Видео
В мире
Среди книг, очерков, картин, посвященных довоенной Латгалии, многие подписаны необычной фамилией — Нольде. Их автор — Леонид Николаевич Нольде — до войны жил в родовом имении своих предков — в Жоготах, в Резекненском крае. В его родословной переплелись французы и шотландцы, ливонские рыцари и русские военачальники.
Леонид Нольде родился в Либаве, нынешней Лиепае, в 1899 году в семье кадрового офицера — полковника Николая Эрнестовича Нольде. Но вскоре он уезжает в имение матери — в Жоготы, что в Резекненском крае. Там прошли детство и юность.
Жоготы в середине XIX века купил дед Леонида по материнской линии — контр–адмирал Российского флота Самуил Иванович Мофет. На пенсии хотелось удалиться от мирской суеты, а в Жоготах было все, что для этого надо, — дивная природа, роскошный сад, пруды и озера.
Предки Мофета были шотландцами. Один из них — мореход Иоанн Гамельтон Мофет — в русский флот был приглашен в петровскую эпоху. По отцовской линии пращурами Леонида были родственники французских королей. Барон де Ноль был ливонским рыцарем.
Юноша с такими корнями не мог не стать военным. Поступает в Псковский кадетский корпус. Успел закончить — грянула Гражданская война. Строки "Подайте патроны, поручик Голицын, корнет Оболенский, налейте вина" не о нем. Леонид Николаевич возвращается в родные Жоготы.
Его "полем битвы" становятся книги и картины о родном крае, частичке русской земли, не тронутой большевиками. Рассказывает о традициях, о староверах, среди которых прошло детство. В очерке "Высечка" рисует взаимоотношения прихожан Исмерской моленной с наставником. "Был странно противоречив их семейный и религиозный уклад.
Их старообрядческая моленная стояла на другом берегу (Исмерского озера. — И. Д.). При ней жил пьяница — наставник, которого за пьянство много раз изгоняли. Но потом опять принимали за раскаяние, за религиозную ученость и за практический ум. Оттуда в предвечерние затихающие часы плыли дрожащие торопливые звоны. Там били в древнюю железную рейку перед вечерней и утреней.
Иногда к этим звонам присоединялись, покрывая их в глуши, дальние гулы могучего городского колокола. Тогда казалось на озере, что откликающиеся удары были теми, что идут прямо к Богу. Они все примиряли, вбирали в себя и величественно несли куда–то, быть может, к самому подножию Творца этих опутанных и поврежденных людей. Противоречие и неуемность, простодушие и лукавство — все было на этой земле…"
Об отношении Нольде к староверам свидетельствует лишь один факт — на чужбине, в эмиграции, где он оказался позже, печатался под псевдонимом Авдей Староверцев. Между прочим, "Авдей Староверцев" знал в совершенстве восемь языков, выпускные экзамены в Псковском кадетском корпусе сдавал на французском. При этом оставался русским патриотом.
Одной из староверско–латг
И крутит уже там хороводы, тянет разметавшуюся фату вдоль потемневшего леса. И я думаю: заносит дороги. Занесет, пожалуй, и ту, ради которой выбрался я из дому в этот метельный вечер под Новый год, когда так отраден деревенский уют среди близких. Но знаю я, что по многим дорогам плетут сейчас к городу люди, и мало кого из путников остановят сегодня пурга или сладкая латгальская бражка, что сварена дома, или иная новогодняя снедь.
Завтрашний день — это вожделенный день исконно староверско–латг
Нередко Леонида Нольде можно было увидеть в родных местах и за холстом. Выпускник кадетского училища не был самоучкой — в 1920–е годы учился в Рижской и Берлинской академиях художеств. Писал портреты и пейзажи.
Названия говорят сами за себя: "Полевая дорога в Режицу", "Жоготский дом", "Весна в Балинове". Спустя годы в эмиграции Нольде с профессором Лукьяновым расписал иконостас храма Сергия Радонежского в Индианаполисе. Его иконы и картины не раз выставлялись на престижных выставках в Париже.
В 1920–1930–е в Жоготы в гости к Нольде приезжали известные русские художники, после революции переехавшие в Латвию, — Виноградов, Богданов–Бельски
"К 7 часам утра стайка ребят уже ждала Богданова–Бельск
С. А. Виноградов, несмотря на болезнь в последние годы и дрожание рук, писал в каком–то чувственном упоении. Помню его в россыпях сирени. Белые и голубые звездочки опали на лоб, на плечи, прилипли к палитре…
С Константином Семеновичем Высотским мы были дружны честной "болотной" дружбой, охотничьей. Охотника и анималиста, его влекли заросли березняка, вырубки, болотца, озерная глушь, места, где водятся тетерева, дикие утки. А еще он любил наш быт староверский. Вот частый путь — тропинкой вокруг озера к моленной, где он заслушивался знаменитыми распевами… На этой тропе сколько он написал этюдов…"
В 1930 году в рижском издательстве "Мир" вышел роман Леонида Нольде "Не ржавели слова". В имении Веригино, вокруг которого разворачивается действие, легко угадываются Жоготы, а сам автор — в образе главного героя Петра Веригина.
В сентябре 1939–го Нольде с домочадцами уезжает в Германию. И слава Богу. Через год–полтора их бы точно вывезли в "телячьих вагонах" в Сибирь, а выпускника кадетского училища могли бы и расстрелять прямо на месте. Так случилось с одним из его братьев — Владимиром Николаевичем Нольде и их семейным врачом — доктором Струве.
После долгих скитаний Нольде оказались в Бразилии. Леонид Николаевич по–прежнему много пишет, но нет ни одного произведения о чужбине. Все — о родной старине. "Латгалия — это страна озер, да перелесков, да полевых зеленых дорог в конском щавеле, кашке медвяной, в ромашках и мятликах.
А еще в Латгалии хаты с врубными углами, с резными наличниками в петушках, иногда с крыльцами пилеными, и садики за лозовым плетнем с вербою, с грушей и яблоней… Кто пейзажист русский, тот непременно, как юноша девушкой, пленится Латгалией…
Да требователен в Латгалии старый быт. Там еще и крутые обычаи живы. Там не перевелись еще и жестокие битвы на ярмарках, и умыкание невест в прощенное воскресенье, и суеверие, и удаль, и молитва в пост…"
Супруга Леонида Николаевича, поэтесса Нина Петровна Нольде, писала:
…Но верю я — хранит Всевышний
Пришельцев из земли чужой,
Любовь и верность сохранивших
К стране родимой и больной…
…И вдаль, где в дымных очертаньях
Синеет лес и гаснет свет,
В бездумной радости свиданья
Уйдет и боль бездомных лет…
Родину им не суждено было увидеть. Нина Петровна умерла в Бразилии через год после написания этих стихов — в 1955–м, ее муж пережил ее на семь лет — его не стало в 1962 году. Поклониться отчему краю смогла лишь дочь Нины Петровны и Леонида Николаевича, побывавшая здесь уже в новые времена. Правда, встреча была омрачена. Семейная усыпальница в Жоготах оказалась разграблена "кладоискателями
Илья ДИМЕНШТЕЙН.
