Видео
В мире
, она описывает дедовский дом на горе и мастерскую:
"…со свежими стружками, запахом лаков и скипидара. Внизу пожня (луг. — Авт.), река, вдали железнодорожный мост, за ним лес, куда мы ходили за грибами… Сколько там было солнца, радости, запахов…"
Дед Маши — Антон Григорьевич, токарь — был образованным человеком. Знал пять языков, много читал. Мария Степановна пишет о детстве:
"Весной по пожне разливалась река. О, какое приволье тогда для нас наступало! Гнали шпалы — и какой восторг был "сигать" по шпалам, перепрыгивая с одной на другую на полном течении! …А когда сходила вода, то оставалась большая заводь. Сколько в ней было рыбы! Мы просто руками ловили ее — и тут же на берегу варили уху…"
В памяти спутницы поэта сохранились мельницы со шлюзами в окрестностях города, синагога за рекой, старый, полуразрушенный замок на горе, огромные корзины с раками на железнодорожной станции.
Одну осень маленькая Маруся провела с дедом и матерью под Динабургом (Даугавпилсом). И не в чопорном панском имении, а прямо в яблоневых садах. Пишет о ночлеге в шалаше, поездках на ярмарку, где ее поразили слепцы, поющие на паперти.
В 1895 году от туберкулеза умирает отец — Стефан Заболоцкий, высококвалифицированный рабочий, поляк по национальности. Мать Маши происходила из "латгальских староверов", которые не могли ей простить брак с чужаком. После смерти отца девочка с мамой кочуют "по углам" — у прижимистых родственников."Только детство так творчески наполняет каждый момент существования, только для него все так важно, полноценно, освещено ярким светом…"
Параскева Антоновна Заболоцкая, не отличавшаяся крепким здоровьем, все силы отдавала поденной работе, чтобы хоть как–то прокормить двоих детей. Но денег не хватало. Маруся начала думать, как помочь матери, и решила… отравиться. Мол, матери с одним ребенком будет легче прожить. Раздобыла яд, забралась на чердак и приняла дозу. Стоны услышали соседи, в больнице девочку удалось откачать. Об этой истории узнали газетчики. Читающую Россию потрясло то, что 12–летняя девочка пыталась совершить самоубийство, чтобы помочь матери.
После публикаций сразу несколько известных в обществе людей приняли участие в судьбе девочки. Среди них сестра известного художника–передвижника Николая Александровича Ярошенко — Елизавета. Маруся получила возможность учиться в частной гимназии, летом она отдыхала в калужском имении Ярошенко — Степановском, где бывали известные писатели, артисты МХАТа. Ее одноклассница вспоминала:
"К нам она поступила в 5–й класс уже хорошо подготовленной, была старше нас на два года и отличалась ярко выраженным характером и самостоятельностью своих мнений. Нам она нравилась, и мы завели с ней дружбу. Жила она тогда уже в пансионе Екатерины Ивановны Шмидт, где жило много девочек, учащихся старших классов… К концу учебного года Маруся стала хворать, и вскоре мы узнали, что наша учительница отправила ее в Ялту. Мы писали ей письма и получали ответные…"
В Крыму Маша поправилась, закончила гимназию, а затем переехала в Петербург. Окончила отделение Повивального института, работала акушеркой. После революции попала в Ейск, оттуда — в Крым, где жила подруга.
Осенью 1919–го в Коктебеле она впервые увидела Максимилиана Волошина. Впрочем, то знакомство было недолгим — Маша заболела тифом, и ее увезли на излечение. В 1922 году уже в Феодосии, где она работала фельдшером, вновь встретилась с поэтом. При не очень веселых обстоятельствах: ухаживала в больнице за его тяжело больной матерью. Чтобы смотреть за ней дома — ушла с работы. После смерти Елены Отобальдовны Волошиной Маруся стала хозяйкой дома и женой поэта. На хрупкие плечи легли хлопоты по знаменитому дому Волошина — "Дому поэта", который постоянно был полон гостей, где нередко собиралось до 70 человек.
Подруга Маруси по гимназии, приехавшая в "Дом поэта" в 1924 году, вспоминала:
"Встречать меня вышла Маруся, мы обнялись и расцеловались. Чуть погодя подошел и Максимилиан Александрович. Среднего роста, но широкий в плечах и полный, с крупной головой и уже седеющими пышными волосами, остриженными в скобку. Одет — в сандалии, длинную рубаху из белой льняной ткани с круглым вырезом у ворота, подпоясанную ремешком, и из той же ткани короткие штаны, застегнутые на пуговицу за коленом. Лицо породистое и было бы красивым, если б не было слишком полным и обросшим бородой и усами…
Максимилиан Александрович был очень вежлив, я бы сказала, изысканно вежлив всегда и со всеми. Даже кошку Ажину он просил освободить стул, но не сгонял ее, и когда я удивилась этому, то он сказал: "Ведь она же женщина…" Никогда не повышал голоса, не раздражался и не сердился, за очень редкими исключениями.
Когда приезжие рассказывали ему о том, что они слышали о нем и об образе жизни у него в доме, и даже о таких выдумках, как его (Максимилиана Александровича) право "первой ночи" с приезжающими к нему, о том, что он ходит голый в венке из роз, что все живущие в доме одеваются в "полпижамы", кто в нижнюю часть, а кто в верхнюю, и т. д., и т. п., — Максимилиан Александрович все это слушал с явным удовольствием и никогда ни слова не возражал, как будто все так и было…"
Максимилиан Волошин умер в 1932 году, Мария пережила его почти на полвека — умерла в 1976–м, года не дожив до 90–летия. После смерти "Санта–Клауса русской поэзии", как писал о Волошине Евгений Александрович Евтушенко, она стала хранительницей "Дома поэта", куда приходило множество экскурсантов. Во время нацистской оккупации Крыма ей удалось спасти бОльшую часть бесценного интерьера и акварелей дома.Мария Волошина похоронена в Коктебеле, на горе, рядом с мужем. Латвийский поэт Борис Ильич Куняев посвятил такие строчки почти что землячке:
"Как птица, как несмолкшая струна,
В просторном доме, словно в древнем храме,
Среди картин и книг жила жена
И охраняла дней прошедших память…"
Илья ДИМЕНШТЕЙН.
