Видео
В мире
В день рождения Шекспира, который отмечают во всем мире, историк театра Алексей Бартошевич рассказывает о том, почему английского классика проще читать по-русски, и куда делся череп из шекспировской могилы.
— Для молодых зрителей эти кинопоказы стали формой развлечения. Это хорошо? Или серьезный театр должен быть для серьезного зрителя?
— Есть разница между серьезным и занудливым театром. То, что нам показывали — это театр вполне серьезный, и, слава богу, только местами занудливый. Тем более когда речь идет о стратфордских спектаклях Королевского Шекспировского театра.
Ведь туристическая публика приезжает в Стратфорд для того, чтобы увидеть "настоящего", солидного Шекспира и воспринимают этот театр как один из пунктов путешествия — вот вам церковь, где его похоронили, вот вам дом, где он родился, а вот театр, где играют Шекспира, "как положено". А как положено? Никто этого не знает, и знать не должен.
Мы не можем стать елизаветинцами, мы не можем влезть в душу человека, жившего четыреста с лишним лет назад. А если бы вдруг и влезли, и попробовали объяснить, что мы видим в его пьесах, он бы замахал руками и сказал: "Что вы, ребята, я такого не писал, у меня даже в голове этого не было".
Важна почва, по которой хорошо попрыгать, поплясать, потоптать её. И когда кричат "это не Шекспир", то такие крики, при всей их благонамеренности и академической почтенности, довольно далеки от живого театра. Каждое поколение в этих текстах находит свое. В этом одна из загадок или, как сказали бы старые шекспироведы, одна из причин бессмертия "Стратфордского лебедя".
— К слову о текстах. Вы в одной из недавних видео-лекций сказали, что театру надо оставить в покое "Гамлета". Ему сейчас не время?— В истории самой великой пьесы наступает период усталости, когда пьеса устаёт от интерпретаций и от публики, и когда уже интерпретации до того изощряются и умножаются, что теряют последнюю связь с текстом.
С другой стороны, я только что вернулся из Петербурга, где я был на премьере "Гамлета" Додина. Этот спектакль абсолютно не похож не только на традиционные и нетрадиционные представления об этой пьесе, но, в сущности, не похож и на всё, что мы у Додина видели до сих пор.
Это спектакль, как я его понял, как раз о том, что в наше время Гамлета, как такого трагического философа, меланхолика, колеблющегося, страдающего, быть не может, мы не заслуживаем такого Гамлета.
— Если Гамлет не герой нашего времени, то какую пьесу Шекспира мы заслужили?
— Я уже давно хожу по режиссерам и упрашиваю их поставить одну из двух пьес: "Мера за меру" и "Венецианский купец", мне кажется, что эти две пьесы сейчас наиболее актуальны, не на уровне политических аллюзий, а на уровне более глубоких соответствий.
— Бытует мнение, что лучше всего Шекспира ставят британцы, Вы согласны?
— Нет. И те ставят хорошо, и эти. И те ставят плохо, занудно и бессмысленно, и эти ставят плохо, занудно и бессмысленно. Англичане замечательно владеют шекспировским стихом, они воспитаны на этой технике.
Но они очень любят говорить, когда к ним русские приезжают: "Вы счастливые люди, вы читаете Шекспира не в этом туманном, загадочном, архаическом тексте, когда продираешься через завалы старых слов, а для вас Шекспир существует как факт современного языка, современной литературы в переводах Пастернака, Лозинского". Так что при желании даже здесь можно увидеть некоторое преимущество.
— Вы много лет занимаетесь изучением наследия Шекспира. Но остались ли лично для Вас тексты, над которыми по-прежнему ломаете голову, которые представляют загадку?— Есть. Это все 37 его пьес (смеется). Понимаете, как всякое великое искусство, пьесы Шекспира не писались раз и навсегда, то есть Шекспиру в голову не приходило, что о нем вспомнят не то что через 400 лет, а через 25.
А на протяжении столетий меняются пьесы. Не просто взгляды на них, а таинственным образом сами пьесы меняются. Каждое поколение задает свои вопросы Шекспиру и получает или не получает на них ответы. Но смыслы, заложенные в текстах, просыпаются.
В какой-то момент связь между личностью автора и текстом, и так не очень прочная, почти теряется. Тексты отчуждаются от авторской воли и замысла, и начинают жить своей жизнью, безотносительно того, хотел Шекспир это сказать или не хотел.
— В последнее время специалисты по творчеству Шекспира сделали какие-то открытия?
— Время от времени какой-нибудь обычно американский шекспировед заявляет "Я открыл новый текст Шекспира!". А потом, когда выясняется, что это "пуф", об этом забывают до следующего случая. Это и в последнее время происходит, все время что-то открывают.
Недели три назад в Стратфорде стали сканировать могилу Шекспира в церкви Троицы, чтобы понять, что там лежит. И как вы думаете, что выяснилось? Скелет есть, черепа нет! Голова Шекспира пропала. Кто ее украл? Тайна сия велика. Когда? Тоже непонятно.
Скорее всего, это было произошло в конце XVII века, когда особое развитие получила френология — наука, исходящая из убеждения в том, что между формой черепа и талантом есть прямая связь. Вот я думаю, что на пике увлечения этой сомнительной теорией кто-то стащил череп, чтобы узнать, где тут гений, в какой шишке он заключен.
И где он сейчас, этот череп — неясно, может, украшает какую-то тайную коллекцию, а может, где-нибудь лежит, и никто не знает, чей он. Во всяком случае, забавная история. Не без связи с юбилеем.
