Завершилась ежегодная пресс-конференция президента России. Полный текст + видео

Сегодня президент РФ Владимир Путин ответил на вопросы журналистов на ежегодной пресс-конференции в Москве. Это была уже 11-я по счёту ежегодная пресс-конференция главы государства. RT публикует полный текст речи президента согласно стенограмме сайта kremlin.ru.

В.Путин: Добрый день, уважаемые коллеги, друзья!

Мы с вами регулярно встречаемся в конце года. В этом году совсем недавно было Послание. Честно говоря, даже не знаю, что ещё сказать, кроме того, что там было сказано. Вроде все основные, ключевые вещи были сформулированы.

Тем не менее наверняка есть вопросы, требующие дополнительного разъяснения с нашей стороны. Когда я говорю «с нашей», я имею в виду и себя, и своих коллег и в Администрации, и в Правительстве Российской Федерации.

Поэтому я предлагаю без длинных монологов, а начать прямо с конкретных вопросов, чтобы не терять время.

Пожалуйста, Дмитрий Сергеевич.

Д.Песков: Мы в прошлом году хорошую традицию заложили: начали с вопроса одного из самых опытных участников «кремлевского пула» – [Вячеслава Константиновича] Терехова. Но у нас есть ещё один самый опытный участник кремлёвского пула, это Александр Гамов из «Комсомольской правды». Я хочу предоставить ему первую возможность задать вопрос.

А.Гамов: Спасибо огромное прежде всего Вам, Владимир Владимирович, за одиннадцатую пресс-конференцию в таком формате.

А вопрос у меня такой. Я, прежде чем к Вам сюда собраться, смотрел стенограмму прошлогодней пресс-конференции, и там мы с Вами тоже говорили о сложной ситуации, которая складывается в экономике России. И когда у Вас и Слава Терехов спрашивал, и другие ребята, как долго мы будем выходить из такой сложной ситуации, Вы сказали, что при самом плохом раскладе на это потребуется где‑то года два. Ваши слова. Помните, да? И я сейчас прикинул, это получается примерно конец 2016‑го – начало 2017‑го.

Скажите, пожалуйста, сейчас у Вас настроение изменилось по поводу нашего с Вами выхода из кризиса? Потому что стране очень тяжело, Вы сами лучше нас всё это знаете. Какие Ваши дальнейшие прогнозы?

И я забыл представиться: Александр Гамов, «Комсомольская правда» – радио, сайт и газета.

Спасибо.

В.Путин: Начнём с того, что я расскажу вам старый, замшелый анекдот.

Встречаются два приятеля, один другого спрашивает: «Как дела?». Тот говорит: «Как в полоску: чёрное – белое». – «Сейчас какая?» – «Сейчас чёрная». Проходит ещё полгода. «Ну как дела? Знаю, в полоску. Сейчас какая?» – «Сейчас чёрная». – «Нет, тогда же была чёрная». – «Нет, выясняется, что тогда была белая». Вот у нас примерно такая ситуация.

Когда в прошлый раз, год назад, говорили о том, каковы наши планы и как мы будем двигаться в направлении выхода из кризиса, какие перспективы мы перед собой видим, мы, зная, к сожалению, о большой зависимости нашей экономики от внешнеэкономических факторов и главным образом от цен на традиционные товары нашего экспорта: нефть, газ, их производные, на химические товары, удобрения – всё это считается в конечном итоге от нефти и газа в значительной степени, – исходили из того, что средняя цена на «Брент», на нефть нашу, будет 100 долларов за баррель.

Это было в начале 2014 года. Мы из этой цифры всё остальное считали: и макроэкономику, и доходы, и расходы, и поддержку социальной сферы, и поддержку экономики и, соответственно, Минэкономразвития выстраивало в зависимости от этих всех параметров и планы развития в конце прошлого года. А в конце этого года мы уже были вынуждены всё пересчитывать, даже в прошлом году, в конце были вынуждены всё пересчитывать, потому что цена упала в два раза, не в какие‑то проценты, а в два раза: была сто долларов за баррель, а стала пятьдесят.

Мы посчитали бюджет следующего года как раз из этой цифры, это очень оптимистичная сегодня оценка – 50 долларов за баррель. Но сейчас сколько она уже – тридцать восемь? Поэтому мы вынуждены будем, наверное, и здесь что‑то корректировать.

Вместе с тем я всё‑таки воспользуюсь тогда Вашим вопросом, для того чтобы показать, к чему мы пришли.

Да, конечно, после этого падения цен на наши основные энергоносители «поползли» все наши показатели. Какие они? Это сокращение ВВП на 3,7 процента. На 7 декабря инфляция с начала года – 12,3 процента.

Я считаю важным это сказать, потому что наверняка будут и другие вопросы, связанные с перспективами развития, с сегодняшним состоянием. Для того чтобы всё это понимать, нужно эти цифры знать и от этого отталкиваться.

Реальные располагаемые доходы населения сократились, инвестиции в основной капитал за десять месяцев текущего года сократились на 5,7 процента. Вместе с тем, и мы тоже об этом уже говорили, статистика показывает, что российская экономика кризис в целом миновала, пик, во всяком случае, кризиса – не кризис, а пик кризиса.

Со II квартала текущего года наблюдаются признаки стабилизации деловой активности. На основании чего мы делаем такой вывод? В сентябре – октябре прирост ВВП (уже прирост) составил соответственно 0,3–0,1 процента к предыдущему месяцу. Начиная с мая перестал сокращаться и объём выпуска промышленной продукции. В сентябре – октябре зафиксирован небольшой, но всё‑таки рост промышленного производства: 0,2–0,1 процента. Кстати говоря, на Дальнем Востоке зафиксирован рост промышленного производства – 3,1 процента.

Положительную динамику демонстрирует сельское хозяйство, рост там составит не менее трёх процентов. И это говорит о том, что мы правильно и своевременно всё делаем по поддержке сельского хозяйства. И урожай зерновых у нас второй год подряд выше, чем 100 миллионов тонн, – 103,4. Это очень хороший показатель. И ещё раз воспользуюсь случаем, чтобы поблагодарить селян за их работу.

Устойчивая ситуация наблюдается на рынке труда: уровень безработицы колеблется около 5,6 процента. Понимаем с вами, если вспомним 2008 год, что в целом это результат положительной работы Правительства.

Сохраняется положительное сальдо торгового баланса. У нас общий объём товарооборота упал, а положительное сальдо сохраняется, причём на достаточно серьёзной величине – 126,3 миллиарда долларов. Международные резервы составили 364,4 миллиарда, они немножко сократились, но всё‑таки это очень солидная величина.

Снизился внешний долг Российской Федерации на 13 процентов по сравнению с 2014 годом. Существенно сократился отток капитала. Более того, в III квартале текущего года отмечен чистый приток.

Что касается снижения долговой нагрузки, чрезвычайно важная вещь и важный положительный показатель. Это обратная сторона, связанная с так называемыми санкциями. Конечно, было бы хорошо, если бы мы имели выход на внешние рынки рефинансирования и все эти деньги оставались внутри экономики России, помогали развиваться, но, с другой стороны, перезакредитование тоже плохой признак.

Поэтому мы ведь что сделали – мы, несмотря на все ограничения, полностью исполнили все наши обязательства перед нашими партнёрами, в том числе и перед международными кредитными организациями. Мы полностью всё выплачиваем в срок и в полном объёме. И общий совокупный долг – это не госдолг, а общий совокупный долг, имея в виду и задолженность наших финансовых учреждений, и предприятий реального сектора экономики – сократился, и это в принципе положительная вещь.

Как я уже сказал, и чистый приток капитала наблюдаем, что тоже весьма положительная вещь, уверен, и эксперты об этом говорят, – это говорит о том, что инвесторы, понимая реалии нашей экономики, начинают проявлять к этому интерес, к работе здесь. Несмотря на сложную ситуацию, продолжает развиваться и ТЭК. Добыча нефти, угля, электроэнергии увеличилась. По итогам года будет введено в строй более 4,6 гигаватта новых генерирующих мощностей.

Мы уже примерно 20 ввели, это чуть меньше, чем в прошлом, позапрошлом году. В прошлом и позапрошлом был вообще абсолютный рекорд, но 4,6 – это тоже очень хороший показатель. И в ближайшие годы такие темпы будут сохранены. И это тоже очень важно, потому что это говорит о растущих возможностях экономики в целом. Говорит о её энергообеспеченности.

Активно развивается инфраструктура. Вся морская портовая инфраструктура России получила прирост мощности в объёме 19,5 миллиона тонн. Кстати говоря, обращаю внимание вот на что: за январь – сентябрь объём перевалки грузов в российских портах увеличился на три процента. Коллеги, это о чём говорит? У нас доходы бюджета от наших экспортных товаров уменьшились почему? Да, из‑за стоимостных показателей. А поскольку мы фиксируем увеличение товарооборота в портах – это значит, что физический объём не уменьшился, а даже увеличился. И это весьма позитивный фактор.

Продолжаем развитие аэропортной системы. За девять месяцев аэропорты обслужили более 126 миллионов пассажиров. Это на 2,5 процента больше, чем в прошлом году. Заметно вырос и объём внутренних авиаперевозок – более чем на 16 процентов.

Несмотря на непростую финансово-экономическую ситуацию, мы продолжаем ответственную политику в области государственных финансов. За 11 месяцев текущего года доходы федерального бюджета составили 12,2 триллиона, расходы – 13,1 триллиона. Дефицит бюджета, как мы видим, – 957 миллиардов. Ожидаемый уровень дефицита бюджета по итогам текущего года – 2,8–2,9 процента ВВП. Это вполне удовлетворительный показатель для сегодняшней ситуации в экономике, более чем.

Чтобы обеспечить сбалансированность федерального бюджета, в текущем году мы задействовали Резервный фонд. При этом, и это тоже очень важно, суверенные фонды в целом сегодня находятся на хорошем уровне – 11,8 процента ВВП. Резервный фонд составил 3 триллиона 931 миллиард рублей – это 5,3 процента ВВП, а Фонд национального благосостояния – 4 триллиона 777 миллиардов рублей, это 6,5 процента ВВП.

Мы выполнили все свои социальные обязательства в текущем году, фиксируем естественный прирост населения. Это очень хороший показатель, говорит о настроении людей, о том, что у них есть возможность существенно планировать развитие семьи, меня это очень радует. Всего за время действия, скажем, программы материнского капитала средства уже получили 6,5 миллиона российских семей. Мы эту программу материнского капитала продолжили. Напомню, что в 2016 году размер материнского капитала останется на уровне 2015 года – 453 тысячи рублей.

В подавляющем большинстве регионов решены вопросы доступности дошкольного образования примерно на 97 с лишним процентов.

По прогнозу Росстата, ожидаемая продолжительность жизни по итогам года превысит 71 год.

Мы выполнили свои обязательства по индексированию пенсий по фактической инфляции 2014 года, страховые пенсии увеличены на 11,4 процента. С 1 апреля этого года на 10,3 процента повышены социальные пенсии.

Вы начали вопрос с того, что происходило в прошлом году и что мы ожидаем в ближайшее время, в следующем. Имея в виду эти стоимостные показатели по нашему экспорту приблизительно на сегодняшний день, во всяком случае, Правительство рассчитывает выйти на рост экономики 0,7 процента в 2016 году, на 1,9 процента роста – в 2017‑м, на 2,4 процента роста – в 2018 году.

Хочу обратить ваше внимание на то, что это всё посчитано из расчёта 50 долларов за баррель. Сейчас эта ставка ниже. Волатильность очень большая. Мы не будем спешить с пересчётами и с внесением корректив в бюджет, потому что это влечёт за собой снижение объёма финансирования и социалки, и реального сектора, но Правительство, конечно, готовит сценарии на любой вариант развития событий. Это должно быть в руках Правительства как инструмент, Правительство должно быть готово к любому развитию ситуации.

Конечно, резервы роста ВВП не ограничиваются только нашими возможностями, связанными с экспортом. Необходимо заниматься, я уже об этом говорил в Послании, импортозамещением, которое само по себе не панацея, но исходим из того, что это означает переоборудование значительной части нашей промышленности, сельского хозяйства. Это будет означать другую техническую оснащённость, а значит, повышение производительности труда. И мы, конечно, должны продолжать работу по совершенствованию механизмов управления экономикой, её разбюрокрачиванию, созданию более привлекательных условий для ведения бизнеса и поддержки предпринимателей в решении тех задач, которые стоят перед ними и перед нашей экономикой в целом. Будем работать и на этих направлениях сосредоточим своё внимание.

Так что спасибо Вам большое за вопрос. Это дало мне возможность использовать вот эти материалы.

Е.Глушакова: Спасибо.

Елена Глушакова, РИА «Новости».

Добрый день! Владимир Владимирович, Вы сказали, что пик кризиса мы прошли, тем не менее ситуация в экономике продолжает оставаться очень тревожной, и об этом говорят экономисты. В частности, Ваш соратник Алексей Леонидович Кудрин призывает к реформам, но он известный оптимист.

На этой неделе, например, очень тревожные мысли высказал и Ваш омбудсмен, Уполномоченный по правам предпринимателей Борис Титов. В частности, он сказал, что кредитная ставка Центрального банка чрезвычайно высока. Соответственно, наши предприниматели по понятным причинам не могут брать кредиты на Западе и не могут брать в России, потому что их стоимость слишком высока. Он говорит, что если ситуация продолжится, то мы станем Венесуэлой, где один курс национальной валюты на «чёрном рынке» и совершенно другой официальный курс валюты.

Вы такие опасения разделяете? Вы поддерживаете денежно-кредитную политику Банка России? Считаете ли Вы необходимым снижение процентной ставки?

Спасибо.

В.Путин: Бурные продолжительные аплодисменты Вашему вопросу.

Естественно, это всех волнует. И конечно, всем хочется, чтобы ставка рефинансирования Центрального банка была пониже, а на неё, как известно, ориентируются и коммерческие банки при выдаче кредитов участникам экономической деятельности. Это, кстати говоря, не единственный фактор ставки в коммерческом секторе, но существенный, это правда.

Борис Титов правильно всё делает, он борется за интересы предпринимательского сообщества, и очень важно, что такой человек и такие институты у нас есть. Почему я это создал‑то в своё время? Потому что я хочу слышать разные точки зрения, чтобы за текучкой сегодняшнего дня не пропустить какие‑то важные и существенные элементы нашей экономической жизни в данном случае.

Для начала я прямо отвечу на Ваш вопрос. Я поддерживаю политику Центрального банка и Правительства по обеспечению макроэкономической стабильности. Первое.

Второе. При всём желании понизить ставку это нельзя делать административным путём, надо исходить из реалий нашей экономики, из её структуры. Конечно, я часто слышу: а вот там, где‑то за бугром, там другие ставки, они более низкие. Конечно, там более низкие ставки. Так они специально это делают. Но там проблемы другие, и структура экономики совсем другая. У нас угроза инфляции, а там проблемы, возможно, дефляции, когда производитель производит, а продать не может. Вот в этом проблема.

А у нас совсем другая проблема. И нам нужно, для того чтобы понизить ставку, не цыкать на Центральный банк, как это делали в советское время и в плановой экономике, а помогать Центральному банку и Правительству подавлять инфляцию и снижать девальвационные риски и ожидания. Когда мы сможем сделать и то, и другое, когда будем двигаться по этому пути, тогда естественным образом, рыночным, спокойно и будет снижаться ставка рефинансирования Центрального банка.

Там, где возможно поддержать реальный сектор экономики, Центральный банк и так это делает. Но нельзя его подталкивать к ещё большим шагам по этому направлению, потому что одна из ключевых – не единственная, но одна из ключевых – проблем борьбы с инфляцией может быть поставлена под вопрос: а что Центральный банк делает кроме того, что держит в работоспособном состоянии всю финансовую, банковскую систему страны? А мы можем утверждать, что так оно сегодня и есть. Что делает ещё Центральный банк? Вместе с Правительством работает, например, по так называемым программам проектного финансирования, когда через Правительство проходят определённые проекты, и набор достаточно большой, счёт идёт на десятки миллиардов долларов, уже, по‑моему, 250, потом 500 миллиардов, по разным программам. И по этим программам банк предоставляет фондирование нашим коммерческим финансовым учреждениям для последующего финансирования этих конкретных программ. Это касается новых инвестпроектов, банк тоже принимает в них участие. Целый набор инструментов банк использует. Считаю, что этого пока достаточно.

В.Романенкова: Агентство ТАСС, Вероника Романенкова.

Скажите честно, Владимир Владимирович, Вы довольны работой Правительства? Насколько адекватны действия, предпринимаемые сейчас в той кризисной ситуации, о которой Вы нам говорили? Может быть, последуют корректировки состава?

В.Путин: Нет, Вы знаете, за достаточно большой промежуток времени моей работы, наверное, можно было заметить, что я: очень бережно отношусь – а) – к людям; и б) считаю, что кадровая чехарда, как правило, – конечно, не всегда кадровые перемены являются негативными, – не нужна, она мешает. И если что‑то у кого‑то не получается, за что я тоже несу ответственность, я считаю, что здесь есть и моя вина. Поэтому никаких изменений, существенных во всяком случае, не предвидится.

Мы вместе с Правительством думаем о том, как совершенствовать структуру. Это правда. Как сделать работу Правительства более эффективной на наиболее чувствительных направлениях в экономике, в социальной сфере. Такие планы есть, но они не носят какого‑то драматического характера, не связаны исключительно с персоналиями. Связано это с желанием совершенствовать работу этого важнейшего органа управления.

А что касается того, доволен или не доволен, в целом я считаю, что работа удовлетворительная. Конечно, можно и нужно работать лучше. Смотрите, в начале прошлого года был подготовлен и начал реализовываться антикризисный план, не помню, как он называется, но по сути антикризисный. Анализ всего того, что сделано, говорит о том, что 35 процентов – это больше трети – намеченных мероприятий в плане, к сожалению, пока не выполнены. И это говорит о том, что административных усилий, организаторских усилий по различным направлениям в различных министерствах, ведомствах, конечно, предпринято ещё недостаточно, для того чтобы оперативно, своевременно и качественно реагировать на те вызовы, которые перед нами стоят. Но в целом, повторяю, стратегически Правительство делает нужные шаги и действует эффективно.

Давайте татарам слово дадим. Такой большой плакат. А как без татар? У нас без татар невозможно.

Е.Колебакина: Спасибо большое, Владимир Владимирович.

Меня зовут Елена Колебакина, представляю деловую газету Татарстана «Бизнес Online». Мне не простят жители Татарстана, если не задам Вам именно эти вопросы.

В своём Послании Вы говорили о том, вернее, подчёркивали, что не стоит ставить знак равенства между добрым трудолюбивым народом Турции и правящей верхушкой, что много у нас в Турции надёжных друзей. И как Вы знаете, Татарстан за эти годы создал с Турцией много прочных экономических, культурных связей. И что же нам делать теперь? Рвать все эти связи, разрывать связь со всем тюркским миром? Ведь именно так была оценена недавняя телеграмма Владимира Мединского с рекомендацией о том, что нужно прервать все контакты с международной организацией «ТюрКСОЙ». Что делать с теми инвесторами из Турции, которые вложили четверть всех иностранных инвестиций в Татарстан? Это мой первый вопрос.

И позвольте второй, иначе жители Татарстана точно будут недовольны. С 1 января 2016 года Президент Татарстана Рустам Минниханов должен перестать именоваться Президентом по федеральному закону. Но это может стать ударом по национальным чувствам всех, собственно, татар мира, а Вы, напомню Вам, всегда говорили, что по Конституции это внутреннее дело республики, как именовать главу региона. Всё‑таки будет ли федеральный центр настаивать на переименовании должности главы Татарстана?

Спасибо.

В.Путин: Да, я видел плакат «Турция». Пожалуйста, прошу Вас. Давайте, и Вы задайте вопрос, и Вы. Сейчас мы разберёмся.

Е.Теслова: Елена Теслова, информагентство «Анадолу».

У меня похожий вопрос, я тоже хотела начать с того, что в Послании к Федеральному Собранию Вы сказали, что мы не ставим знак равенства между турецким народом и частью турецкой элиты, которая несёт прямую ответственность за гибель наших военнослужащих в Сирии. На бытовом уровне складывается немного другое впечатление. В посольство Турции в Москве поступают жалобы от студентов, которые говорят, что их отчислили, от бизнесменов, которые жалуются, что их хотят депортировать. Вот как с этим бороться?

И второй вопрос касается Сирии. Позиция по судьбе сирийского Президента известна. Россия говорит, что должен решить сирийский народ, а США и их союзники настаивают на том, что у него нет политического будущего. Обсуждали ли Вы этот вопрос с Джоном Керри, когда он приезжал в Москву? И будет ли этот вопрос подниматься в Нью-Йорке? Спасибо.

В.Путин: Пожалуйста, и Ваш вопрос.

Ф.Сафаров: Уважаемый Владимир Владимирович! Фуад Сафаров, турецкое информационное агентство «Джихан».

Столь стремительное разрушение отношений между Россией и Турцией невыгодно ни одной стороне. Более того, это обеим сторонам принесло только вред. Как Вы думаете, в этом сценарии есть какой‑то третий участник?

Позвольте второй вопрос. Недавно создалась исламская ассоциация борьбы против ИГИЛ, но мы знаем, что есть и натовская коалиция, и есть российско-сирийская коалиция. И получается, три коалиции против ИГИЛ. Неужели так трудно победить это зло? Может, здесь другие цели есть, другие планы? Может, вообще проблема не в ИГИЛ? Спасибо.

В.Путин: Да, про Сирию я попробую сказать в конце. Теперь по поводу того конфликта, который возник. Мы считаем, что действия турецких властей (это в отношении нашего самолёта, который они сбили) – это не дружественный, а враждебный акт: сбили военный самолёт, у нас люди погибли.

Что нас особенно возмутило? Если бы это был несчастный случай, как мы потом слышали, турецкие власти вроде бы даже не знали, что это российский самолёт. Тогда что делают в этих случаях? Люди же погибли. Сразу снимают трубку и объясняются друг с другом. Вместо этого сразу побежали в Брюссель, кричать: «Караул, нас обижают». Кто вас обижает? Мы кого‑то трогали там? Нет. Начали прикрываться НАТО. А это нужно для НАТО? Вроде бы выяснилось, что тоже нет.

Теперь что самое главное? Я хочу, чтобы и вы это поняли, и у нас люди услышали, и в Турции тоже услышали. Что нас, кроме того что трагедия произошла, гибель людей, что нас задело, понимаете? Ведь мы же не отказывались от сотрудничества.

Я в последний раз был в Анталье, мы разговаривали со всем руководством Турции. И турецкие коллеги поставили перед нами очень чувствительные вопросы и попросили о поддержке. Несмотря на то, что у нас сейчас испортились отношения (я не буду говорить, о чём шла речь, это совсем не мой стиль), но поверьте мне, перед нами были поставлены очень чувствительные для Турции вопросы, не вписывающиеся в контекст международного права по тем решениям, которые турецкой стороной предлагались.

Представляете, мы сказали: «Да, понимаем и готовы вам помочь». Понимаете, про так называемых туркоманов я слыхом не слыхивал. Я знаю, что туркмены живут, наши родные туркмены, в Туркменистане, а здесь не понять ничего… Нам никто ничего не говорил. Но если мы показали, что мы готовы сотрудничать по очень чувствительным для Турции вопросам, неужели трудно было предварительно снять трубку или по имеющимся каналам сотрудничества между военными сказать: знаете, там мы разговаривали, а по этому участку границы не разговаривали, но здесь тоже есть наши интересы. Имейте в виду: просим то‑то, или – не наносите удар. Никто же даже не сказал ничего!

Притом что мы проявили готовность сотрудничать с Турцией по самым чувствительным для неё вопросам. Зачем надо было это делать? Я не понимаю, зачем? А чего добились? Они что, думали, что мы оттуда убежим, что ли? Нет, конечно, Россия – не та страна! Мы своё присутствие увеличили, количество боевой авиации увеличено. Там не было российской системы ПВО, теперь «С-400» там стоит. Мы приводим в нормативное состояние систему ПВО Сирии, отремонтировали уже ранее поставленные системы ПВО «Бук», весьма эффективные. Если раньше Турция там ещё летала и постоянно нарушала воздушное пространство Сирии, теперь пускай полетают! Зачем?

Вы спросили: «Может быть, там третья страна какая‑то есть?». Я намёк Ваш понимаю. Мы этого не знаем. Но если кто‑то в турецком руководстве решил лизнуть американцев в одно место, – не знаю, правильно они поступили или нет. Во‑первых, не знаю, нужно это американцам или нет. Можно себе представить, что на каком‑то уровне были договорённости о том, что мы здесь «навернём» российский самолёт, а вы закройте глаза, что мы зайдём, так скажем, на территорию Ирака и оккупируем часть Ирака. Я не знаю, может быть, такой размен и был, нам это неизвестно. В любом случае они всех поставили в очень трудное положение. И, на мой взгляд, я вот так смотрю, анализирую всё, что там происходило и происходит, мне кажется, вообще ИГИЛ – это уже второстепенная вещь. Я скажу сейчас о своих собственных наблюдениях.

В своё время зашли в Ирак, разрушили страну (хорошо или плохо – не важно), возник вакуум. Потом возникли элементы, связанные с торговлей нефтью. И эта ситуация складывалась годами. Ведь там создан бизнес, контрабанда в огромных, промышленных масштабах. Потом, для того чтобы защищать эту контрабанду и незаконный экспорт, нужна была военная сила. И очень хорошо использовать исламский фактор, привлекать туда пушечное мясо под исламскими лозунгами, которые на самом деле просто исполняют игру, связанную с экономическими интересами. Их туда начали зазывать. Вот так, на мой взгляд, в конечном итоге и возник ИГИЛ.

Теперь нужно обеспечить пути доставки. Мы начали наносить удары по конвоям. Теперь мы видим, что они дробятся, в ночное время передвигаются по пять, по шесть, по десять, по пятнадцать машин. Но другой поток, основной, начал уходить в Ирак и идти через Ирак, через иракский Курдистан. Но там в одном месте – я попрошу Минобороны, чтобы они показали, – мы обнаружили 11 тысяч бензовозов, 11 тысяч в одном месте, понимаете, просто ужас какой‑то.

Поэтому есть ли там третья сторона, я не знаю, вполне вероятен такой сценарий, что, может быть, ни с кем не согласовывали, но сегодняшние турецкие власти постоянно критикуют, так, издалека, за исламизацию страны. Я сейчас не говорю, плохо это или хорошо, но допускаю, что действующее руководство Турции решило показать и американцам, и европейцам: да, мы исламизируем страну, но мы такие современные исламисты, цивилизованные. Говорил же когда‑то Рейган про Самосу: Самоса, конечно, негодяй, но он наш негодяй; имейте в виду, мы исламисты, но мы свои, ваши исламисты.

Может быть, и есть такой подтекст, но ничего хорошего из того, что произошло, не получилось. И цели, даже если были какие‑то цели, не только не достигнуты, а наоборот, я имею в виду турецкие цели, наоборот – ситуацию только усугубили.

Теперь по поводу наших тюркоязычных народов. Конечно, нужно продолжать свои контакты с близкими нам этнически, я говорю нам, потому что тюркоязычные народы России – это часть России, и в этом смысле и турецкий народ, о котором я говорил в Послании как о дружественном нам народе, и другие тюркоязычные народы, они как были нашими партнёрами и друзьями, так и остаются. И мы, конечно, будем и должны продолжать с ними контакт.

С действующим турецким руководством, как показала практика, нам сложно договориться или практически невозможно. Даже там и тогда, где и когда мы говорим «да, мы согласны», они сбоку или в спину наносят нам удары, причем по непонятным абсолютно причинам.

Поэтому на межгосударственном уровне я не вижу перспектив наладить отношения с турецким руководством, а на гуманитарном – конечно. Хотя и здесь есть проблемы. Думаю, что и здесь нынешнее турецкое руководство добилось того, чего даже, наверное, и не ожидало. Мы вынуждены будем принимать определённые ограничительные меры в экономике и по некоторым другим линиям, например, это связано с туризмом.

Та ползучая исламизация, от которой бы Ататюрк, наверное, уже в гробу перевернулся, понимаете, на нас отражается. Мы видим, фиксируем, что в Турции находятся боевики – выходцы, допустим, с Северного Кавказа. Мы много раз говорили нашим партнёрам: «Но мы же так не делаем в отношении Турции». Нет, они всё равно там сидят, лечатся, их охраняют. Потом они, используя безвизовый въезд, въезжают по турецким паспортам и растворяются, а мы должны вылавливать их потом либо на Кавказе, либо в наших городах-миллионниках. Поэтому это уже мы точно должны будем сделать, так же как предпринять некоторые другие шаги, обеспечивающие нашу национальную безопасность.

Теперь по поводу Президента Татарстана. Вы знаете, у нас ведь как в стране говорят: хоть горшком назовите, главное, чтобы в печку не ставили. Это действительно дело самого Татарстана, я не думаю, что это так чувствительно, что это заденет какие‑то национальные чувства. Вы же знаете, как остро реагируют на свои национальные чувства народы Кавказа, но даже Чечня сказала: нет, у нас в стране должен быть один Президент, а мы сделаем по‑другому в отношении руководителя, первого лица республики. Это был выбор чеченского народа. Мы с уважением отнесёмся к любому выбору народа Татарстана. Поэтому вы сами там решайте, ладно?

А.Верницкий: Антон Верницкий, Первый канал.

В.Путин: Извините, я забыл, я записал Ваш вопрос. Извините, пожалуйста, Антон.

Судьба Президента Сирии. Я много раз говорил и хочу ещё раз повторить. Мы никогда не согласимся с тем, что кто‑то со стороны, где бы то ни было будет кому бы то ни было навязывать, кто должен где руководить. Это просто абсолютно не укладывается ни в какой‑то здравый смысл, ни в международное право. И мы, конечно, с госсекретарём Керри говорили на этот счёт. Наша позиция не меняется, она является принципиальной. Мы считаем, что только сирийский народ должен определить, кто им должен управлять и по каким стандартам, по каким правилам.

Поэтому в целом – и я скажу сейчас, наверное, важную вещь – мы поддерживаем инициативу Соединённых Штатов, в том числе по подготовке резолюции Совета Безопасности ООН по Сирии, а именно с проектом этой резолюции и приехал госсекретарь. В целом это нас устраивает. Думаю, что после ознакомления с проектом и сирийские власти это должно устроить. Хотя что‑то, может, и не нравится. Потому что в попытке разрешить конфликт, который длится в течение многих лет, и это кровавый конфликт, всегда возможен компромисс, но уступки должны быть сделаны с обеих сторон. Мы считаем, что в целом приемлемое предложение, хотя там есть ещё над чем работать.

Повторяю, это инициатива Соединённых Штатов, Президента Обамы. Это говорит о том, что и США, и Европа в высшей степени озабочены тем, что происходит сейчас на Ближнем Востоке, в Йемене, в Сирии, в Ираке. Мы будем всячески способствовать разрешению этого кризиса и будем стремиться к тому, чтобы решения, которые могут быть найдены, устраивали все стороны, как бы сложно эта ситуация ни выглядела. Но последовательность должна быть такая: совместная работа по подготовке Конституции, должен быть создан такой механизм контроля за возможными будущими выборами – причём механизм прозрачный, которому все будут доверять, – и на основе этих демократических процедур Сирия сама должна будет определиться, какие формы правления там являются наиболее приемлемыми и кто должен руководить страной.

А.Верницкий: Я в продолжение темы Сирии.

Владимир Владимирович, а всё‑таки есть ли чёткий план по Сирии у нас или мы действуем импульсивно? Вот смотрите: сбила Турция наш самолёт – мы тут же увеличили своё военное присутствие в Сирии. Когда закончится наша военная операция? Что Вы будете считать конечной точкой нашей военной операции в сирийском пространстве?

Полагаете ли Вы, что всё‑таки возможен перевод внутрисирийского конфликта в политическую плоскость? Хоть Вы и сказали про это, но всё‑таки: возможно ли это?

В.Путин: Я прямо сейчас только пытался на это ответить. Мы считаем, что: а) возможно; б) мы считаем, что другого способа урегулировать эту ситуацию не существует. Всё равно это придётся сделать рано или поздно, и лучше раньше, чем позже, меньше будет жертв и издержек, меньше будет угроз, в том числе для Европы, для тех же Соединённых Штатов. Ведь убили 14 человек в США, ИГИЛ и туда пробрался. Ведь правоохранительные органы США признали, что это теракт, причём со стороны ИГИЛ, поэтому это угроза для всех. И поэтому чем быстрее мы это сделаем, урегулируем, тем лучше. Повторяю ещё раз, нет способа решения проблемы, кроме политического.

И есть ли у нас план? Есть, я его только что изложил, он в принципе в ключевых аспектах, как это ни странно покажется, совпадает с американским, предложенным Соединёнными Штатами видением: совместная работа над Конституцией, создание инструментов контроля за будущими досрочными выборами, сами выборы и признание их результатов на основе этого политического процесса.

Конечно, это сложная вещь, конечно, там взаимные претензии есть: кому‑то нравится такая группа, кому‑то не нравится такая группа, кто‑то хочет работать с сирийским правительством, кто‑то категорически отказывается. Но нужно всем противоборствующим сторонам найти в себе силы двигаться навстречу друг к другу.

А.Верницкий: А военная операция?

В.Путин: А что военная операция? Мы же давно сказали, что мы будем проводить удары авиацией и поддерживать наступательные движения сирийской армии. Мы и делаем это до тех пор, пока сирийская армия эти операции проводит.

Кстати говоря, я вот публично тоже недавно говорил, это была идея Франсуа Олланда – попробовать объединить усилия и сирийской армии, и части хотя бы вооружённой оппозиции в борьбе с ИГИЛ. Вот это нам отчасти хотя бы, но удаётся сделать.

Мы хотя бы нашли контакты с людьми – это так называемая оппозиция, причём непримиримая и вооружённая оппозиция в Сирии, – которые хотят воевать с ИГИЛ и практически делают это. Мы их усилия по борьбе с ИГИЛ поддерживаем ударами российской авиации так же, как мы это делаем при поддержке сирийской армии. И когда мы увидим, что процесс сближения начался, начался политический процесс, и сама сирийская армия, сирийское руководство считает, что всё, надо прекратить стрелять и нужно начать договариваться, с этого момента мы не собираемся быть большими сирийцами, чем сами сирийцы. Зачем нам это нужно? И чем быстрее это произойдёт, тем лучше.

Д.Песков: Сергей Брилёв, что‑нибудь хотите добавить к вопросу?

С.Брилёв: Спасибо. Именно добавить к тому, что прозвучало из уст моих коллег из Турции и Антона.

Владимир Владимирович! Первое: а всё, «поезд ушел» с турками? То есть президент Эрдоган уже ничего не сможет сделать, чтобы развернуть ситуацию? И второе: большими сирийцами, чем сирийцы, быть не надо, но вот коль действия Турции спровоцировали, например, увеличение российского контингента в Латакии, так, может, эта база должна бы и остаться там, чтобы потом гарантировать стабильность в Сирии, в Восточном Средиземноморье?

В.Путин: Я не хочу отвечать за других лиц, руководителей других государств. Если они считают возможным и необходимым что‑то сделать, пусть делают. Мы пока ничего не видим. Что я сейчас об этом буду говорить? Это первая часть.

Теперь вторая часть, по поводу базы. Вы знаете, у нас тоже разные подходы есть к этому. Кто‑то считает в Европе, в Штатах, мы много раз слышали уже об этом: ваши интересы там будут учтены; хотите – [военная] база ваша там останется. Да я вообще не знаю, нам нужна там база или нет? Ведь что такое база? База – это достаточно существенная инфраструктура, туда деньги надо вкладывать.

Ведь сегодня как обстоит дело? Там есть наша авиация, есть временные модули для питания, для отдыха. Мы это собрали за два дня, погрузили в [транспортные самолёты] «Антеи», и всё, и уже на своих аэродромах. А база – это совсем другая история.

Некоторые считают – и у нас некоторые считают: да, там нужно иметь базу. У меня нет такой уверенности ещё и почему? Я разговаривал с европейскими коллегами, они мне говорят: а, знаем, наверно, вынашиваешь такие мысли. Я спрашиваю: зачем? Отвечают: чтобы здесь держать всё под контролем. А зачем нам там держать всё под контролем? Это вопрос такой очень серьёзный.

Мы же показали, что вот у нас не было, по сути, ракет средней дальности, мы все уничтожили, потому что они у нас были только на земле. И американцы уничтожили то, что было на земле, – «Першинги», но на море «Томагавки» и на авиационных носителях, на самолётах, оставили. У нас [таких ракет] не было, теперь есть: 1500 километров – морская ракета «Калибр», вторая Х-101 на самолётах – 4500 километров.

Зачем нам там база? Если кого‑то надо достать, мы и так достанем.

Может быть, и есть какой‑то смысл в чём‑то, но это ещё бабушка надвое сказала, надо подумать. Пункт базирования, может быть, какой‑то временный – возможно, но пускать там корни, забираться в эту ситуацию, на мой взгляд, нет острой необходимости, мы подумаем.

Д.Песков: Коллеги, давайте уважать друг друга, по одному вопросу, ладно? Чтобы все успели.

Терехов, «Интерфакс», пожалуйста.

В.Путин: Извини, тут Украина, наша братская республика. Не устаю повторять об этом. Пожалуйста.

Д.Песков: Дайте микрофон, пожалуйста, в первый ряд.

Р.Цимбалюк: Спасибо большое за возможность задать вопрос, хоть мы и не турки, мы украинцы.

В.Путин: Я в курсе, да.

Р.Цимбалюк: Владимир Владимирович, в контексте Ваших неоднократных утверждений о том, что на Донбассе нет российских кадровых военных, я хотел Вам передать привет от капитана Ерофеева и сержанта Александрова, третья бригада, город Тольятти.

Скажите, Вы будете их обменивать на Сенцова, Савченко, Афанасьева, Кольченко, Клыха? И этот перечень ещё очень не закончен.

И если можно, второй всё‑таки вопрос: Минские соглашения заканчиваются, ни одна из сторон их не выполняет – в продолжение, собственно говоря, первого моего вопроса. Так что же нам ждать от вас 1 января следующего года? Вы будете снова наступать, будете предлагать какие‑то переговоры или, может быть, на время забудете об Украине?

Спасибо.

В.Путин: По поводу обменов. Мы никогда не говорили, что там нет людей, которые занимаются решением определённых вопросов там, в том числе в военной сфере, но это не значит, что там присутствуют регулярные российские войска. Почувствуйте разницу. Это первое.

Второе. Вы назвали двух-трёх человек, которых предлагаете менять, а потом начали длинный список, на кого вы их хотите поменять. Во‑первых, обмен должен быть равноценным. А во‑вторых, мы должны вместе с нашими коллегами спокойно всё это обсудить, поговорить и продолжить то, на чём мы всегда настаивали, и то, что предлагает Президент Украины: нужно освобождать людей, которые удерживаются как с одной стороны, так и с другой стороны. Прежде всего это касается людей с Донбасса, с юго-востока Украины, и украинских военнослужащих, которые задержаны на этих территориях. Но обмен должен быть здесь равноценным.

О чём я говорю? Ведь не секрет, наверное, что украинские власти считают тех, кто задержан и находится в Донбассе, людьми, которые подлежат обмену, а тех, кто содержится в тюрьмах в Киеве, считают уголовными преступниками и выводят за рамки этого обмена. С этим люди на Донбассе не согласны. Нужно подходить по‑честному и сказать, что давайте менять всех на всех, так, как Пётр Алексеевич Порошенко и предлагал: всех на всех, а не выборочно – этих будем, а этих не будем. Так что в этом отношении такой подход, и мы его поддерживаем. У нас много разногласий с руководством Украины, а здесь у нас общая позиция.

Теперь по поводу 1 января. 1 января, к сожалению для нас, мы прогнозируем ухудшение наших экономических отношений, потому что мы вынуждены принять решение о том, что не будем с Украиной с 1 января работать как с членом зоны свободной торговли СНГ. Мне руководители Евросоюза предлагали и просили не исключать Украину из зоны свободной торговли и не лишать её преференций в торговле с Россией в надежде на то, что мы будем в трёхстороннем формате, Россия – ЕС – Украина, в течение года вести переговоры и внесём какие‑то изменения в разных формах.

Если не менять само соглашение между Украиной и Россией по присоединению к ассоциации с Евросоюзом, то внесём туда какие‑то корректировки с помощью дополнительных протоколов, которые снимают наши озабоченности и гарантируют наши экономические интересы. Мы до июля сто раз просили с нами встретиться в трёхстороннем формате. Только в июле начались контакты, понимаете? Они фактически ни к чему не привели.

Вот только что мы в Париже опять встречались и с Канцлером ФРГ, и с Председателем Еврокомиссии. Прислали нам бумагу. Воспользовались такой солидной аудиторией. Просто скажу, о чём речь идёт. Мы стремились сохранить наши экономические отношения с Украиной. Но ведь Украина является членом зоны свободной торговли. Там есть взаимные преференции, нулевые тарифы. Украина пользуется и использовала в экономических отношениях с Россией и с другими странами СНГ, скажем, ГОСТы, техническое регулирование, таможенные правила, которые достались нам ещё из прошлого и которые мы вместе постепенно меняем. Украина в одностороннем порядке выходит как бы из этого режима и присоединяется ко всем европейским правилам. Там, например, написано, что все товары на украинском рынке должны быть подчинены техническим стандартам и техническим нормам регулирования Евросоюза. Но наши товары пока не отвечают этим требованиям, поймите вы нас.

Значит, вы выбрасываете наши товары со своего рынка? Прописали, услышали – Украина имеет право на какое‑то время оставлять и то, и другое. То есть она не обязана, а имеет право. То есть будет она это делать или не будет – не понятно. А для этого, чтобы всё это определить, может быть создана подкомиссия, а может и не быть создана. А от нас требуют, прямо записано: Россия оставляет все преференции. Так не делается.

Дальше. Вообще здесь не надо быть специалистом, написано, что Россия берёт на себя обязательства привести в соответствие с нормами Евросоюза наши таможенные стандарты в СНГ.

Я им в Париже сказал: вы вообще взрослые люди или нет? Мы на троих‑то (Россия, Белоруссия и Казахстан) спорили годами по этим таможенным тарифам, а вы хотите, чтобы мы, потому что Украина присоединилась к этому соглашению с Евросоюзом, изменили всё таможенное регулирование в СНГ. Это просто несправедливое требование. Невозможно это сделать за один год.

Теперь написано, что мы обязаны перейти на фактические фитосанитарные нормы Евросоюза. Но Украина готова, а с нами‑то никто переговоров не вёл. Прямо прописано, что Россия берёт на себя обязательства. С какой стати‑то? Может быть, мы и «за», но это требует времени. Поймите же вы, в конце концов, это требует времени и капиталовложений. Речь идёт о десятках, сотнях миллиардов долларов. И время нужно.

Мне, кстати, в Париже сказали: «Но наши стандарты лучше. Может быть, вам лучше переходить на наши стандарты?» Да, это правда, и мы хотим, но деньги нужны, инвестиции нужны. А нам ещё и перекрыли внешнее финансирование. Вы же понимаете, что это невозможно сделать, зачем вы всё это пишете? Они говорят: «А мы пока не читали то, что там написано». Слушайте, вы не читали, а нам прислали эту официальную бумагу. Нам с этим соглашаться?

Теперь по поводу того, что мы будем делать. Мы не собираемся вводить в отношении Украины какие бы то ни было санкции, я хочу, чтобы это было услышано. Мы просто переходим на режим более благоприятствуемой нации в торговле. То есть Украина не может быть поставлена в условия худшие, чем любые другие наши партнёры вовне. Но, конечно, никакими льготами и преференциями Украина в торговле с Россией с 1 января 2016 года пользоваться не будет.

Что это означает на практике? На практике означает, что сегодня нулевые тарифы в торговле между Россией и Украиной, а так средневзвешенный тариф будет шесть процентов. Где‑то три, где‑то восемь, где‑то десять процентов. Но это не наш выбор. Мы всячески боролись за то, чтобы этого не произошло. Но нас не захотели услышать. Причём так, в одностороннем порядке и в таком стиле, как я вам сейчас рассказал. Но будем работать и в тех условиях, которые складываются.

Теперь по поводу всяких наступлений. Вы знаете, я вам искренне говорю: мы не заинтересованы в обострении конфликта. Наоборот, мы заинтересованы в том, чтобы этот конфликт как можно быстрее был разрешён, но только не способом физической ликвидации людей на юго-востоке Украины. Кстати говоря, посмотрите на результаты муниципальных выборов и посмотрите, как проголосовал юго-восток Украины. Там везде, по‑моему, в девяти или десяти регионах, везде оппозиционный блок занял первое-второе место. А на тех территориях Донбасса и Луганской области, которые контролируются украинскими властями, 43 с лишним процента проголосовали за оппозиционный блок. Киевские власти этого не видят? Не хотят учитывать настроения и ожидания своего собственного народа? Мы очень рассчитываем на то, что у нас будет открытый, честный диалог.

По поводу минских соглашений. Мы сто раз уже слышали, что надо, чтобы Россия исполнила минские соглашения. Так мы хотим этого! Возьмите, посмотрите, что написано. Первое. Внести изменения в Конституцию и согласовать это с Донбассом на постоянной основе. Внесли? Вроде бы внесли в переходные положения. А что там написано, что туда внесли? Закон об особом статусе управления инкорпорировали в переходные положения. «На постоянной основе, – я спрашиваю всех моих коллег, – на постоянной?». Все говорят: «На постоянной, на постоянной». Я говорю: «А вы знаете, что этот закон на три года всего принят? Год прошёл». Они все: «Да?» Я говорю: «Да». – «Пётр Алексеевич, да?» Он говорит: «Да». Правда, честное слово, это прямая речь почти. Все говорят: «Знаете, он должен сделать это на постоянной основе». Я говорю: «Должен – пусть делает».

Теперь вот этот самый закон об особом статусе. Он принят Радой? Принят. В минских соглашениях написано: «Через 30 суток ввести в действие, принять постановление Рады». Приняли? Приняли. Но как приняли? Приняли ещё к самому закону, по‑моему, статью 10, в которой написано, что он будет реально применяться только после проведения выборов, то есть опять отложили. Я говорю: «Слушайте, но здесь же написано, чтобы он действовал». – «Нет, так не написано. Написано: принять постановление Рады. Мы приняли, всё». Но это же манипуляция.

Если мы хотим реально решить проблему, давайте перестанем этим заниматься, давайте вместе будем над этим работать. И мы готовы уговаривать, готовы приводить аргументы людям на юго-востоке страны, чтобы был найден какой‑то компромисс. Мы к этому готовы и этого хотим, нужно, чтобы этого захотели наши партнёры в Киеве.

В.Терехов: Здравствуйте!

Владимир Владимирович, Вы только что говорили о значительном расширении военного присутствия в зоне конфликта в Сирии «С-400».

В.Путин: Опять Вы про Сирию, давайте хоть про народное хозяйство.

В.Терехов: Нет, про Россию, не про Сирию.

Сейчас санкции, нефть дешевеет, у нас не только санкции, но и кризис. Скажите, пожалуйста, а у России ресурсов хватит на всё это?

В.Путин: На что?

В.Терехов: На военные операции, на увеличение военного присутствия, на выживание, плюс к тому и других проблем больше, чем достаточно, а ресурсы – это не только деньги и военные. Мне сейчас вспомнилось это крылатое выражение: «Войну легко начать, тяжело закончить».

В.Путин: Мы: а) войну не начинали. Мы проводим отдельные операции с использованием наших ВВС, Космических сил, систем ПВО, разведки. Это не несёт какой бы то ни было серьёзной нагрузки, не связано с серьёзной нагрузкой на бюджет. Часть средств, которые мы планировали на обучение и на военные учения – прошу прощения за похожие слова, – мы просто переориентировали на операции наших ВКС в Сирии. Там нужно кое‑что добавить, но это не имеет абсолютно никакого существенного значения для бюджета.

Вы понимаете, что у нас проводятся масштабные учения, чего только стоят учения «Центр», «Восток-2015». Тысячи людей задействованы, тысячи перебрасываются с одного театра на другой, сотни летательных аппаратов и так далее, и так далее. Мы просто часть этих средств направляем туда, для проведения операции в Сирии. Лучшего учения трудно себе представить. Поэтому мы, в принципе, достаточно долго можем там тренироваться без существенного ущерба для нашего бюджета.

А что касается других составляющих, то, да, здесь вопрос поострее, я имею в виду решение экономических задач, которые перед нами стоят в целом. Примерно то, что нам нужно делать и как мы это будем делать, мы знаем, говорим об этом публично.

И здесь что можно сказать? Если вернуться к экономике, то здесь, конечно, нам нужно заниматься (я уже сказал, по‑моему, об этом) импортозамещением. И не только самим импортозамещением как таковым, а нужно переоснащать нашу экономику, повышать производительность труда, улучшать деловой климат, обеспечить платёжеспособный спрос населения. Это тоже один из элементов экономического драйва.

Нужен целый набор мер, который Правительство публично объявило, осуществлять. И мы будем это делать.

А.Жукова: Здравствуйте! Анастасия Жукова, «Тульские новости».

Вопрос такой. В 2014 году в Туле случилась трагедия, в местном роддоме обгорели два младенца. Один из них получил тяжёлые травмы, обгорев почти на 80 процентов. Сейчас решается вопрос о его усыновлении. И люди со всей страны беспокоятся за судьбу Матвея и высказывают опасения, что произойдёт формальное усыновление. Не исключают такой возможности, что мальчик в итоге окажется в доме инвалидов. Большинство россиян и жителей зарубежья болеют за то, чтобы мальчик попал в любящую семью.

Владимир Владимирович, могли бы Вы принять участие в судьбе Матвея и лично взять на контроль процесс усыновления и лечения мальчика? И что, по Вашему мнению, нужно делать с нашим здравоохранением, чтобы такие случаи никогда не повторялись? Спасибо.

В.Путин: Случай вопиющий, ужасный, без слёз невозможно об этом говорить и вспоминать. Трагедия страшная. Просто даже не хочу говорить, это ужасно.

И дело не в здравоохранении в целом. Здесь, сколько денег ни давай, всё равно, наверное, будут люди, которые с такой преступной халатностью относятся к исполнению своих обязанностей. Надо за этим следить и выстраивать здесь отношения самого персонала к своим служебным обязанностям совершенно по‑другому.

Что касается дома инвалидов либо усыновления, знаю, что действительно вся страна за этим следит, я и так это знаю, держим на контроле. Более того, известно, что несколько человек (не один, не два, не три), несколько семей не просто хотят, а борются за право усыновить Матвея. Я желаю им удачи, хочу их за это поблагодарить. В самое ближайшее время, надеюсь, эта проблема будет решена.

Девушка, я обещал Вам – пожалуйста.

Е.Винокурова: Спасибо, что выполняете обещания, Владимир Владимирович. Екатерина Винокурова из издания «Знак.ком».

Сейчас у нас заканчивается 2015 год. Уже 15 лет Вы находитесь у власти, и мы можем уже говорить о том, что имеем дело со сложившейся системой. Мой вопрос касается очень опасной стороны этой системы, потому что мы видим, в последнее время особенно чётко, что за это время выросло очень опасное второе поколение «элитки». Например, это молодой Ротенберг, которому просто подарили дальнобойщиков страны. Это молодой Турчак, которого никак не могут допросить по делу об избиении Олега Кашина, притом что у него в регионе периодически продолжают избивать журналистов. Это молодые дети Чайки, которые ведут некий мутнейший бизнес, который надо расследовать на самом деле. Извините, пожалуйста, плевать, заказ, не заказ – не важно, это надо расследовать. И прочие, прочие дети, которые никогда не смогут ни возродить Россию, ни сберечь Россию, потому что это никакая не элита, это просто некая «элитка».

И при этом когда, например, мы – журналисты – делаем какие‑то расследования или выдвигаются общественные обвинения, как против генпрокурора Чайки и его окружения, власть, вместо того чтобы на самом деле разобраться, провести расследование, начинает или кричать про заказ страшного Госдепа, страшного Обамы, или начинает, наоборот, проверять, как прокуратура пришла на телеканал «Дождь», который помогал в расследовании. Если дальнобойщики, например, тоже выходят на акции протеста, то их обвиняют, что это некий заказ и так далее, вместо того чтобы с ними поговорить.

Владимир Владимирович, вопрос простой. Когда Вы приходили в 2000 году к власти, Вы таких итогов ожидали? И, может быть, что‑то стоит поправить, может быть, ещё не поздно? Спасибо.

В.Путин: По поводу итогов. Думаю, что если мы хотим быть объективными, мы должны признать, что итоги не только в этом. Итоги прежде всего в значительном увеличении доходов населения, в укреплении экономики, которая почти в два раза выросла.

Объём нашего ВВП вырос почти в два раза – вот в чём итоги. Укрепление обороноспособности страны, возможностей Вооружённых Сил – вот в чём итоги. Борьба с терроризмом, проявления которого мы ещё не до конца побороли, но хребет точно переломили, – вот в чём итоги.

Вот такие вещи побочного характера, о которых Вы сказали, возможны практически везде. Что касается реакции прессы, общественности на работу и деятельность детей высшего руководства в различных отраслях. Молодой Ротенберг, о котором Вы упомянули, его отец нигде в госорганах не работает, насколько мне известно. Может, уже куда‑то проник, но, кажется, нет.

Продолжение следует.

Давайте татарам слово дадим. Такой большой плакат. А как без татар? У нас без татар невозможно.

Е.Колебакина: Спасибо большое, Владимир Владимирович.

Меня зовут Елена Колебакина, представляю деловую газету Татарстана «Бизнес Online». Мне не простят жители Татарстана, если не задам Вам именно эти вопросы.

В своём Послании Вы говорили о том, вернее, подчёркивали, что не стоит ставить знак равенства между добрым трудолюбивым народом Турции и правящей верхушкой, что много у нас в Турции надёжных друзей. И как Вы знаете, Татарстан за эти годы создал с Турцией много прочных экономических, культурных связей. И что же нам делать теперь? Рвать все эти связи, разрывать связь со всем тюркским миром? Ведь именно так была оценена недавняя телеграмма Владимира Мединского с рекомендацией о том, что нужно прервать все контакты с международной организацией «ТюрКСОЙ». Что делать с теми инвесторами из Турции, которые вложили четверть всех иностранных инвестиций в Татарстан? Это мой первый вопрос.

И позвольте второй, иначе жители Татарстана точно будут недовольны. С 1 января 2016 года Президент Татарстана Рустам Минниханов должен перестать именоваться Президентом по федеральному закону. Но это может стать ударом по национальным чувствам всех, собственно, татар мира, а Вы, напомню Вам, всегда говорили, что по Конституции это внутреннее дело республики, как именовать главу региона. Всё‑таки будет ли федеральный центр настаивать на переименовании должности главы Татарстана?

Спасибо.

В.Путин: Да, я видел плакат «Турция». Пожалуйста, прошу Вас. Давайте, и Вы задайте вопрос, и Вы. Сейчас мы разберёмся.

Е.Теслова: Елена Теслова, информагентство «Анадолу».

У меня похожий вопрос, я тоже хотела начать с того, что в Послании к Федеральному Собранию Вы сказали, что мы не ставим знак равенства между турецким народом и частью турецкой элиты, которая несёт прямую ответственность за гибель наших военнослужащих в Сирии. На бытовом уровне складывается немного другое впечатление. В посольство Турции в Москве поступают жалобы от студентов, которые говорят, что их отчислили, от бизнесменов, которые жалуются, что их хотят депортировать. Вот как с этим бороться?

И второй вопрос касается Сирии. Позиция по судьбе сирийского Президента известна. Россия говорит, что должен решить сирийский народ, а США и их союзники настаивают на том, что у него нет политического будущего. Обсуждали ли Вы этот вопрос с Джоном Керри, когда он приезжал в Москву? И будет ли этот вопрос подниматься в Нью-Йорке? Спасибо.

В.Путин: Пожалуйста, и Ваш вопрос.

Ф.Сафаров: Уважаемый Владимир Владимирович! Фуад Сафаров, турецкое информационное агентство «Джихан».

Столь стремительное разрушение отношений между Россией и Турцией невыгодно ни одной стороне. Более того, это обеим сторонам принесло только вред. Как Вы думаете, в этом сценарии есть какой‑то третий участник?

Позвольте второй вопрос. Недавно создалась исламская ассоциация борьбы против ИГИЛ, но мы знаем, что есть и натовская коалиция, и есть российско-сирийская коалиция. И получается, три коалиции против ИГИЛ. Неужели так трудно победить это зло? Может, здесь другие цели есть, другие планы? Может, вообще проблема не в ИГИЛ? Спасибо.

В.Путин: Да, про Сирию я попробую сказать в конце. Теперь по поводу того конфликта, который возник. Мы считаем, что действия турецких властей (это в отношении нашего самолёта, который они сбили) – это не дружественный, а враждебный акт: сбили военный самолёт, у нас люди погибли.

Что нас особенно возмутило? Если бы это был несчастный случай, как мы потом слышали, турецкие власти вроде бы даже не знали, что это российский самолёт. Тогда что делают в этих случаях? Люди же погибли. Сразу снимают трубку и объясняются друг с другом. Вместо этого сразу побежали в Брюссель, кричать: «Караул, нас обижают». Кто вас обижает? Мы кого‑то трогали там? Нет. Начали прикрываться НАТО. А это нужно для НАТО? Вроде бы выяснилось, что тоже нет.

Теперь что самое главное? Я хочу, чтобы и вы это поняли, и у нас люди услышали, и в Турции тоже услышали. Что нас, кроме того что трагедия произошла, гибель людей, что нас задело, понимаете? Ведь мы же не отказывались от сотрудничества.

Я в последний раз был в Анталье, мы разговаривали со всем руководством Турции. И турецкие коллеги поставили перед нами очень чувствительные вопросы и попросили о поддержке. Несмотря на то, что у нас сейчас испортились отношения (я не буду говорить, о чём шла речь, это совсем не мой стиль), но поверьте мне, перед нами были поставлены очень чувствительные для Турции вопросы, не вписывающиеся в контекст международного права по тем решениям, которые турецкой стороной предлагались.

Представляете, мы сказали: «Да, понимаем и готовы вам помочь». Понимаете, про так называемых туркоманов я слыхом не слыхивал. Я знаю, что туркмены живут, наши родные туркмены, в Туркменистане, а здесь не понять ничего… Нам никто ничего не говорил. Но если мы показали, что мы готовы сотрудничать по очень чувствительным для Турции вопросам, неужели трудно было предварительно снять трубку или по имеющимся каналам сотрудничества между военными сказать: знаете, там мы разговаривали, а по этому участку границы не разговаривали, но здесь тоже есть наши интересы. Имейте в виду: просим то‑то, или – не наносите удар. Никто же даже не сказал ничего!

Притом что мы проявили готовность сотрудничать с Турцией по самым чувствительным для неё вопросам. Зачем надо было это делать? Я не понимаю, зачем? А чего добились? Они что, думали, что мы оттуда убежим, что ли? Нет, конечно, Россия – не та страна! Мы своё присутствие увеличили, количество боевой авиации увеличено. Там не было российской системы ПВО, теперь «С-400» там стоит. Мы приводим в нормативное состояние систему ПВО Сирии, отремонтировали уже ранее поставленные системы ПВО «Бук», весьма эффективные. Если раньше Турция там ещё летала и постоянно нарушала воздушное пространство Сирии, теперь пускай полетают! Зачем?

Вы спросили: «Может быть, там третья страна какая‑то есть?». Я намёк Ваш понимаю. Мы этого не знаем. Но если кто‑то в турецком руководстве решил лизнуть американцев в одно место, – не знаю, правильно они поступили или нет. Во‑первых, не знаю, нужно это американцам или нет. Можно себе представить, что на каком‑то уровне были договорённости о том, что мы здесь «навернём» российский самолёт, а вы закройте глаза, что мы зайдём, так скажем, на территорию Ирака и оккупируем часть Ирака. Я не знаю, может быть, такой размен и был, нам это неизвестно. В любом случае они всех поставили в очень трудное положение. И, на мой взгляд, я вот так смотрю, анализирую всё, что там происходило и происходит, мне кажется, вообще ИГИЛ – это уже второстепенная вещь. Я скажу сейчас о своих собственных наблюдениях.

В своё время зашли в Ирак, разрушили страну (хорошо или плохо – не важно), возник вакуум. Потом возникли элементы, связанные с торговлей нефтью. И эта ситуация складывалась годами. Ведь там создан бизнес, контрабанда в огромных, промышленных масштабах. Потом, для того чтобы защищать эту контрабанду и незаконный экспорт, нужна была военная сила. И очень хорошо использовать исламский фактор, привлекать туда пушечное мясо под исламскими лозунгами, которые на самом деле просто исполняют игру, связанную с экономическими интересами. Их туда начали зазывать. Вот так, на мой взгляд, в конечном итоге и возник ИГИЛ.

Теперь нужно обеспечить пути доставки. Мы начали наносить удары по конвоям. Теперь мы видим, что они дробятся, в ночное время передвигаются по пять, по шесть, по десять, по пятнадцать машин. Но другой поток, основной, начал уходить в Ирак и идти через Ирак, через иракский Курдистан. Но там в одном месте – я попрошу Минобороны, чтобы они показали, – мы обнаружили 11 тысяч бензовозов, 11 тысяч в одном месте, понимаете, просто ужас какой‑то.

Поэтому есть ли там третья сторона, я не знаю, вполне вероятен такой сценарий, что, может быть, ни с кем не согласовывали, но сегодняшние турецкие власти постоянно критикуют, так, издалека, за исламизацию страны. Я сейчас не говорю, плохо это или хорошо, но допускаю, что действующее руководство Турции решило показать и американцам, и европейцам: да, мы исламизируем страну, но мы такие современные исламисты, цивилизованные. Говорил же когда‑то Рейган про Самосу: Самоса, конечно, негодяй, но он наш негодяй; имейте в виду, мы исламисты, но мы свои, ваши исламисты.

Может быть, и есть такой подтекст, но ничего хорошего из того, что произошло, не получилось. И цели, даже если были какие‑то цели, не только не достигнуты, а наоборот, я имею в виду турецкие цели, наоборот – ситуацию только усугубили.

Теперь по поводу наших тюркоязычных народов. Конечно, нужно продолжать свои контакты с близкими нам этнически, я говорю нам, потому что тюркоязычные народы России – это часть России, и в этом смысле и турецкий народ, о котором я говорил в Послании как о дружественном нам народе, и другие тюркоязычные народы, они как были нашими партнёрами и друзьями, так и остаются. И мы, конечно, будем и должны продолжать с ними контакт.

С действующим турецким руководством, как показала практика, нам сложно договориться или практически невозможно. Даже там и тогда, где и когда мы говорим «да, мы согласны», они сбоку или в спину наносят нам удары, причем по непонятным абсолютно причинам.

Поэтому на межгосударственном уровне я не вижу перспектив наладить отношения с турецким руководством, а на гуманитарном – конечно. Хотя и здесь есть проблемы. Думаю, что и здесь нынешнее турецкое руководство добилось того, чего даже, наверное, и не ожидало. Мы вынуждены будем принимать определённые ограничительные меры в экономике и по некоторым другим линиям, например, это связано с туризмом.

Та ползучая исламизация, от которой бы Ататюрк, наверное, уже в гробу перевернулся, понимаете, на нас отражается. Мы видим, фиксируем, что в Турции находятся боевики – выходцы, допустим, с Северного Кавказа. Мы много раз говорили нашим партнёрам: «Но мы же так не делаем в отношении Турции». Нет, они всё равно там сидят, лечатся, их охраняют. Потом они, используя безвизовый въезд, въезжают по турецким паспортам и растворяются, а мы должны вылавливать их потом либо на Кавказе, либо в наших городах-миллионниках. Поэтому это уже мы точно должны будем сделать, так же как предпринять некоторые другие шаги, обеспечивающие нашу национальную безопасность.

Теперь по поводу Президента Татарстана. Вы знаете, у нас ведь как в стране говорят: хоть горшком назовите, главное, чтобы в печку не ставили. Это действительно дело самого Татарстана, я не думаю, что это так чувствительно, что это заденет какие‑то национальные чувства. Вы же знаете, как остро реагируют на свои национальные чувства народы Кавказа, но даже Чечня сказала: нет, у нас в стране должен быть один Президент, а мы сделаем по‑другому в отношении руководителя, первого лица республики. Это был выбор чеченского народа. Мы с уважением отнесёмся к любому выбору народа Татарстана. Поэтому вы сами там решайте, ладно?

А.Верницкий: Антон Верницкий, Первый канал.

В.Путин: Извините, я забыл, я записал Ваш вопрос. Извините, пожалуйста, Антон.

Судьба Президента Сирии. Я много раз говорил и хочу ещё раз повторить. Мы никогда не согласимся с тем, что кто‑то со стороны, где бы то ни было будет кому бы то ни было навязывать, кто должен где руководить. Это просто абсолютно не укладывается ни в какой‑то здравый смысл, ни в международное право. И мы, конечно, с госсекретарём Керри говорили на этот счёт. Наша позиция не меняется, она является принципиальной. Мы считаем, что только сирийский народ должен определить, кто им должен управлять и по каким стандартам, по каким правилам.

Поэтому в целом – и я скажу сейчас, наверное, важную вещь – мы поддерживаем инициативу Соединённых Штатов, в том числе по подготовке резолюции Совета Безопасности ООН по Сирии, а именно с проектом этой резолюции и приехал госсекретарь. В целом это нас устраивает. Думаю, что после ознакомления с проектом и сирийские власти это должно устроить. Хотя что‑то, может, и не нравится. Потому что в попытке разрешить конфликт, который длится в течение многих лет, и это кровавый конфликт, всегда возможен компромисс, но уступки должны быть сделаны с обеих сторон. Мы считаем, что в целом приемлемое предложение, хотя там есть ещё над чем работать.

Повторяю, это инициатива Соединённых Штатов, Президента Обамы. Это говорит о том, что и США, и Европа в высшей степени озабочены тем, что происходит сейчас на Ближнем Востоке, в Йемене, в Сирии, в Ираке. Мы будем всячески способствовать разрешению этого кризиса и будем стремиться к тому, чтобы решения, которые могут быть найдены, устраивали все стороны, как бы сложно эта ситуация ни выглядела. Но последовательность должна быть такая: совместная работа по подготовке Конституции, должен быть создан такой механизм контроля за возможными будущими выборами – причём механизм прозрачный, которому все будут доверять, – и на основе этих демократических процедур Сирия сама должна будет определиться, какие формы правления там являются наиболее приемлемыми и кто должен руководить страной.

А.Верницкий: Я в продолжение темы Сирии.

Владимир Владимирович, а всё‑таки есть ли чёткий план по Сирии у нас или мы действуем импульсивно? Вот смотрите: сбила Турция наш самолёт – мы тут же увеличили своё военное присутствие в Сирии. Когда закончится наша военная операция? Что Вы будете считать конечной точкой нашей военной операции в сирийском пространстве?

Полагаете ли Вы, что всё‑таки возможен перевод внутрисирийского конфликта в политическую плоскость? Хоть Вы и сказали про это, но всё‑таки: возможно ли это?

В.Путин: Я прямо сейчас только пытался на это ответить. Мы считаем, что: а) возможно; б) мы считаем, что другого способа урегулировать эту ситуацию не существует. Всё равно это придётся сделать рано или поздно, и лучше раньше, чем позже, меньше будет жертв и издержек, меньше будет угроз, в том числе для Европы, для тех же Соединённых Штатов. Ведь убили 14 человек в США, ИГИЛ и туда пробрался. Ведь правоохранительные органы США признали, что это теракт, причём со стороны ИГИЛ, поэтому это угроза для всех. И поэтому чем быстрее мы это сделаем, урегулируем, тем лучше. Повторяю ещё раз, нет способа решения проблемы, кроме политического.

И есть ли у нас план? Есть, я его только что изложил, он в принципе в ключевых аспектах, как это ни странно покажется, совпадает с американским, предложенным Соединёнными Штатами видением: совместная работа над Конституцией, создание инструментов контроля за будущими досрочными выборами, сами выборы и признание их результатов на основе этого политического процесса.

Конечно, это сложная вещь, конечно, там взаимные претензии есть: кому‑то нравится такая группа, кому‑то не нравится такая группа, кто‑то хочет работать с сирийским правительством, кто‑то категорически отказывается. Но нужно всем противоборствующим сторонам найти в себе силы двигаться навстречу друг к другу.

А.Верницкий: А военная операция?

В.Путин: А что военная операция? Мы же давно сказали, что мы будем проводить удары авиацией и поддерживать наступательные движения сирийской армии. Мы и делаем это до тех пор, пока сирийская армия эти операции проводит.

Кстати говоря, я вот публично тоже недавно говорил, это была идея Франсуа Олланда – попробовать объединить усилия и сирийской армии, и части хотя бы вооружённой оппозиции в борьбе с ИГИЛ. Вот это нам отчасти хотя бы, но удаётся сделать.

Мы хотя бы нашли контакты с людьми – это так называемая оппозиция, причём непримиримая и вооружённая оппозиция в Сирии, – которые хотят воевать с ИГИЛ и практически делают это. Мы их усилия по борьбе с ИГИЛ поддерживаем ударами российской авиации так же, как мы это делаем при поддержке сирийской армии. И когда мы увидим, что процесс сближения начался, начался политический процесс, и сама сирийская армия, сирийское руководство считает, что всё, надо прекратить стрелять и нужно начать договариваться, с этого момента мы не собираемся быть большими сирийцами, чем сами сирийцы. Зачем нам это нужно? И чем быстрее это произойдёт, тем лучше.

Д.Песков: Сергей Брилёв, что‑нибудь хотите добавить к вопросу?

С.Брилёв: Спасибо. Именно добавить к тому, что прозвучало из уст моих коллег из Турции и Антона.

Владимир Владимирович! Первое: а всё, «поезд ушел» с турками? То есть президент Эрдоган уже ничего не сможет сделать, чтобы развернуть ситуацию? И второе: большими сирийцами, чем сирийцы, быть не надо, но вот коль действия Турции спровоцировали, например, увеличение российского контингента в Латакии, так, может, эта база должна бы и остаться там, чтобы потом гарантировать стабильность в Сирии, в Восточном Средиземноморье?

В.Путин: Я не хочу отвечать за других лиц, руководителей других государств. Если они считают возможным и необходимым что‑то сделать, пусть делают. Мы пока ничего не видим. Что я сейчас об этом буду говорить? Это первая часть.

Теперь вторая часть, по поводу базы. Вы знаете, у нас тоже разные подходы есть к этому. Кто‑то считает в Европе, в Штатах, мы много раз слышали уже об этом: ваши интересы там будут учтены; хотите – [военная] база ваша там останется. Да я вообще не знаю, нам нужна там база или нет? Ведь что такое база? База – это достаточно существенная инфраструктура, туда деньги надо вкладывать.

Ведь сегодня как обстоит дело? Там есть наша авиация, есть временные модули для питания, для отдыха. Мы это собрали за два дня, погрузили в [транспортные самолёты] «Антеи», и всё, и уже на своих аэродромах. А база – это совсем другая история.

Некоторые считают – и у нас некоторые считают: да, там нужно иметь базу. У меня нет такой уверенности ещё и почему? Я разговаривал с европейскими коллегами, они мне говорят: а, знаем, наверно, вынашиваешь такие мысли. Я спрашиваю: зачем? Отвечают: чтобы здесь держать всё под контролем. А зачем нам там держать всё под контролем? Это вопрос такой очень серьёзный.

Мы же показали, что вот у нас не было, по сути, ракет средней дальности, мы все уничтожили, потому что они у нас были только на земле. И американцы уничтожили то, что было на земле, – «Першинги», но на море «Томагавки» и на авиационных носителях, на самолётах, оставили. У нас [таких ракет] не было, теперь есть: 1500 километров – морская ракета «Калибр», вторая Х-101 на самолётах – 4500 километров.

Зачем нам там база? Если кого‑то надо достать, мы и так достанем.

Может быть, и есть какой‑то смысл в чём‑то, но это ещё бабушка надвое сказала, надо подумать. Пункт базирования, может быть, какой‑то временный – возможно, но пускать там корни, забираться в эту ситуацию, на мой взгляд, нет острой необходимости, мы подумаем.

Д.Песков: Коллеги, давайте уважать друг друга, по одному вопросу, ладно? Чтобы все успели.

Терехов, «Интерфакс», пожалуйста.

В.Путин: Извини, тут Украина, наша братская республика. Не устаю повторять об этом. Пожалуйста.

Д.Песков: Дайте микрофон, пожалуйста, в первый ряд.

Р.Цимбалюк: Спасибо большое за возможность задать вопрос, хоть мы и не турки, мы украинцы.

В.Путин: Я в курсе, да.

Р.Цимбалюк: Владимир Владимирович, в контексте Ваших неоднократных утверждений о том, что на Донбассе нет российских кадровых военных, я хотел Вам передать привет от капитана Ерофеева и сержанта Александрова, третья бригада, город Тольятти.

Скажите, Вы будете их обменивать на Сенцова, Савченко, Афанасьева, Кольченко, Клыха? И этот перечень ещё очень не закончен.

И если можно, второй всё‑таки вопрос: Минские соглашения заканчиваются, ни одна из сторон их не выполняет – в продолжение, собственно говоря, первого моего вопроса. Так что же нам ждать от вас 1 января следующего года? Вы будете снова наступать, будете предлагать какие‑то переговоры или, может быть, на время забудете об Украине?

Спасибо.

В.Путин: По поводу обменов. Мы никогда не говорили, что там нет людей, которые занимаются решением определённых вопросов там, в том числе в военной сфере, но это не значит, что там присутствуют регулярные российские войска. Почувствуйте разницу. Это первое.

Второе. Вы назвали двух-трёх человек, которых предлагаете менять, а потом начали длинный список, на кого вы их хотите поменять. Во‑первых, обмен должен быть равноценным. А во‑вторых, мы должны вместе с нашими коллегами спокойно всё это обсудить, поговорить и продолжить то, на чём мы всегда настаивали, и то, что предлагает Президент Украины: нужно освобождать людей, которые удерживаются как с одной стороны, так и с другой стороны. Прежде всего это касается людей с Донбасса, с юго-востока Украины, и украинских военнослужащих, которые задержаны на этих территориях. Но обмен должен быть здесь равноценным.

О чём я говорю? Ведь не секрет, наверное, что украинские власти считают тех, кто задержан и находится в Донбассе, людьми, которые подлежат обмену, а тех, кто содержится в тюрьмах в Киеве, считают уголовными преступниками и выводят за рамки этого обмена. С этим люди на Донбассе не согласны. Нужно подходить по‑честному и сказать, что давайте менять всех на всех, так, как Пётр Алексеевич Порошенко и предлагал: всех на всех, а не выборочно – этих будем, а этих не будем. Так что в этом отношении такой подход, и мы его поддерживаем. У нас много разногласий с руководством Украины, а здесь у нас общая позиция.

Теперь по поводу 1 января. 1 января, к сожалению для нас, мы прогнозируем ухудшение наших экономических отношений, потому что мы вынуждены принять решение о том, что не будем с Украиной с 1 января работать как с членом зоны свободной торговли СНГ. Мне руководители Евросоюза предлагали и просили не исключать Украину из зоны свободной торговли и не лишать её преференций в торговле с Россией в надежде на то, что мы будем в трёхстороннем формате, Россия – ЕС – Украина, в течение года вести переговоры и внесём какие‑то изменения в разных формах.

Если не менять само соглашение между Украиной и Россией по присоединению к ассоциации с Евросоюзом, то внесём туда какие‑то корректировки с помощью дополнительных протоколов, которые снимают наши озабоченности и гарантируют наши экономические интересы. Мы до июля сто раз просили с нами встретиться в трёхстороннем формате. Только в июле начались контакты, понимаете? Они фактически ни к чему не привели.

Вот только что мы в Париже опять встречались и с Канцлером ФРГ, и с Председателем Еврокомиссии. Прислали нам бумагу. Воспользовались такой солидной аудиторией. Просто скажу, о чём речь идёт. Мы стремились сохранить наши экономические отношения с Украиной. Но ведь Украина является членом зоны свободной торговли. Там есть взаимные преференции, нулевые тарифы. Украина пользуется и использовала в экономических отношениях с Россией и с другими странами СНГ, скажем, ГОСТы, техническое регулирование, таможенные правила, которые достались нам ещё из прошлого и которые мы вместе постепенно меняем. Украина в одностороннем порядке выходит как бы из этого режима и присоединяется ко всем европейским правилам. Там, например, написано, что все товары на украинском рынке должны быть подчинены техническим стандартам и техническим нормам регулирования Евросоюза. Но наши товары пока не отвечают этим требованиям, поймите вы нас.

Значит, вы выбрасываете наши товары со своего рынка? Прописали, услышали – Украина имеет право на какое‑то время оставлять и то, и другое. То есть она не обязана, а имеет право. То есть будет она это делать или не будет – не понятно. А для этого, чтобы всё это определить, может быть создана подкомиссия, а может и не быть создана. А от нас требуют, прямо записано: Россия оставляет все преференции. Так не делается.

Дальше. Вообще здесь не надо быть специалистом, написано, что Россия берёт на себя обязательства привести в соответствие с нормами Евросоюза наши таможенные стандарты в СНГ.

Я им в Париже сказал: вы вообще взрослые люди или нет? Мы на троих‑то (Россия, Белоруссия и Казахстан) спорили годами по этим таможенным тарифам, а вы хотите, чтобы мы, потому что Украина присоединилась к этому соглашению с Евросоюзом, изменили всё таможенное регулирование в СНГ. Это просто несправедливое требование. Невозможно это сделать за один год.

Теперь написано, что мы обязаны перейти на фактические фитосанитарные нормы Евросоюза. Но Украина готова, а с нами‑то никто переговоров не вёл. Прямо прописано, что Россия берёт на себя обязательства. С какой стати‑то? Может быть, мы и «за», но это требует времени. Поймите же вы, в конце концов, это требует времени и капиталовложений. Речь идёт о десятках, сотнях миллиардов долларов. И время нужно.

Мне, кстати, в Париже сказали: «Но наши стандарты лучше. Может быть, вам лучше переходить на наши стандарты?» Да, это правда, и мы хотим, но деньги нужны, инвестиции нужны. А нам ещё и перекрыли внешнее финансирование. Вы же понимаете, что это невозможно сделать, зачем вы всё это пишете? Они говорят: «А мы пока не читали то, что там написано». Слушайте, вы не читали, а нам прислали эту официальную бумагу. Нам с этим соглашаться?

Теперь по поводу того, что мы будем делать. Мы не собираемся вводить в отношении Украины какие бы то ни было санкции, я хочу, чтобы это было услышано. Мы просто переходим на режим более благоприятствуемой нации в торговле. То есть Украина не может быть поставлена в условия худшие, чем любые другие наши партнёры вовне. Но, конечно, никакими льготами и преференциями Украина в торговле с Россией с 1 января 2016 года пользоваться не будет.

Что это означает на практике? На практике означает, что сегодня нулевые тарифы в торговле между Россией и Украиной, а так средневзвешенный тариф будет шесть процентов. Где‑то три, где‑то восемь, где‑то десять процентов. Но это не наш выбор. Мы всячески боролись за то, чтобы этого не произошло. Но нас не захотели услышать. Причём так, в одностороннем порядке и в таком стиле, как я вам сейчас рассказал. Но будем работать и в тех условиях, которые складываются.

Теперь по поводу всяких наступлений. Вы знаете, я вам искренне говорю: мы не заинтересованы в обострении конфликта. Наоборот, мы заинтересованы в том, чтобы этот конфликт как можно быстрее был разрешён, но только не способом физической ликвидации людей на юго-востоке Украины. Кстати говоря, посмотрите на результаты муниципальных выборов и посмотрите, как проголосовал юго-восток Украины. Там везде, по‑моему, в девяти или десяти регионах, везде оппозиционный блок занял первое-второе место. А на тех территориях Донбасса и Луганской области, которые контролируются украинскими властями, 43 с лишним процента проголосовали за оппозиционный блок. Киевские власти этого не видят? Не хотят учитывать настроения и ожидания своего собственного народа? Мы очень рассчитываем на то, что у нас будет открытый, честный диалог.

По поводу минских соглашений. Мы сто раз уже слышали, что надо, чтобы Россия исполнила минские соглашения. Так мы хотим этого! Возьмите, посмотрите, что написано. Первое. Внести изменения в Конституцию и согласовать это с Донбассом на постоянной основе. Внесли? Вроде бы внесли в переходные положения. А что там написано, что туда внесли? Закон об особом статусе управления инкорпорировали в переходные положения. «На постоянной основе, – я спрашиваю всех моих коллег, – на постоянной?». Все говорят: «На постоянной, на постоянной». Я говорю: «А вы знаете, что этот закон на три года всего принят? Год прошёл». Они все: «Да?» Я говорю: «Да». – «Пётр Алексеевич, да?» Он говорит: «Да». Правда, честное слово, это прямая речь почти. Все говорят: «Знаете, он должен сделать это на постоянной основе». Я говорю: «Должен – пусть делает».

Теперь вот этот самый закон об особом статусе. Он принят Радой? Принят. В минских соглашениях написано: «Через 30 суток ввести в действие, принять постановление Рады». Приняли? Приняли. Но как приняли? Приняли ещё к самому закону, по‑моему, статью 10, в которой написано, что он будет реально применяться только после проведения выборов, то есть опять отложили. Я говорю: «Слушайте, но здесь же написано, чтобы он действовал». – «Нет, так не написано. Написано: принять постановление Рады. Мы приняли, всё». Но это же манипуляция.

Если мы хотим реально решить проблему, давайте перестанем этим заниматься, давайте вместе будем над этим работать. И мы готовы уговаривать, готовы приводить аргументы людям на юго-востоке страны, чтобы был найден какой‑то компромисс. Мы к этому готовы и этого хотим, нужно, чтобы этого захотели наши партнёры в Киеве.

В.Терехов: Здравствуйте!

Владимир Владимирович, Вы только что говорили о значительном расширении военного присутствия в зоне конфликта в Сирии «С-400».

В.Путин: Опять Вы про Сирию, давайте хоть про народное хозяйство.

В.Терехов: Нет, про Россию, не про Сирию.

Сейчас санкции, нефть дешевеет, у нас не только санкции, но и кризис. Скажите, пожалуйста, а у России ресурсов хватит на всё это?

В.Путин: На что?

В.Терехов: На военные операции, на увеличение военного присутствия, на выживание, плюс к тому и других проблем больше, чем достаточно, а ресурсы – это не только деньги и военные. Мне сейчас вспомнилось это крылатое выражение: «Войну легко начать, тяжело закончить».

В.Путин: Мы: а) войну не начинали. Мы проводим отдельные операции с использованием наших ВВС, Космических сил, систем ПВО, разведки. Это не несёт какой бы то ни было серьёзной нагрузки, не связано с серьёзной нагрузкой на бюджет. Часть средств, которые мы планировали на обучение и на военные учения – прошу прощения за похожие слова, – мы просто переориентировали на операции наших ВКС в Сирии. Там нужно кое‑что добавить, но это не имеет абсолютно никакого существенного значения для бюджета.

Вы понимаете, что у нас проводятся масштабные учения, чего только стоят учения «Центр», «Восток-2015». Тысячи людей задействованы, тысячи перебрасываются с одного театра на другой, сотни летательных аппаратов и так далее, и так далее. Мы просто часть этих средств направляем туда, для проведения операции в Сирии. Лучшего учения трудно себе представить. Поэтому мы, в принципе, достаточно долго можем там тренироваться без существенного ущерба для нашего бюджета.

А что касается других составляющих, то, да, здесь вопрос поострее, я имею в виду решение экономических задач, которые перед нами стоят в целом. Примерно то, что нам нужно делать и как мы это будем делать, мы знаем, говорим об этом публично.

И здесь что можно сказать? Если вернуться к экономике, то здесь, конечно, нам нужно заниматься (я уже сказал, по‑моему, об этом) импортозамещением. И не только самим импортозамещением как таковым, а нужно переоснащать нашу экономику, повышать производительность труда, улучшать деловой климат, обеспечить платёжеспособный спрос населения. Это тоже один из элементов экономического драйва.

Нужен целый набор мер, который Правительство публично объявило, осуществлять. И мы будем это делать.

А.Жукова: Здравствуйте! Анастасия Жукова, «Тульские новости».

Вопрос такой. В 2014 году в Туле случилась трагедия, в местном роддоме обгорели два младенца. Один из них получил тяжёлые травмы, обгорев почти на 80 процентов. Сейчас решается вопрос о его усыновлении. И люди со всей страны беспокоятся за судьбу Матвея и высказывают опасения, что произойдёт формальное усыновление. Не исключают такой возможности, что мальчик в итоге окажется в доме инвалидов. Большинство россиян и жителей зарубежья болеют за то, чтобы мальчик попал в любящую семью.

Владимир Владимирович, могли бы Вы принять участие в судьбе Матвея и лично взять на контроль процесс усыновления и лечения мальчика? И что, по Вашему мнению, нужно делать с нашим здравоохранением, чтобы такие случаи никогда не повторялись? Спасибо.

В.Путин: Случай вопиющий, ужасный, без слёз невозможно об этом говорить и вспоминать. Трагедия страшная. Просто даже не хочу говорить, это ужасно.

И дело не в здравоохранении в целом. Здесь, сколько денег ни давай, всё равно, наверное, будут люди, которые с такой преступной халатностью относятся к исполнению своих обязанностей. Надо за этим следить и выстраивать здесь отношения самого персонала к своим служебным обязанностям совершенно по‑другому.

Что касается дома инвалидов либо усыновления, знаю, что действительно вся страна за этим следит, я и так это знаю, держим на контроле. Более того, известно, что несколько человек (не один, не два, не три), несколько семей не просто хотят, а борются за право усыновить Матвея. Я желаю им удачи, хочу их за это поблагодарить. В самое ближайшее время, надеюсь, эта проблема будет решена.

Девушка, я обещал Вам – пожалуйста.

Е.Винокурова: Спасибо, что выполняете обещания, Владимир Владимирович. Екатерина Винокурова из издания «Знак.ком».

Сейчас у нас заканчивается 2015 год. Уже 15 лет Вы находитесь у власти, и мы можем уже говорить о том, что имеем дело со сложившейся системой. Мой вопрос касается очень опасной стороны этой системы, потому что мы видим, в последнее время особенно чётко, что за это время выросло очень опасное второе поколение «элитки». Например, это молодой Ротенберг, которому просто подарили дальнобойщиков страны. Это молодой Турчак, которого никак не могут допросить по делу об избиении Олега Кашина, притом что у него в регионе периодически продолжают избивать журналистов. Это молодые дети Чайки, которые ведут некий мутнейший бизнес, который надо расследовать на самом деле. Извините, пожалуйста, плевать, заказ, не заказ – не важно, это надо расследовать. И прочие, прочие дети, которые никогда не смогут ни возродить Россию, ни сберечь Россию, потому что это никакая не элита, это просто некая «элитка».

И при этом когда, например, мы – журналисты – делаем какие‑то расследования или выдвигаются общественные обвинения, как против генпрокурора Чайки и его окружения, власть, вместо того чтобы на самом деле разобраться, провести расследование, начинает или кричать про заказ страшного Госдепа, страшного Обамы, или начинает, наоборот, проверять, как прокуратура пришла на телеканал «Дождь», который помогал в расследовании. Если дальнобойщики, например, тоже выходят на акции протеста, то их обвиняют, что это некий заказ и так далее, вместо того чтобы с ними поговорить.

Владимир Владимирович, вопрос простой. Когда Вы приходили в 2000 году к власти, Вы таких итогов ожидали? И, может быть, что‑то стоит поправить, может быть, ещё не поздно? Спасибо.

В.Путин: По поводу итогов. Думаю, что если мы хотим быть объективными, мы должны признать, что итоги не только в этом. Итоги прежде всего в значительном увеличении доходов населения, в укреплении экономики, которая почти в два раза выросла.

Объём нашего ВВП вырос почти в два раза – вот в чём итоги. Укрепление обороноспособности страны, возможностей Вооружённых Сил – вот в чём итоги. Борьба с терроризмом, проявления которого мы ещё не до конца побороли, но хребет точно переломили, – вот в чём итоги.

Вот такие вещи побочного характера, о которых Вы сказали, возможны практически везде. Что касается реакции прессы, общественности на работу и деятельность детей высшего руководства в различных отраслях. Молодой Ротенберг, о котором Вы упомянули, его отец нигде в госорганах не работает, насколько мне известно. Может, уже куда‑то проник, но, кажется, нет.

Что касается Чайки. Что касается кого ещё? Турчак и прочие. Я знаю, что в СМИ, в интернете появляется информация о том, что Турчак, допустим, причастен к избиению журналистов. Так он сам причастен либо его отец причастен? Это, знаете, известная шутка ещё советских времен, когда кадровик говорит: «Нет, этого повышать не будем». – «Почему?» – «А у него что‑то было с шубой». Оказалось, что у него пять лет назад в театре у жены шубу украли. Что‑то было, но на всякий случай повышать не будем. Вот мы не должны к этому так относиться. Хорошо, что вы обращаете на это внимание. Это правда хорошо. Это даёт нам повод… Не даёт повод, а мы обязаны на это реагировать.

Что касается всех проявлений, особенно связанных с детьми высокопоставленных чиновников… Ведь если, например, говорить о Генеральном прокуроре – это, конечно, очень важная инстанция, – нужно понять: дети Генерального прокурора нарушили закон или нет? Есть в работе Генерального прокурора какие‑то элементы, связанные с конфликтом интересов? Он как‑то содействовал и помогал своим детям? Но для этого есть Контрольное управление Президента. Мне не хотелось об этом говорить, но это не значит, что мы этим не занимаемся. Надо всё внимательно посмотреть. Так же как нужно внимательно посмотреть и очистить все возможные составляющие сведений, появляющихся в интернете.

Теперь по поводу дальнобойщиков. Есть вопросы, связанные непосредственно с этим? По дальнобойщикам есть вопросы? Пожалуйста. Просто, может быть, этот вопрос будет более полно сформулирован.

Вопрос: У меня вопрос не только про дальнобойщиков. Все в курсе проблем профессиональных водителей, которые протестуют уже несколько недель против несовершенства новой системы сбора платы. Но у меня вопросы в целом от автомобильного сообщества.

Просто автомобилисты тоже вынуждены раскошеливаться. Например, в качестве примера: строят трассу от Москвы до Петербурга, которую уже все признали самой дорогой в Европе. Например, доехать до ближайшего Подмосковья стоит туда-обратно тысяча рублей. В общем‑то, немаленькая сумма для нашего населения.

В Москве платные парковки пришли в спальные районы. В общем‑то, острой необходимости в этом нет, тоже уже многие признали. Но всему автомобильному сообществу говорят то, что мы делаем, как в Европе. Но у нас уровень жизни гораздо ниже, Вы и сами в начале пресс-конференции отметили, что реальные доходы населения упали. Так вот и хочется спросить: справедливы ли такие высокие сборы со всех категорий автомобилистов?

В.Путин: Платные парковки к этому как бы прямого отношения не имеют, это другой вопрос. Могу сказать следующее по этим парковкам в Москве. Во всех крупных мегаполисах решить проблему не удаётся иным способом, кроме как введением этих парковок. Конечно, здесь тоже здравый смысл должен быть во всём, нужно смотреть не только что делать, но и как делать, и вот эти ценники нужно выставлять, исходя из реалий. Вместе с тем такое решение приняли московские власти. Но вы должны об этом знать.

Московские власти приняли решение о том, что эти парковки и цены на них устанавливаются не просто директивным указанием мэрии Москвы, а по согласованию с муниципалитетом, с районом. И более того, депутаты муниципалитетов, районов имеют право принять решение по этому вопросу, им дано такое право. А граждане, которые проживают на территориях, расположенных в домах рядом с этими парковками, пользуются стоянками бесплатно. И я вас уверяю, что граждане, которых это касается, москвичей, которые живут рядом с этими парковками, они скорее за, чем против.

Это касается тех, кто приезжает или из других районов, или из других регионов: из Подмосковья и так далее. Это не значит, что мы про них не должны думать. И, конечно, плата должна соответствовать средним доходам. Но, повторяю, это в том числе отдано на решение местных муниципалитетов. Доходы от парковок идут целиком, полностью, сто процентов, в доходную часть местных районных бюджетов.

Ещё раз хочу сказать, это не значит, что нужно наплевательски относиться к верхним планкам и пределам, но это всё‑таки компетенция, повторяю, районов и городских властей, прежде всего районов.

Теперь что касается других составляющих автомобильного бизнеса.

Да, но, самое главное, здесь упоминался младший Ротенберг. Что я хочу сказать и что является важным? Нужно всё‑таки смотреть в суть проблемы, не пытаться использовать ту или иную сложную ситуацию в каких‑то квазиполитических целях, а смотреть вовнутрь. А что внутри? Все сборы, которые поступают от так называемой системы «Платон», все сто процентов, идут не кому‑то в карман, они идут сто процентов в Дорожный фонд Российской Федерации, до последней копейки, и оттуда все эти сборы до последней копейки поступают на дорожное строительство в регионах Российской Федерации. Хочу, чтобы вы это услышали. Первое.

Второе. Откуда получает средства это совместное предприятие между «Ростехнологиями» и фирмой, которую представляют частные лица? Они получают эти деньги из бюджета напрямую, по‑моему, там сумма где‑то 10 миллиардов. На что? На ремонт этой системы, на поддержание её в работоспособном состоянии, на развитие. Но что это значит, что они получают деньги из бюджета? Это значит, что всё может быть проверено, в том числе и общественностью, и Счётной палатой, что чрезвычайно важно. Если кто‑то считает, что эти расценки на содержание, на развитие завышены, пусть посчитают и предъявят, и это будет правильно – посчитать и предъявить. Это можно сделать, деньги и доходы от «Платона», компании, в которой находятся частные инвесторы и «Ростехнологии», они туда не поступают. Я хочу, чтобы это было услышано.

Вообще откуда взялась сама идея? Идея взялась от того, что Правительство в своё время генерировало эту идею. Почему? По двум соображениям.

Первое, потому что, смотрите, во всех транспортных отраслях – авиация, река, море, железнодорожные перевозки – участники экономической деятельности платят налоги и плату за инфраструктуру, в том числе и на железной дороге. В автомобильной отрасли налоги платят отчасти только за инфраструктуру, если так можно сказать, через акциз на бензин. Но только отчасти. А в других отраслях – полноценная уплата за инфраструктуру. Это привело к тому, что часть грузов, скажем, с реки, с моря и с железной дороги начала перекочёвывать на автомобильные дороги. Возникло огромное количество грузовиков, которые негативно влияют на эту инфраструктуру. А транспортный налог все платят одинаково: что легковушка, что грузовик в 12 тонн и больше.

Я знаю, там мужики говорят: что легковушка, что тяжёлая машина – всё равно. Но это не совсем так. Эксперты все считают, что при разгоне и при торможении всё равно разрушительное влияние на полотно грузовиков в 12 и больше тонн, конечно, больше, чем легковушки. А платят одинаково. И для того чтобы поставить все отрасли транспорта в одинаковое положение, это и предложили сделать.

И второе. У нас в 2008 или 2007 году отменили лицензирование этого вида деятельности в борьбе за разбюрокрачивание. Вроде бы хорошо, но к чему это привело на практике? Это привело к тому, что появилось большое количество людей, которые просто покупают эти большегрузы и пользуются этим. Но это абсолютно «серая» схема экономики. Они не регистрируются даже в качестве индивидуальных предпринимателей.

Вы знаете, я сам всё‑таки из рабочей семьи, и я понимаю, что эти мужики вкалывают, они работают, за рулём сидят, но надо выходить всё‑таки из «серых» схем. И мне хочется их поддержать, поверьте. Ко мне Памфилова приходила, говорила: знаете, я с ними встречалась, там такие работяги, они вызывают у меня симпатию. Но надо выходить из этих «серых» схем. Но надо им помочь.

И здесь спрашивали у меня, доволен я Правительством или нет. Здесь надо бы некоторые вещи доработать. Но как это сделать: и из схемы вывести их и в то же время не перегрузить различными поборами, платами и налогами? Есть простой способ: дать им возможность приобрести недорогой патент. Есть проблема. Она в чём заключается? В том, что патенты выдают на год, а там, может быть, сезонные перевозки. Но пусть Правительство подумает заранее об этом и сделает это.

И далее. Мы в своё время обсуждали с Правительством возможность введения такой либо похожей системы. А ведь за километраж для большегрузных машин платят в очень многих странах мира. В Белоруссии в семь раз больше, чем предложено в России. В семь раз больше за километраж платят! Но всё равно мы говорили о том, что при переходе на эту систему может быть отменён транспортный налог. Не отменили. Кстати говоря, по настоянию региональных руководителей, потому что транспортный налог идёт в региональный бюджет. Но хотя бы для большегрузов, которые должны платить за пробег, надо это сделать. Я очень рассчитываю на то, что Правительство в самое ближайшее время – в начале года – это сделает.

Знаю, что есть беспокойство по поводу того, что нужно покупать различные приспособления. Это тоже стоит денег. Здесь тоже надо внимательно разобраться, кто, за что должен платить.

Например, тахограф – прибор, который определяет, сколько времени человек за рулём находится. Послушайте, в конце концов, за него надо заплатить. И во всём мире за это платят. Это надо сделать и для обеспечения безопасности самих водителей большегрузов, и для обеспечения безопасности других участников движения. Потому что когда человек перерабатывает, по 20 часов за рулём сидит, он создаёт угрозу и себе, и всем остальным участникам дорожного движения. Да, за это нужно заплатить. Не помню, сколько, но за это заплатить надо.

Есть ещё два прибора. Этот так называемый «Платон» – он должен бесплатно всем предоставляться, и вторая система – это система «ЭРА-ГЛОНАСС» (или SOS, что называется), которая даёт сигнал в случае аварии. Этот прибор должен быть запрятан так глубоко, чтобы не страдал при аварии.

Поэтому первая и вторая системы [тахограф и «Платон»] могут быть объединены в одну коробочку, а третья система пока должна быть отдельно и спрятана подальше вовнутрь всей этой машины. Кстати говоря, она тоже должна предоставляться бесплатно.

Кто‑то говорит, что на новые грузовики надо ставить это бесплатно, а на те, которые уже куплены, в употреблении находятся, за это требуют деньги. Не должны требовать денег. Их уже произведено, по‑моему, 2 миллиона штук.

Вообще, это инициатива «Ростехнологий», а не каких‑то частных лиц. Почему? Потому что, во‑первых, «Ростехнологии» предложили это техническое решение, загрузили свои предприятия, обеспечили рабочие места, это их интеллектуальный продукт.

Зачем там нужны частные лица? Как инвесторы. Они проинвестировали 29 миллиардов рублей, и проинвестировали (кстати говоря, насчёт элит, которые могут что‑то сделать, и их дети, или не могут) в Россию эти 29 миллиардов, а не в США, не на Кипр, не куда‑то в другое место. Другое дело, что система должна быть отлажена. Это правда.

Надеюсь, что все эти решения, о которых я сказал, в том числе и по налогу на транспортные средства, в ближайшее время Правительством Российской Федерации не позже, чем в первом квартале, будут приняты.

Т.Гоциридзе: Тамара Гоциридзе, телекомпания «Маэстро».

Владимир Владимирович, у меня вопрос в целом о перспективе российско-грузинских отношений. Вот уже три года прошло, как в Грузии поменялась власть. Были ожидания, что встреча в верхах произойдёт. По какой причине эта встреча до сих пор не произошла, пока неясно.

Люди надеялись, что Россия облегчит, если вообще не отменит визовый режим с Грузией. Пока тоже нет подвижек в этой области.

У меня вопрос: что могут стороны сделать? Что ожидает Москва от Тбилиси? Что можно ожидать от Москвы, для того чтобы эти отношения между Россией и Грузией вывести на какой‑то новый уровень? Ваши прогнозы: какие перспективы?

В.Путин: Что касается событий 2008 года и последовавшей за этим деградации наших отношений, мы много раз об этом говорили, но я считаю себя обязанным повторить ещё раз. Не мы являемся причиной обострения ситуации. Не нужно было принимать бывшему руководству Грузии и тогдашнему президенту Саакашвили такие авантюристические решения, которые привели к территориальному развалу Грузии. Это их вина, это вина историческая, и она на их плечах целиком и полностью.

Сейчас занялись экспортом политических деятелей, сейчас они активно функционируют в другой республике бывшего Советского Союза, в независимой, в незалежной Украине. Как мы видим, они не изменили своего стиля работы.

Я уже вот упоминал об этом, хочу ещё раз сказать. На мой взгляд, это просто плевок в лицо украинского народа. Мало того что поставили Украину под внешнее управление, но ещё вот таких политических, с позволения сказать, деятелей туда делегировали. Кстати говоря, по‑моему, Саакашвили же не дали рабочую визу в США, но они его направили на Украину, пускай там покомандует. Вот он там активно функционирует.

Что Украине сказали? Мы не просто вами будем управлять, но мы вам ещё пришлём людей, которые будут вами управлять, из более цивилизованных стран, соседних или из‑за океана. На ключевые посты их всех посадим: на финансы, на экономику, на то, на сё, на это, на пятое-раздесятое. Потому что вы не можете грамотно это сделать, вот другие могут, а вы нет.

Из 45 миллионов человек нельзя найти 5–10 честных, порядочных, эффективных управленцев? Это просто плевок в лицо украинского народа.

Теперь что касается отношений с Грузией. Не мы были инициаторами развала этих отношений, но мы готовы их восстанавливать. Что касается территориальной целостности Грузии – это прежде всего дело грузинского народа, югоосетинского и абхазского. Надо с ними работать, мы примем любое решение.

Сегодня, несмотря на все сложности, о которых Вы сказали, мы видим сигналы от действующего руководства Грузии, и эти сигналы принимаются. Обратите внимание, две трети виноматериалов и вина Грузии, две трети, поступают от экспортного объёма именно на российский рынок, а не куда‑то там, в дальнее зарубежье. Мы же берём эти продукты, так же как и другие, и объём товарооборота увеличился. Сейчас вот, за этот год, в связи с общей ситуацией экономической он немножко припал, но в целом он демонстрирует достаточно большие темпы роста.

Что касается визового режима. Да, мы думаем, мы готовы отменить визовый режим с Грузией.

Е.Выскребенцева: Екатерина Выскребенцева, «ТВ-Центр».

Владимир Владимирович, хочу вернуться к проблемам российской экономики. К осени этого года уже стало очевидно, что очень серьёзно растёт задолженность регионов. И эксперты, и Минфин, и Счётная палата, и зарубежные аналитики об этом говорят, что одна из основных причин – дисбаланс региональных бюджетов. Например, в некоторых субъектах до 65 процентов от ВВП тратится на выплаты по соцобязательствам…

В.Путин: ВРП [валового регионального продукта].

Е.Выскребенцева: Да, простите. А денег на развитие экономики, собственно, о чём Вы говорили, что это сейчас ключевая задача, не остаётся.

Каким Вы видите выход из этой ситуации?

В.Путин: Вообще, по большому счёту, задача региональных властей прежде всего и заключается в исполнении социальных обязательств перед населением.

Что такое развитие экономики? Развитие экономики может и должно обеспечиваться прежде всего созданием условий для такого развития. Мы приводим всегда в пример ряд субъектов Российской Федерации. Допустим, Татарстан, Калужская область, некоторые другие регионы, они создают условия. Первые лица регионов просто раздают свой номер мобильного телефона крупным инвесторам и говорят: «Напрямую мне звоните, если что». Идут на решения, связанные с обеспечением более благоприятной работы в налоговой сфере.

Сейчас федеральное законодательство предоставляет такие возможности: и налоговые каникулы двухлетние для тех, кто начинает свой бизнес, и по ТОРам (территориям опережающего развития) и так далее. Там очень много преференций, которые регион может предоставить бизнесу для развития на той или другой территории.

Конечно, для того чтобы, скажем, развивать инфраструктуру под возможные инвестиции, нужны деньги в региональных бюджетах. И действительно, есть проблемы, связанные с перекредитованностью ряда регионов. Но Правительство принимает необходимые решения. У нас в текущем году выделено дополнительно из федерального бюджета для региональных бюджетов 160 миллиардов рублей, всего это 310 миллиардов. На что? На то, чтобы изменить структуру долгов регионов, и там, где были взяты коммерческие кредиты под 11–12 процентов, можно было перейти на бюджетные кредиты, которые выдаются под ставку 0,1 процента.

В следующем, 2016 году, тоже предусмотрено в федеральном бюджете на эти же цели, с целью изменить структуру долга регионов, ещё 310 миллиардов рублей.

Но самое главное всё‑таки заключается в том, чтобы эти кредиты, которые берут регионы, чтобы средства, полученные таким способом, направлялись на решение главных, а не второстепенных задач.

Что является главным с точки зрения развития? Нужно направлять их туда, где будут созданы новые рабочие места, где будут созданы условия для того, чтобы возникали новые производства, новые технологии переносились и новая инфраструктура создавалась, чтобы вложенные средства генерировали доходы, из которых можно будет вернуть и кредитные ресурсы, и получить дополнительные деньги в региональные бюджеты. С этим ещё, к сожалению, надо поработать.

Д.Песков: Продолжаем, давайте Общественное телевидение России.

Т.Шорникова: Спасибо. Тамара Шорникова, Общественное телевидение России.

Мы как раз в регионах своих зрителей попросили: «А давайте вы нам расскажете, какой вопрос вы сами хотите задать Президенту». Самый популярный был такой: «Как прожить на пенсию или зарплату и при этом не оказаться должником по ЖКХ?».

Такая сложная задача, куда в первую очередь нести свою пенсию или зарплату, чтобы расквитаться с обязательными платежами, и как потом на остатки просуществовать до следующей пенсии или зарплаты, она каждый месяц возникает у жителей маленьких городов или сёл. Потому что руководители этих городов или сёл, руководители регионов говорят, что средняя зарплата – это 20, 30, 40 тысяч. Сами жители говорят, что реальные зарплаты на местах – 7–8 тысяч у многих. Есть льгота у малоимущих, но не все под эту категорию подпадают, и не во всех муниципалитетах есть деньги, чтобы помочь всем, кто реально нуждается.

Может быть, пора вмешаться государству? Может быть, есть какой‑то механизм или его нужно разработать, чтобы вот эта доля, которую нужно отдать за квартиру, за свет, за газ, за воду, не превышала определённый процент от реальных расходов, которые падают? А цифры в платёжках растут.

В.Путин: Вот это, конечно, один из ключевых вопросов, я считаю, который Вы сейчас затронули и который беспокоит миллионы и миллионы наших людей.

Вообще, кстати говоря, охват, наверное, у Общественного телевидения не очень большой, но я иногда сморю ваши передачи. И должен сказать слова благодарности всем, кто их делает. Они интересные, содержательные и основательные, отвечающие на вопросы людей, пытающиеся ответить, как‑то поставить эти острые вопросы. Вот сейчас один из таких вопросов Вы и сформулировали. Это тарифы на ЖКХ, расходы семей в этой связи, доходы пенсионеров.

Начнём с доходов пенсионеров. Вы знаете, что мы проиндексировали пенсии, несмотря ни на какие проблемы по инфляции прошлого года, это одиннадцать с лишним процентов и, по‑моему, там десять процентов по социальным пенсиям.

Честно говоря, почти невозможно было это сделать, но всё‑таки мы на это пошли. В следующем году запланирована индексация на четыре процента по всем категориям, включая военных пенсионеров. Будем смотреть, что будет происходить в экономике страны. И мне бы очень хотелось, чтобы мы по фактической инфляции 2016 года хотя бы смогли решить этот вопрос. Не знаю, получится это или нет, мы же должны исходить из реалий и просто не можем разрушить сам бюджет, потому что в конце концов всем будет хуже.

Теперь по поводу ЖКХ. В этом году средний тариф был примерно 8,7 процента, рост тарифа, в следующем году – 4 процента предусмотрено. То есть исходим из того, что мы сможем этот платёж сократить. Это, правда, не касается коммунальных платежей, связанных с обслуживанием дома, с вывозом мусора и так далее. Но эти вопросы должны решаться на уровне муниципалитетов.

Кроме всего прочего исходим из того, что федеральное законодательство предусматривает для семей, у которых плата за ЖКХ превышает совокупный доход 22 процента, они имеют право на получение субсидий. При этом федеральный закон позволяет регионам понизить этот уровень и предоставлять субсидии тем семьям, совокупный платёж которых меньше, чем 22 процента. Так сделано, например, в Москве, насколько я знаю, и во многих других регионах Российской Федерации.

Без всяких сомнений, нужно самым внимательным образом к этому подходить, нужно смотреть внимательно за управляющими компаниями, и здесь ещё многое нужно сделать для совершенствования этой системы. Без всяких сомнений, это будет находиться в центре внимания и Правительства Российской Федерации, и региональных властей. Да, этот вопрос ещё далёк от решения.

Та система, о которой Вы сказали, будет она или не будет, та система, которая сейчас предложена. В чём именно заключается система? В федеральном законе определено, что существует, выработана методика, согласно которой определяется средневзвешенный возможный рост и возможные отклонения вверх или вниз. Эта методика должна быть предложена Федеральной антимонопольной службой, которая и должна будет следить за тем, как в этой сфере работают региональные власти. Так что мы будем смотреть теперь не только за тем, как регионы работают, но и за тем, как ФАС осуществляет свои функции.

Источник