проигрышем Российской империи. А ещё через полвека эта же империя при в чём-то схожих обстоятельствах проиграла войну уже не коалиции двух сильнейших европейских держав, а небольшой островной стране, лишь за несколько десятилетий до этого выбравшейся из вполне средневекового феодализма. Снова подвели растянутость коммуникаций и некомпетентные руководители на различных уровнях. То есть дураки и дороги.
Андрей Уланов, warcat.ru