Видео
В мире
И в России, и во Франции отметили мягкость атмосферы встречи, которая продлилась четыре с половиной часа.
Внутреннее
Для Москвы, погруженной в протесты, эта теплота выглядит странной: проевропейски настроенная часть столицы идет с Путиным на обострение, а сама Европа, получается, движется в противоположном направлении – будто бы Макрон выпал из контекста. Но у него просто свой контекст.
Публичная дискуссия между Макроном и Путиным по поводу московских протестов не отличалась особой остротой и вряд ли заняла большую часть переговоров. Чтобы избежать лишних споров, Путин даже заменил свое резкое «Вы хотите как в Париже?» на куда более мягкое и тактичное: «Как мы знаем, не только в России происходят события подобного рода. Я в гостях, и мне неудобно об этом говорить, но вынужден, поскольку вы задаете такие вопросы. Мы бы не хотели, чтобы подобные события происходили в российской столице».
Дело не только в том, что Макрон сам недавно пережил протест со смешанными повестками и размытыми требованиями, которые в силу их противоречивости невозможно удовлетворить. А также имел свой опыт обвинений в подстрекательстве протестующих из-за рубежа: это не только намеки на российское иновещание, но и высылка из Парижа итальянского посла за ободряющие контакты правящих итальянских политиков с желтыми жилетами.
Для европейских политиков московские протесты пока не выглядят важнейшим пунктом новостей и программ их переговоров по нескольким причинам. Первоначальный региональный уровень противостояния не кажется им достаточно высоким, даже если волны недовольства перехлестывают на федеральный. Если умное голосование и достигнет цели, оно сломает не систему, а оборону московской мэрии против кураторов из Кремля. Но для Запада подрыв амбиций Собянина – мелкая и непонятная задача.
К тому же Запад испытывает усталость не только от Путина, но и от направленных на него протестных волн. Море вздуется бурливо и успокоится. Западный политический мир больше не может с энтузиазмом и надеждой встречать очередную группу раздраженных граждан, которая выходит на улицу, и разочарованно провожать ее по домам после многочисленных уверений, что гражданское общество в России наконец созрело, а режим ослаб и на грани коллапса.
Аккредитованные в Москве дипломаты имеют пока все основания писать в депешах в свои столицы, что ожидать падения режима и в этом случае не приходится, и столицы реагируют соответствующим образом. Похожим образом гораздо меньшее впечатление на Европу стали производить антикремлевские демонстрации у российских соседей, вроде последних грузинских протестов или заявлений олигарха Плахотнюка о том, что он в Молдавии последний европеец.
После того как антипутинская оппозиция в России была долгих 20 лет отстранена от любых форм власти, у западных правительств есть сомнения в том, что она сможет квалифицированно заполнить освободившиеся при гипотетической смене режима вакансии.
А возможная потеря управляемости в огромной стране по соседству пугает Европу. Многих устроил бы комбинированный транзит без потери управляемости, где с избранными критиками власти вне режима объединились бы реформаторы изнутри.
Пока гражданское общество зреет, а режим увядает, во внешнеполитических делах Россию представляет только Путин и его правительство, уже двадцатый год опирающееся на силовое и экономическое крыло. Первое в большей степени настроено на конфронтацию, второе – на ее снижение. Первое – на подрыв интересов Запада, второе – на кооперацию с ним по вопросам, где есть взаимный интерес. Первое видит в изоляции России пользу, оказываясь невольным союзником западных ястребов, которых в первую очередь и бранит. Правительства Запада заинтересованы в том, чтобы второе крыло как минимум сохраняло право голоса во внешнеполитических делах, и без контакта с Путиным, который следит за равновесием, им не обойтись.
Именно в этом смысл приглашения Путина в уютный европейский дом в Брегансоне, флешбек во времена, когда Лазурный Берег был вторым домом русской интеллектуальной элиты, и голлистских напоминаний Макрона о том, что Европа простирается от Лиссабона до Владивостока. Всякий, кто бывал на русском Дальнем Востоке и по соседству с ним в Азии, не может не увидеть, что это Владивосток и Хабаровск – последние европейские города континента, и азиатские туристы едут в них смотреть ближайшую к ним своеобразную, но Европу. В этом смысле русская европейская миссия в Азии состоялась: без нее не возникло бы европейских по типу городов там, где они сейчас есть, – от Екатеринбурга и Тюмени до Красноярска и Благовещенска.
Лучший способ напомнить русскому правительству о гражданских правах – это напомнить ему о его европейской идентичности и европейской миссии. Хуже всего действуют на правительства догоняющих стран – не важно, на демократические, как в Индии, или на авторитарные, как в России, – высокомерные поучения. Едва дыша, без возражений Татьяна слушала его – не про Владимира Путина, Эрдогана или Нарендру Моди.
Внешняя забота о внутренних гражданских правах возможна только с платформы общей, солидарной идентичности. Именно так старается ставить вопрос Макрон: «Россия является европейской страной, она имеет свое полноправное место в европейской семье», поэтому в России должны соблюдаться европейские принципы, вроде свободы слова, самовыражения и т. д. В противном случае возникает элемент колониального дискурса. А в него уже не вписываются завсегдатаи Лазурного Берега Бунин и Тургенев.
Внешнее
Макрон, по его мнению, уже многое сделал для того, чтобы Россия оставалась частью Европы: «Франция приложила все усилия для того, чтобы Россия вернулась в лоно Совета Европы. И, поскольку Франция является председателем Комитета министров Совета Европы, мы смогли воспользоваться данной возможностью и принять необходимые меры».
Мысля глобально, правительства больших европейских стран не хотят полностью потерять Россию, отпустив ее в Азию. Они не хотят, чтобы злой советский анекдот о финско-китайской границе стал политико-экономической реальностью. Россия всегда отвечала за то, что граница Азии проходит от Европы далеко. В случае потери России она будет проходить вплотную. Подобно тому как европейские правительства инстинктивно не хотят отпускать Украину в Россию, они не хотят отпускать Россию в Азию.
Пока вопрос международного имиджа России не снят с повестки, напоминания о поруганных гражданских свободах имеют значение: быстрому освобождению Ивана Голунова помогло то, что его арест испортил важное международное мероприятие – Санкт-Петербургский экономический форум.
С другой стороны, единственное, что хочет понять российское руководство в контактах с иностранными правительствами, – это что вопрос гражданских свобод в России не является их внешнеполитическим оружием. Такие подозрения российского руководства – главная причина и предлог для урезания этих прав. Западным правительствам, если они желают дел, а не слов, приходится идти по очень тонкой грани между игнорированием внутренних дел России, которого они не могут себе позволить, и такой постановкой вопроса, которая не укрепит Кремль в его подозрениях.
Если развивать метафору Глеба Павловского про Россию как одну из фигур, которая слишком тяжела, чтобы ее можно было убрать с доски, то
Россию к тому же невозможно съесть, зато она сама может съесть другие.
Попытки исключить ее из всех партий приводят к тому, что она начинает вести свои. Ее игра в этом случае рассогласованна и непредсказуема. Из соображений самосохранения лучше включить ее там, где возможно, в свою игру.
Ровно это пытается делать Макрон от имени Европы в ядерной сделке с Ираном и вопросах борьбы с изменениями климата. Трамп в одностороннем порядке разрушает многосторонний ядерный договор с Ираном и выходит из Парижского соглашения по климату, а Россия остается и в том и в другом вместе с Европой. Это вместе надо использовать. Также США одностороннее вышли из Договора о ракетах средней и меньшей дальности, поэтому Европе важно, чтобы в ответ Россия не развернула такие ракеты у их границ.
Появление российских войск в Сирии в 2015 году на пятый год гражданской войны и иностранных интервенций полностью изменило карту конфликта. Россия создала несколько своих дипломатических форматов с участием региональных держав и сирийской оппозиции. Если Европа хочет сохранить в Сирии свою игру, нужно комбинировать эти форматы с ооновским женевским и учитывать новые реалии на местности.
Один из предшественников Макрона – президент Франции Николя Саркози – успешно посредничал и помог быстро остановить российско-грузинский конфликт 2008 года. Другой его предшественник – Франсуа Олланд – вместе с Меркель был ключевым посредником при заключении Минских соглашений. После такого для Макрона велико искушение попытаться стать президентом, который добьется их исполнения или какой-то иной формы окончания конфликта в Донбассе.
Россия доверяет Франции как посреднику больше, чем другим крупным западным странам, а новое украинское правительство с сильным мандатом на поиск мира создает новый благоприятный контекст. Трампу Украина малоинтересна, Меркель не в лучшей форме, партия войны на Западе временно потеряла почву: трудно быть бо́льшими украинцами, чем сами украинцы, или призывать их продолжать конфликт, который они хотят по возможности завершить.
Санкции работают против России на долгой дистанции, но на ней же против нее могут эффективнее сработать другие факторы. Одновременно санкционная политика подошла к тому порогу, когда практически любая следующая порция санкций принесет Европе заметный, плохо приемлемый вред. Санкции непопулярны во многих европейских странах – малых вроде Греции, Словакии и Венгрии и ведущих вроде Италии, Франции и Германии: по последнему опросу немецкого журнала Фокус, за санкции 23% граждан, а за отмену – немедленную 21% и постепенную 32%.
Как хозяин надвигающегося саммита Большой семерки Макрон хочет принести туда эксклюзивный контент. Им могут стать итоги разговора да и попросту контакт с Путиным.
Ситуация в Европе сейчас располагает к французской активности. Выход Британии из ЕС окончательно превращает ее из евроатлантической страны в атлантическую. Германия ослабла вместе с Меркель, чьи отношения с Путиным вряд ли поддаются реставрации, и занята передачей власти будущему канцлеру. Зато заявка Франции на политическое величие не закрыта.
Каждый французский президент пытается напомнить, что Франция – суверенная держава, из лагеря победителей с формально неограниченным суверенитетом и способна проводить независимую активную внешнюю политику. Путин неизменно – и в этот раз тоже – разговаривает с французами об общей победе, укрепляя этот настрой.
России гораздо комфортнее в Большой двадцатке, где она не единственная развивающаяся и не единственная авторитарная страна, и не младший партнер. Возвращение России в Большую семерку невозможно, но невозможно и решение многих важных для семерки проблем без нее. Доверительный контакт с российским руководством, возможность незримо представлять Россию на ее собраниях – важный дипломатический актив, который Франция не хотела бы упустить.
Александр Баунов, Московский центр Карнеги.
