Видео
В мире
На эти и другие вопросы попытались ответить кандидат исторических наук Ирина Карацуба и доктор исторических наук Андрей Суслов в ходе дискуссии, организованной Фондом Егора Гайдара. «Лента.ру» публикует главное из беседы.
Из широких штанин
Ирина Карацуба:
Если играть словами, то можно сказать, что советский паспорт — это закрепощение вместо обещанной свободы. Мы знаем, что партия большевиков шла к власти под лозунгами отмены паспортной системы и полной свободы передвижения. Не совсем по воле партии большевиков и не совсем уж полная, но свобода перемещения, тем не менее, существовала в стране во времена нэпа после Гражданской войны, пока в 1925 году не был введен институт прописки, а в 1932 году — паспорта.
Советский паспорт был достойным наследником появившегося еще в конце царствования Петра I российского паспорта, система которого начала складываться в последние годы царствования Петра (подушные переписи и так далее). В основном это делалось для регулирования процесса миграции, передвижения населения. Если уж совсем грубо говорить — для борьбы с крестьянскими побегами, потому что сначала эти бумажки, которые позже начали называть паспортами, стали выдавать крестьянам, чтобы их перемещение можно было жестко контролировать.
И самым долгоиграющим институтом петровских реформ оказался именно паспорт. Долго был сенат, Синод, но все это ушло — сословия, титулы, табель о рангах… А паспорт до сих пор с нами, и это говорит о том, что главными целями паспортизации, что петровской, что советской, были фискальные, полицейские, мобилизационные и цель регулирования передвижения потоков населения. Паспорт освобождал государство и тотально огосударствлял человека. Притом, говоря о государстве — петровском, советском или нынешнем, — обычно понимают систему публичной власти. А какая же тут публичная власть? Скорее, здесь то, что называется вотчинной или патримониальной властью, — то есть и государство само по себе очень своеобразное.
Андрей Суслов:
Если представить 1932 год, то это ситуация голода и хаоса. Массы людей из сельской местности, те, кто пытается бежать от закрепощения в колхозах и голода, стремятся в города, думая, что там смогут найти для себя пропитание. Те, кому удается бежать со спецпоселений и добраться до городов, хотят сделать то же самое. В это время появляются продовольственные карточки, которые очень трудно реализовывать в среде рабочих, потому что те, кто прибывает в города, тоже стремятся к этой системе приобщиться. Появляется масса фальшивых продовольственных карточек, возникают люди, по ложным пропускам проходящие на заводы, чтобы питаться в заводских столовых.
Нормальный учет у власти не был налажен, и с этим хаосом надо было что-то делать. Плюс к этому совершалась масса преступлений как в селах, так и в городах. Поэтому причин для введения паспортной системы было три: закрыть сельскому населению доступ в города, наладить учет рабочих и, наконец, бороться с преступностью, криминалом.
Если же посмотреть, что стало получаться дальше, то у Сталина и его соратников из мер, продиктованных необходимостью, начало возникать иное значение. На мой взгляд, паспортная система явилась для Сталина одним из инструментов социальной инженерии, который позволяет выстроить квазисословное общество.
Что есть сословие? Еще давно советский историк Непряхин в своих книгах о Средневековье очень точно сформулировал, что важнейшая черта сословия — это привилегии. Как раз паспорт, в частности, закрепил эту привилегированную систему для части квазисословий, которые жили в городах. Это стало важной чертой того общества. Потом уже, в постсталинское время, явная социальная дискриминация ушла, но многое от нее осталось, а некоторые ее черты дошли и до нашего времени.
По форме советская паспортная система многое заимствовала из имперской. Стоит посмотреть на паспортную книжку образца 1933 года — и мы найдем заимствования из дореволюционного паспорта. Вместо возраста там записывался год рождения, графу «исповедание» сменила «национальность», вместо места жительства ставился штамп о прописке, сохранилась глава о воинской обязанности.
Но с точки зрения самой системы, если в царской России получалось так, что паспорт скорее позволял податным сословиям передвигаться вдали от родных мест и давал им охрану, то в СССР паспорт давался тем, кто был привилегирован и жил в городах, а отсутствие паспорта делало человека дискриминированным, затрудняло его передвижение. То есть в царское время паспорт позволял передвигаться по стране тем, у кого не было привилегий, а в советское — выдавался тем, у кого были привилегии.
Второе крепостное право
Ирина Карацуба:
Для большинства населения страны процесс как бы эмансипации, освобождения от второго крепостного права, начался в 1974 году с началом выдачи паспортов колхозникам. Но он растянулся, и в некоторых местах паспорта получали аж в 1989 году. Это говорит о том, что основные цели, поставленные на самом деле этой паспортизацией, были глубоко интегрированы в саму суть большевистского, советского режима.
Интересно, кстати, что хотя очень много всего написано, сказано и исследовано относительно него, а никто до сих пор не пришел к консенсусу относительно того, как называть этот период. Социалистический? Советский? Что это было? Партия государства? Или что-то еще? У нас нет слов. Но как его ни называй, а тотальное огосударствление началось задолго до него и, я боюсь, продолжается до сих пор. Мы ему все говорим «уходи!», а оно возвращается. И роль паспорта в нашей жизни за последние двадцать лет, несомненно, повысилась. Каждый из нас чувствует, в скольких местах он обязан предъявлять этот несчастный документ.
Все мы знаем, что такое ВКП(б) — Всесоюзная коммунистическая партия (большевиков), но крестьяне это расшифровывали по-другому: второе крепостное право (большевиков). Учитывая, что последние его очаги были ликвидированы в 1989 году, мы с вами только лишь лет 30 назад вышли из крепостного права, что не может не сказываться на нашей ментальности, нашем поведении, состоянии государства — на чем угодно. Конечно, в постсталинские времена были послабления — отменили, скажем, литеры, которые ставили в паспорт человеку, если он прошел через лагерь, он [паспорт] больше не мог рассказать о твоей мученической истории. Но все-таки он оставался основным документом.
Я родилась в 1960 году. В 1992 году я во второй или третий раз попала в Америку — но уже серьезно, чтобы работать. И вот я приехала в американский университет, и мой спонсор сказал мне: «Так, паспорт у тебя есть, теперь тебе нужно какое-то удостоверение. Ты машину водишь?» Я говорю: «Нет». Он отвечает: «Ну прекрасно, сделаем тогда тебе non-driver’s ID». Что это? Мне выдали такую пластиковую карточку с моей физиономией, и я год жила и преподавала в Америке с этой маленькой пластиковой карточкой. Для меня это было таким потрясением, что я не должна на каждом углу показывать свой паспорт, потому что весь мой предыдущий опыт приучил меня именно к этому.
Андрей Суслов:
Я родился в городе Пермь, который был закрыт для иностранцев. Это была одна из форм паспортного режима, существовавшего тогда в Советском Союзе. Не самая жесткая, конечно. Как жителю этого города мне не казалось, что это что-то особенное, поскольку в позднесоветское время не нужно было везде с собой носить паспорт. Он был реально нужен для каких-то важных вещей — допустим, для смены прописки при перемене места жительства, для устройства на работу-учебу и когда едешь в турпоездку.
Но в сталинские времена его нужно было обязательно носить с собой, без паспорта могли возникнуть серьезные проблемы. Сейчас, как мы знаем, тоже могут быть серьезные проблемы, если не иметь его при себе. Но тогда, несмотря на то что мы проживали в так называемом закрытом городе, никаких неудобств мы не испытывали, и не скажу, что в этом смысле мы сильно отличались от других городов и режимных мест. Другое дело, на селе и в тех городах, которые были закрыты всерьез.
Графа «национальность»
Эта графа была довольно строго лимитирована национальностью родителей — если у них были разные национальности, то можно было выбрать одну. А в 90-е годы началась вакханалия! Мне очень понравилось, что по результатам одной из последних переписей по национальности есть около тысячи человек джедаев, тысяч пять эльфов, и так далее. Идет конструирование национальностей. О графе «национальность» в советском паспорте написаны тома, библиотеки. В какой степени она формировала национальное сознание и как это вступало в противоречие с тем, что государство стремилось слить все национальности в «единую общность — советский народ»?
Мне очень понравилось высказывание одной моей заведующей по фамилии Павловская, но мы ее звали Тер-Минасова. И Аня Павловская сказала: «Знаешь, я как-то узнала, что я армянка, и долго очень думала: что мне с этим делать? Как с этим жить? Что значит — быть армянкой?» Это были ранние 70-е годы. Аня правильно решила для себя эту проблему. Сейчас она написала несколько книг об армянской кухне. Как человек, который очень любит готовить, она выстроила национальную идентичность через еду.
Николай Сванидзе, модератор дискуссии:
Мне кажется, что в предвоенные советские десятилетия, до того, как началась страшная антисемитская кампания по борьбе с космополитизмом, графа «национальность» была более безвредна по сравнению с графой о социальном происхождении. Потом, правда, выяснилось, что она вовсе не безвредна.
Уже в совершенно вегетарианские времена, в 1971 году, я получал паспорт. Так получилось, что я по отцу — грузин, а мама значилась как русская. Я пришел в паспортный стол — москвич, русский мальчик, русский язык родной, другого не знаю — там сидят три девочки и одна дама постарше. Я автоматически сел за столик к самой хорошенькой, и она спрашивает меня по имени-отчеству, что мне, конечно, польстило, мол, кем будете записываться, Николай Карлович? Вот, у вас мать русская, отец грузин…
И тут у меня мгновенно что-то пролетело в голове, с чем я ее тут же и ознакомил. «Вы знаете, — сказал я, — у меня фамилия Сванидзе и лицо не так чтобы очень славянское, поэтому давайте я запишусь грузином, и будет нормально. Конечно, по культуре я русский, но лицо не русское, фамилия не русская — со всех сторон буду получать. А так — грузин и грузин, нормально». Она говорит: «Хорошо, но у вас же мама русская? Запишитесь русским!» Я снова завел, мол, понимаете, я бы записался русским, — ну и опять по кругу. Она говорит: «Ну понятно. Но мама-то русская? Запишитесь русским-то!»
Тут я начал дергаться, потому что понимаю — на меня оказывается давление. Мне, в принципе, изначально было все равно, кем записываться, но так-то я уже принял решение, и, как всякий нормальный человек, видя, что на меня давят, начал укрепляться в принятом решении и раздражаться. «Нет, грузин!» — говорю. Наш диалог продолжался минут 20. Потом подошла дама-начальница и говорит: «Ну запиши ему, Валя, грузина». И мне во всю графу «национальность» в паспорте записали слово «грузин». И первое, что бросалось в глаза, когда этот паспорт открывали, — не фамилия, не имя-отчество, а «ГРУЗИН». Некоторые эту надпись за фамилию принимали.
А это была Москва, 1971 год. В Москве на это обращали внимание. Видимо, тогда уже была проблема в стране с соотношением количества русских к другим национальностям.
Паспортный контроль
Андрей Суслов:
Паспорт становится индикатором той группы сословий, которые его имели. Если такая группа, как колхозники, не имела его, то не могла жить в городах, не получив соответствующий документ, не могла получать те блага, которые есть там. Помимо всего прочего, колхозники не могли поменять место работы, ведь паспорт 30-х годов фиксировал не только прописку, но и прием на работу и увольнение с нее — для этого была специальная графа, в которой ставили штампики «принят на работу» или «уволен с работы».
Если человек приходил — и этих штампиков нет, или, допустим, он не может каким-то образом показать, что работает на производстве или хотя бы каким-то образом связан с городом, он не может дальше передвигаться. Это и было показателем закрепощения для колхозного крестьянства.
Ирина Карацуба:
Конечно, главным пострадавшим было именно колхозное крестьянство, потому что, скажем, в совхозах были паспорта — но сколько было тех совхозов? Имелись еще и так называемые лишенцы по конституции 1918 и 1924 годов. Конституция 1936 года их ликвидировала на бумаге, но на самом деле все было не совсем так.
Категорий лишенцев было несколько: бывшие представители эксплуататорских классов, священнослужители, бывшие белые офицеры, кулаки, нэпманы и члены их семей. Если их самих было около двух процентов, то членов их семей было шесть процентов. Получалось около восьми процентов — огромное количество населения. Паспортов у лишенцев не было, и это тоже ограничивало их во многих правах.
В университете меня учил Петр Андреевич Ранчковский, замечательный профессор, специалист по истории XIX века, который прославился тем, что всех студентов знал по именам-отчествам. Он был сыном известного историка и белогвардейского генерала, и для того, чтобы как-то «компенсировать» свое происхождение, во-первых, женился на пролетарке, а во-вторых, был несколько лет пожарным в ГУМе у фонтана. Все это — чтобы получить паспорт и поступить в московский университет.
Андрей Суслов:
Еще одна категория — спецпоселенцы, число которых колебалось от миллиона до трех на всем протяжении сталинской эпохи, и они тоже были привязаны к месту поселения. Высылка в спецпоселение — это административное наказание. Первыми спецпоселенцами были «раскулаченные» крестьяне — я беру это слово в кавычки потому, что кулаков-мироедов к тому времени уже не было, и этот конструкт просто предполагал создание образа врага.
Сначала два с лишним миллиона спецпоселенцев представляли «раскулаченные» крестьяне с семьями, затем, в годы войны, эта категория пополняется представителями репрессированных народов, а это тоже порядка двух миллионов человек, а также менее значимые категории. Это несудебная мера, административная, применявшаяся по какому-то социальному признаку. Людей переселяли в отдаленные места, где они должны были проживать. С определенной периодичностью, которая могла меняться (скажем, раз в неделю), они обязаны были приходить к коменданту и отмечаться.
Если говорить о тех, кто освободился из мест заключения, то тут многое зависело от того, имели они раньше паспорта, проживали в городах или нет. Но даже те, кто проживал в городах ранее, зачастую не могли вернуться обратно, потому что сначала они получали справку, а потом — паспорт с отметкой (еще одна характерная черта сталинского паспорта). И с этой отметкой они могли приезжать только в места обычного паспортного режима — допустим, в Москву, Ленинград, еще в 25 городов, на режимные территории им нельзя было попасть.
Служба в армии для мужчин была вариантом вырваться из колхозного рабства. Отслужить в армии, а дальше устроиться на завод, на стройку и таким образом уже дальше получить паспорт. Другой распространенный легальный ход — выйти замуж или жениться на городских жителях. И не надо забывать, что в советское время все происходило не всегда так, как было предписано, — неформальные практики существовали: фиктивные браки, многие другие полулегальные ходы, которые предпринимали люди.
Недоверие власти
Паспорт — это лишь один из инструментов формирования сословной системы. Указ Президиума Верховного Совета от 26 июня 1940 года еще больше прикрепил сословие рабочих к местам производства. Кстати, надо понимать, что был похожий указ, когда учащиеся прикреплялись к своим училищам. Они не могли под страхом уголовного наказания их покинуть, и к тому же они были обязаны работать по месту распределения, куда их пошлют. То есть как рабочие, так и крестьяне таким образом закрепощались. Плюс, отчасти это касалось служащих. Свободы, по большому счету, в Советском Союзе не было, это вопрос о разных градациях несвободы. Тут, конечно, дело не столько в паспорте — он был инструментом, позволявшим сделать закрепощение более бюрократически формальным и демонстративным.
Формирование паспортной системы, помимо прочего, укрепляло недоверие власти к человеку. Коммуникация «человек-власть» в значительной степени происходила как необходимость что-либо доказывать ее представителям. Конечно, «есть бумажка, и в ней все написано». Но если взять то, что касается получения паспортов в 30-е годы, именно на гражданина возлагалась обязанность представить все необходимые справки, чтобы получить этот паспорт. Необходимо было доказать, что ты где-то работаешь, живешь в какой-то квартире, необходимо было представить справку относительно социального происхождения, чтобы доказать его… Если не дай бог ты что-то потерял, это становится твоей проблемой, и тебе не доверяют.
На мой взгляд, именно эта презумпция недоверия власти к человеку перекочевала в общую систему коммуникаций между человеком и властью уже в позднюю советскую эпоху и остается до сего времени. С этой системой мы живем. Те, кто достаточно долго был за рубежом, понимают, что там есть некая презумпция доверия власти к человеку. Покойный Задорнов мог сколько угодно шутить по поводу «глупости» американцев, но это по большому счету не глупость, а именно проявление доверия.
Записал Михаил Карпов
