Видео
В мире
"Мне бы хотелось, чтоб у нас было гораздо больше латышей русского происхождения, которые ассоциировали бы себя не с Россией, а с Латвией. У нас самая большая проблема - двухобщинное общество. Во многом это «заслуга» медиавлияния «русского мира», но я не хочу сказать, что введение негражданства в 90-х было хорошим решением. Оно оттолкнуло многих из тех, кто был на баррикадах", - говорит в интервью press.lv известный латышский режиссер Виестур Кайриш. Говорить собирались о его нашумевшей премьере в Русской драме «Король Лир»....
- Вы поставили не просто Шекспира, но на русском языке и в русском театре.
- Вот это мой политический выбор. Для меня очень важно, чтоб в русской среде Латвии доминировали люди, которые смотрят по-европейски и на политику, и на культуру, и на демократию. И лояльны и европейским идеям, и Латвии.
Поэтому для меня важно работать в цитадели русской культуры Латвии, чтоб своей работой влиять на русских людей. Моя постановка - это европейский путь театра, в России театр немного другой.
- Но Шекспира там все-таки давно знают.
- Дело даже не в пьесе — в ее подаче, в осмыслении. Меня один немец недавно спрашивал, как это я вообще могу работать в русском театре и еще без конфликтов. Вот именно это для меня и важно: чтоб я в своем родном городе мог работать всюду и общаться с людьми без конфликтов. Чтоб мы все это могли.
- И про что ваш «Король Лир»?
- Особенных плакатных идей я туда не вкладывал. Хотел показать, что есть сложные вещи, амбивалентные, что ты далеко не всегда можешь понять, кто хороший герой, а кто плохой.
- Что все относительно?
- Нет, относительного нет ничего. Что все гораздо сложнее, чем черное и белое.
- Некоторые поняли, что плохо, когда власть не готовит себе преемника.
- Это не про Путина. Если говорить коротко, я делал спектакль о слепоте. Я ощущаю, что слепота - это самая важная движущая сила и людей, и общества в целом. Не зрение, не здравый ум, не логическое сознание, но именно слепота.
Нам всем кажется, что мы пытаемся идти по самому логичному и осмысленному пути, но часто выясняется, что шли как раз мимо и не видели очевидных вещей.
Эту библейскую тайну бытия раскрыл и проанализировал в своей пьесе Шекспир. И тут уже не важно: Путин ты или Вейонис - каждый может оказаться на месте Лира. И это - сущность человека, а не анализ какой-то ситуации.
- Где вы учились русскому языку?
- У меня была очень странная бабушка, которая каждый вечер смотрела программу «Время» и с детства очень много говорила со мной на русском. Это был ее родной язык, потому что ее мама-латгалка познакомилась с ее отцом-поляком в Петербурге и русский был их общим языком.
Благодаря бабушке я стал довольно рано читать в оригинале русскую литературу. Когда Советский Союз разрушился, слава Богу, русский язык был единственным иностранным, который я знал. Потом уже выучил английский.
Маленькому народу необходимо знание хотя бы двух иностранных языков. Большие нации обычно других языков не учат, чем обкрадывают себя. Шекспира я, например, читал в оригинале, но именно Пастернак своим переводом приблизил его ко мне.
- Вы говорили, что впервые полностью окунулись в русскую среду здесь, в русском театре, - как ощущения?
- До сих пор я много работал с русскими артистами, но в латышских и немецких театрах, полного погружения в русскую среду еще не было. Хотя в рижском русском театре очень хорошо говорят по-латышски, разница менталитетов, конечно, чувствуется.
Например, с латышским актером ты сначала договариваешься, как он что-то будет делать, потом еще пару раз это обсуждаешь, а русский актер кивает и сразу делает. У него реакция непосредственная, нет этого долгого обдумывания или приготовления.
Я был, в некотором роде, удивлен, что эта разница существует. Если он злой на режиссера, то это проявляется сразу, он не держит это чувство в себе до следующего дня.
- А зачем вам влиять на русских Латвии «в пользу Европы»?
- Многие спорят об особом историческом пути России - я не считаю нужным это обсуждать.Для меня главное, чтоб Латвия не оказалась на этом пути вместе с Россией - по ту сторону железного занавеса, до которого уже почти довела ее агрессивная политика. Хотя я совсем не уверен, что самой России азиатство ближе, чем европейский путь. Не надо забывать, что новгородское вече было первым демократическим институтом на территории Европы.
- И что в этом смысле вас беспокоит в русских Латвии?
- Мне бы хотелось, чтоб у нас было гораздо больше латышей русского происхождения, которые ассоциировали бы себя не с Россией, а с Латвией. У нас самая большая проблема - двухобщинное общество. Во многом это «заслуга» медиавлияния «русского мира», но я не хочу сказать, что введение негражданства в 90-х было хорошим решением. Оно оттолкнуло многих из тех, кто был на баррикадах. Но надо идти дальше и строить единое общество.
- Вы как раз с дебатов с Ушаковым...
- Мой главный вопрос к нему о том, что у него нет планов по амбициозному развитию Риги как центру региона, городу северо-европейского уровня. Он придерживается стратегии "горизонтального развития", а мне бы хотелось "вертикального": почему б не попытаться сделать Ригу столицей Восточной Европы?
Что еще - он не произносил слова «оккупация». Очень смешно обходил его всячески, говорил, что факт не отрицает, что Латвия не хотела вступать в СССР, но слова «оккупация» произнести не смог.
- Для вас это важно, чтоб он его произнес?
- Да, конечно. Мы не должны прятать факты под ковер, надо признавать свое прошлое - и участие в Холокосте, и оккупацию. У меня нет претензий к русским, неправильно считать их оккупантами. Можно было бы чуть потише отмечать 9 мая - все-таки легитимизация 50-летней оккупации. Я понимаю, что это всенародный праздник, люди его отмечают, просто не надо делать это так вызывающе.
Была концепция, что расколотость общества уменьшится, если русские будут лучше знать латышский язык. Сейчас они знают его намного лучше, но оказалось, что язык - это не главная проблема. Значит, надо заниматься комплексом вопросов.
-А в чем, возвращаясь к Шекспиру, слепота латышей?
-В том, что они отдали Ригу Ушакову и вообще не борются за нее. Латвия стала чем-то вроде картеля, который разделили между собой на зоны правительственные партии и «Согласие», и все довольны. Потому ни одна латышская партия не выдвинула в Риге реального конкурента Ушакову.
- И что с этим делать?
-Вот тут у меня главная претензия не к политикам, а к избирателям. Надо наказывать коалиционные партии. Не голосовать за тех, кто сейчас во власти. Я очень надеюсь, что избиратели на этих выборах покажут, что не допустят к следующему сейму тех, кто руководит страной сейчас. Чтоб дали это понять. Иначе - деградация власти.
- Видите ли вы более подходящую кандидатуру на пост мэра, чем Ушаков?
-Нет! Мы должны понимать, что сейчас все равно будет Ушаков, независимо от того, признает он оккупацию или не признает. Рига это не просто городок, где развивают только дорожки и парки. Мэр столицы - это политик национального уровня. Мэры до Ушакова, латышские, это был позор нации, тут без вопросов. И то, что он русский не вопрос, главное чтоб он был лоялен Латвии и хорошо знал латышский язык.
Но мне даже обидно, что такой современный человек, как Ушаков, не создал партию современных русских европейски нацеленных людей. И очень боится произнести одно слово, а это было бы важно для всех нас в Латвии. И его избиратели остались бы с ним.
- Но в лояльности Ушакова вы уверены?
- Я бы хотел надеяться, что это так, но не уверен. Но я не уверен и в самых патриотических латышских партиях.
-А что для вас значит лояльность?
-Для начала мы должны понять, что произошло в Латвии в 1991-м году. Был тут Нюрнбергский процесс? Кто поменял власть — народ или КГБ?
- То есть, вы бы хотели десоветизации?
-Конечно!
-Но ведь сколько латышей бы пострадало в первую очередь!
-Да, много. А лучше, чтоб мы от этих латышей до сих пор страдали все вместе? Это же одна из главных проблем Латвии, что внешне мы в евросообществе, а внутренне мы все та же советская структура.
Если б мы изначально строили государство правильно, то и наши межнациональные отношения давно бы другими. Структура общества была бы здоровой.
- Что думают об этом в латышской среде?
- Доминирующее настроение - разочарование. Выход трудно найти. Все, что нас держит, - это наша свобода. То, что Латвия независимое государство.
Я недавно ездил по России - там в разных маленьких городках в центре везде улицы Ленина и памятники его же. У нас — улица не Улманиса - Свободы. В России важен царь, неважно как его зовут. Это показывает разницу в наших ценностях.
- Не все понимают, в чем свобода, если латыши уезжают из страны сотнями тысяч, если сами не могут защитить свою территорию, если денег своих нет — сплошь из еврофондов, и даже язык латышский кое-где заметно отступает под натиском английского.
-Ну, это вы очень пессимистическую картину нарисовали. Хотя отрицать этих вещей нельзя, но мы все же остаемся государством, которое называется Латвией. И принимаем решения на благо нашего государсства, а не другого.
В какой-то мере все от чего-то зависимы, но главные наши ценности это латышский язык и латышская культура, которые невозможно развивать при оккупации. Про наше процветание в СССР это тотальное вранье, нынешнее наше развитие несопоставимо с прежним.
- У вас же латгальские корни, насколько чувствуете себя латышом? Как раз недавно отмечали присоединение Латгалии к Латвии...
- Не присоединение, а объединение. Все, что связано с Латгалией - это важная часть меня, я и говорю по-латгальски и генетически почти чистый латгалец, только еще чуть-чуть польской крови во мне. И я уже рижанин во втором поколении.
- Значит, латгалец, а не латыш?
- Вот расскажу: латгалец — это латыш. Только не простой — многонациональный. Так называют латгальцев: «непростые латыши». Просто это латыши Витебской губернии. Латгальский язык тотально похож на латышский. У латгальцев есть очень важная вещь - ортография, письменность. Это очень интересно, что у нас есть подвид латышского языка со своей письменностью, и более древний. Это ценность. Не так, что он непонятен, просто к нему привыкнуть надо. Латгалия для меня вообще сердце Латвии. Если кто и говорит о неких проблемах, то не в Латгалии, а в Риге.
-Ваша борода тоже «о Латгалии»?
- О, это работает на всех! Латыши говорят, я, как последователь младолатышей, и евреи сразу за своего принимают, и старообрядцы. В Пыталово ехал, туристом представлялся и то - «ну, вы же батюшка». Так что, борода на все случаи жизни. В нашем многонациональном обществе я сделал правильный выбор, хотя изначально тайных намерений никаких не было.
- А фильм о Чернобыле зачем снимали?
-Там ничего нет ни политического, ни постсоветского. Чернобыль меня интересовал как Атлантида - утраченный мир. «Невидимый град Китеж» Римского-Корсакова - это одна из моих самых любимых опер.
Когда монголо-татары подошли к городу, люди не стали бороться, а стали молиться, и город исчез. Как прообраз рая. Все это связалось, и я сделал немножко романтический фильм.
Старички, живущие там, так прекрасны, на стыке Украины, России и Белоруссии и говорят на помеси трех языков. Похоже, как в моем детстве в Латгалии. В Чернобыль я ездил еще до войны. И желаю удачи всем демократическим силам всех государств. И не верю ни в чей особенный путь.
- Возвращаясь к Шекспиру, выходит, меняются политические режимы, технологии, но люди остаются по сути одинаковыми?
- Одна из гениальных фраз Шекспира: «в наш век слепых ведут безумцы». Написано 400 лет назад — про нас сегодняшних.
- В чем тогда смысл наших метаний, если за нас давно уже все сказано?
- Наверное не все так просто с творческим духом. Бессмертные строки переходят грань временности. Это важный диалог. Каждый человек должен стремиться оставить духовное наследство, которое будет существовать после его ухода. Чтобы мир продолжал развиваться и сохранять равновесие.
Елена СЛЮСАРЕВА
