Видео
В мире
Шпионский детектив, развернувшийся в Риге в 1585 году, станет первым в череде подобных. Сын Петра царевич Алексей, княжна Тараканова и многие другие подлинные или мнимые претенденты на престол, самозванцы и люди царской крови в умелых руках представляли немалую опасность для российского престола. Чтобы выманить, выкрасть, вытащить их из–за границы, власти шли на хитроумные интриги и филигранные спецоперации. И первой в этом списке была затворница Рижского замка Мария Владимировна Ольденбург, в девичестве Старицкая.
Суровый выбор Бориса Годунова
Эта история началась в годы Ливонской войны. Овладев половиной земель, принадлежавших ордену, русский царь Иван Грозный быстро сообразил, что целесообразней будет не вводить на завоеванной территории "прямое российское правление", а создать здесь буферное королевство под протекторатом Москвы. (В свое время СССР использует эту стратегию в Восточной Европе.)
Подыскали и короля — Магнуса, младшего брата датского монарха, союзника России. А чтобы теснее привязать его к Москве, впридачу к короне Иван Грозный вручил ему молодую жену, дочь своего двоюродного брата князя Владимира Старицкого, — с богатым приданным.
Юной королеве было всего 13 лет, ее супругу — 33 года, что по обычаям того времени никакого мезальянса не составляло — обычное дело. Вскоре у них родилась дочь. И, повернись дело по–другому, территория Латвии вошла бы в зону российского влияния на 200 лет раньше.
Но Иван Грозный проиграл Ливонскую войну, а Магнус оказался никудышным полководцем и правителем. Он с семейством перебежал к полякам, ударился с расстройства из–за несостоявшегося королевства в многолетний загул и в 1583 году умер в Пильтене (ныне Пилтене). Королева Мария оказалась в Рижском замке в большой нужде (а фактически — под домашним арестом), существуя на скудное пособие польской казны.
Иван Грозный пережил Магнуса всего на год, и с воцарением на престоле его сына Федора у поляков появились на Марию вполне определенные виды.
Царь Федор был человеком не от мира сего, очень набожным, но к делам управления решительно неспособным. Реально страною железной рукой правил Борис Годунов, глава тогдашней "кремлевской администрации". Его быстрой карьере весьма способствовал тот факт, что жена Федора Ирина была родной сестрой Годунова.
Проблема была в том, что царская пара была бездетна, а здоровье Федора — слабым. Следующим по списку наследником был малолетний сын Грозного царевич Дмитрий. Кроме того, кровь рюриковичей текла и в жилах Марии Владимировны, куковавшей в Риге. Всех остальных родственников Иван Грозный извел еще в лихие времена опричнины.
Между тем для Бориса Годунова смерть Федора означала не просто "почетную отставку", но и физическое уничтожение. Нравы "игры престолов" той эпохи были крайне суровы, проигравший зачастую терял не только власть, но и голову. Тем паче что Годунов по пути наверх — да и наверху — успел изрядно замазаться кровью, и очень многие имели на него большой зуб.
Взять хотя бы "дело Милославской", когда клан Шуйских решил ударить челом царю Федору и упросить его развестись с бесплодной Ириной (прецедент был создан его дедом Василием III, который отправил свою супругу Соломонию в монастырь, женившись на Елене Глинской). Ему и невесту уже подыскали — юную княжну Милославскую, "дабы иметь наследников, необходимых для спокойствия державы".
Однако Федор искренне любил Ирину, и дело не выгорело. Годунов же, выждав время, постриг Милославскую в монахини, а клан Шуйских утопил в репрессиях. Главу рода — знаменитого воеводу Андрея Ивановича, героя обороны Пскова от армии Стефана Батория, — удавили в темнице.
Понятно, что при всякой смене власти ситуация повторилась бы ровно с обратным знаком: на плаху и в темницу отправились бы Годуновы и их партия. Единственной возможностью сохранить и власть, и жизнь для Бориса было венчаться на царство самому. Между ним и шапкой Мономаха стояли только два законных наследника — царевич Дмитрий и Мария Владимировна, королева без королевства.
Мария Владимировна Ольденбург, в девичестве Старицкая. Портрет кисти неизвестного датского художника из замка Розенборг
Дмитрий жил в Угличе под присмотром своих родственников Нагих, и разобраться с ним не представляло для сторонников Годунова труда. К тому же он сын от седьмой жены Грозного, а по церковным законам того времени жениться можно было только четырежды, так что брак в крайнем случае можно объявить недействительным, а Дмитрия — незаконнорожденным.
С Марией было сложнее. Она была несомненной Рюриковной и сидела при этом в "ближнем зарубежье". Да, сама по себе она была пешкой, но в умелых руках и пешка имеет шанс превратиться в ферзя. А у поляков явно были на сей счет определенные планы. Во всяком случае, польский король Стефан Баторий посылал к Марии с тайными поручениями некоего Станислава Костку, своего доверенного человека. Недовольных Борисом на Руси хватало. Им только дай знамя — легитимного кандидата на престол…
Агент 007 в Риге
Это означало, что Марию нужно было любой ценой возвращать на родину. Но как? Мало того что в Рижском замке ее плотно стерегут — невозможно организовать побег без согласия самой беглянки. А к ней даже подобраться не дают. Брать же замок штурмом и увозить ее силой — на это возможностей рижской резидентуры Годунова явно не хватило бы.
И тут на сцене появляется Джером Горсей, агент 007 английской Московской компании, торговавшей с русскими. Английский дворянин Горсей с 1573 года жил в России, свободно говорил по–русски и выполнял некоторые щекотливые поручения — в том числе и для московского правительства. Поскольку англичане в годы Ливонской войны были союзниками России, поставляя ей оружие и получая взамен стратегически важный корабельный лес, Горсей считал, что, помогая Годунову, приносит пользу и Англии.
Рижский замок в конце XVI века.
В сентябре 1585 года Горсей прибыл в Ригу проездом из Москвы в Лондон. Его задачей было любой ценой встретится с "королевой" Марией и уговорить ее согласиться на план побега.
"Я мог получить разрешение видеть ее только от кардинала Радзивилла, охотника до общества ливонских леди, самых прекрасных женщин в мире, — пишет Горсей в своих мемуарах. — Кардинал сначала принял важный вид, представив это дело как большую трудность, но, когда мы получше познакомились, сделался более приятен и весел и однажды даже засмеялся, проходя мимо меня в важной процессии".
Тщательно отсекая Марию от контактов с соотечественниками, Радзивилл в итоге сдался под напором англичанина, от которого никак не мог ожидать подвоха. И Горсей не подвел заказчиков.
"Когда меня привели к вдове короля Магнуса, я застал ее за расчесыванием волос своей дочери, девятилетней девочки, очень хорошенькой. Она спросила, что мне нужно. Я попросил позволения поговорить с ней наедине, она начала меня удивленно рассматривать и сказала, что не знает меня и у нее нет ни приемных, ни прислуги. Оставив свою дочь со своей дворянкой, она [отошла со мной к окну] в этой же комнате, с еще более величественным видом.
— Мадам, я боюсь, что более не смогу увидеть ваше высочество, поэтому изложу мое поручение без красноречия. Дайте мне ваше королевское обещание, что оставите в секрете все, что я вам скажу, поскольку все это в ваших же интересах.
Хотя она сохранила молчание, я продолжил:
— Царь Федор Иванович, ваш брат, узнал, в какой нужде живете вы и ваша дочь, он просит вас вернуться в свою родную страну и занять там достойное положение в соответствии с вашим царским происхождением, а также князь–правитель Борис Федорович изъявляет свою готовность служить вам и ручается в том же…
— Сэр,— сказала она, — ни они не знают меня, ни я их. Ваша внешность, речь, платье заставляют меня верить вам больше, чем благоразумие позволяет мне.
Вдруг нас прервали, начальник стражи поторопил меня уйти, выражая подозрительность. Она рассталась со мной также неохотно, как и я, начала плакать, за ней заплакали ее дочь и бывшая с ней дворянка; она пожелала, чтобы я нашел средство вновь быть допущенным к ней".
Чтобы найти предлог для следующей встречи, Горсею пришлось притвориться, что он влюблен в королеву. (Впрочем, это было нетрудно, Марии исполнилось всего 25 лет). Радзивилл поверил. "Вы можете видеть ее, но не будьте слишком смелы", — разрешил он, смеясь.
Уже на втором свидании Горсей приступил непосредственно к делу: склонить Марию к побегу.
— Меня особенно тревожат два сомнения, — отвечала она. — Если бы я решилась, у меня не было бы средств для побега, который вообще было бы трудно устроить, тем более что король и правительство уверены в возможности извлечь пользу из моего происхождения и крови, будто я египетская богиня, кроме того, я знаю обычаи Московии, у меня мало надежды, что со мною будут обращаться иначе, чем они обращаются с вдовами–королевами, закрывая их в адовы монастыри, этому я предпочту лучше смерть.
Горсей уговаривал, убеждал, клялся честью, что времена на Руси изменились:
— Ваш случай сильно отличается от прочих, а время изменило этот обычай: теперь те, кто имеет детей, не принуждаются к этому, остаются растить их и обучать.
И наконец — уговорил… Щедро снабдив ее сотней венгерских дукатов золотом и пообещав передать в скором времени еще 400, Горсей откланялся: "Я простился, королева и ее дочь пожали на прощание мою руку, а я был рад успеху".
Уже из Данцига Горсей послал в Москву донесение о проделанной работе вместе с паролем, переданным ему Марией, — белым платком с завязанным в узел перстнем с рубином. Все было зашито в стеганое платье одного из его слуг.
Возвращение в Россию и… горькое разочарование
Остальное было делом техники и рижской резидентуры. Ночью подкупленный начальник стражи, предъявив Марии пароль, выводит ее с дочерью из замка под видом служанок. Утром бьют тревогу, снаряжают погоню, к границе на перехват беглянок летят польские уланы.
"Королева с ее дочерью была хитроумно выкрадена и проехала через всю Ливонию, прежде чем ее отсутствие было обнаружено", — пишет Горсей. На самом деле в Посольском приказе в Москве прекрасно понимали, что на контролируемой поляками территории женщине с ребенком не уйти ни на каких лошадях.
Поэтому той же ночью беглянок привезли на Мангальсалу, затем в лодку — и на борт нанятого корабля, стоявшего в Рижском заливе. Дальше — пересадка в устье Невы на новгородский струг, несколько беспокойных часов, пока миновали шведскую территорию (шведам тогда принадлежала Ингерманландия), и, наконец, Россия.
"Начальник стражи… лишился за это своего места, переданного другому, более надежному человеку", — замечает Горсей, давая понять, что внакладе сей "достойный офицер" отнюдь не остался.
Первое время не жаловалась и Мария Владимировна. "Чтобы кончить эту историю, скажу, что по моем возвращении из Англии я нашел королеву в большом поместье, она имела свою охрану, земли и слуг согласно своему положению, — пишет Горсей. — Но вскоре она и ее дочь были помещены в женский монастырь, где она проклинала то время, когда поверила мне и была предана. Я очень угодил этой услугой [Годунову], но сильно раскаиваюсь в содеянном".
Марию разлучили с дочерью и постригли в монахини, поместив в Подсосенский монастырь. Это случилось в начале 1588–го, а еще через три года в Угличе был то ли убит, то ли зарезался в припадке падучей царевич Дмитрий. Путь наверх Годунову был открыт…
"Говорят, царь — не настоящий!"
Он стал царем Борисом I в 1598 году и, как ни странно это прозвучит после всего рассказанного, оказался одним из самых симпатичных правителей России. Да, Годунов был жесток и способен на крутые меры в своих интересах (которые не отделял от государственных, по обычаю того времени). Но в нем не было и тени патологического зверства Ивана Грозного, который мог просто ради потехи содрать с человека кожу или сварить живьем в кипятке.
Даже такой недоброжелатель Годунова, как дьяк Иван Тимофеев, с удовольствием пересказывающий о нем в своей летописи самые нелепые слухи, признает: "Он много заботился об управлении страной, имел бескорыстную любовь к правосудию, нелицемерно искоренял всякую неправду; во дни его домашняя жизнь всех протекала тихо, без обид; он был крепким защитником тех, кого обижали сильные, вообще об утверждении всей земли он заботился без меры".
Увы, при царских способностях Борису Годунову недоставало того, что было у Марии Старицкой, — царской крови. А именно кровь, в представлении тогдашних подданных, и была основой легитимности любого правителя.
Народ готов был терпеть самые жуткие мучительства Ивана Грозного, ибо он был "истинным государем", и едва ли не пренебрежительно относился к благодеяниям "выбранного" царя Бориса. "Милость, дарованная государем, по наследству престол получившим, имеет только значение милости, тогда как милость от царя избранного является в виде платы за избрание", — разъясняет историк Соловьев.
А потом чередой пошли неурожайные годы, начался голод, а поляки, не имея под рукой законных наследников престола, откупали Лжедмитрия. И страна погрузилась в Смуту. Целые полки переходили на сторону самозванца, это ведь измена "природному царю" — страшное дело, а потомку татарского мурзы Четя на царском престоле — вроде как и можно.
Лжедмитрий I и царевна Ксения Борисовна Годунова — русская царевна, дочь царя Бориса Годунова и Марии Григорьевны Скуратовой-Бельской, сестра царя Фёдора II
История дала Марии Старицкой возможность потешиться: после скоропостижной смерти Бориса Москва пала к ногам Лжедмитрия, дочь Годунова Ксению он сперва сделал своей наложницей, а потом отправил… в тот самый Подсосенский монастырь.
Впрочем, две женщины быстро сдружились и в сентябре 1608 года сбежали из неукрепленного женского монастыря в Троице–Сергиевскую лавру, где пережили знаменитую 16–месячную осаду поляков. Смута все–таки "достала" их в 1610 году в Новодевичьем монастыре. Он был взят казаками Заруцкого, которые "черниц — королеву княж Владимирову дочь Андреевича и царя Борисову дочь, на которых преж сего и зрети не смели, — ограбили донага".
Мария успела увидеть восхождение новой династии — Романовых. Потом она предстала перед Богом, а история покатилась дальше, чтобы повториться на новом круге.
"Нелигитимные" цари и дворянство
"Природный государь" Петр I еще мог ломать дворян через колено, когда это было необходимо для блага державы. Он был сыном и внуком царей. Но своего единственного сына он сам послал на казнь, и с 1725 по 1825 год начинается 100–летняя эпоха дворцовых переворотов. Потому что не осталось неоспоримо законных наследников.
Лифляндская прачка, ставшая царицей Екатериной I, правами на трон не обладала и держалась на штыках "петровской партии", всячески умасливая своих сторонников.
Анна Иоанновна, приехав царствовать в Россию из провинциальной Митавы, отодвинула Елизавету, которая была хоть и внебрачной, но все же дочерью самого Петра. И тоже должна была всячески потакать своей партии. Как и Елизавета, взявшая–таки "свое наследство" в ходе переворота 1741 года.
Петр III права на трон имел вовсе уж эфемерные и при попытке повести себя как настоящий наследный государь был моментально свергнут и быстро умер (видимо, задушен).
Наследовавшая ему на троне Екатерина II, будучи чистокровной немецкой принцессой без малейшей капли "романовской крови", на престол не могла претендовать даже теоретически. Это не помешало ей просидеть на нем три десятилетия, но какой ценой? Она купила лояльность дворян такими уступками, что те потом еще столетия прославляли "Золотой век Екатерины". "Со временем история оценит влияние ее царствования на нравы, — писал Пушкин. — Екатерина знала плутни и грабежи своих любовников, но молчала. Ободренные такою слабостью, они не знали меры своему корыстолюбию… Отселе пошло совершенно отсутствие чести и честности в высшем классе народа. От канцлера до последнего канцеляриста все крало и все было продажно".
Павел I, по сути первый законный государь, попытался взять дворянство в руки, но через года скончался "апоплексическим ударом" табакерки по голове. И недаром первыми словами его сына Александра I были: "При мне всё будет как при бабушке". Повторять ошибку отца он не собирался.
В итоге за 100 лет у правителей России боязнь перед дворянством вошла в привычку. Лишь Николай I начал исправлять ситуацию, но освободить крестьян не рискнул и этот "самодержец Севера".
…И вся эта лавина "нелигитимности", обрушившаяся на генеалогию российских правителей, была сдвинута камешком одной операции, которую англичанин Горсей и неизвестные истории агенты Годунова провернули в Риге в 1585 году. А впрочем, была бы история России счастливее, если бы вместо царя Бориса на трон взошла царица Мария? Этого мы уже никогда не узнаем.
Константин ГАЙВОРОНСКИЙ.
Фото
Картина А. Д. Литовченко "Иван Грозный показывает свои сокровища английскому послу Горсею"
