Видео
В мире
Мария Заболоцкая родилась в Петербурге в 1887 году, но вскоре переезжает в Режицу — нынешнее Резекне. В воспоминаниях, написанных в зрелом возрасте, она вспоминает дедовский дом "на горе, его мастерскую со свежими стружками, запахом лаков и скипидара. Внизу пожня (луг. — И. Д.), река, вдали железнодорожный мост, за ним лес, куда мы ходили за грибами… Сколько там было солнца, радости, запахов".
Дед Маши — Антон Григорьевич Антонюк, токарь — был образованным человеком. Знал пять языков, много читал.
"Весной по пожне разливалась река. О, какое приволье тогда для нас наступало! Гнали шпалы — и какой восторг был "сигать" по шпалам, перепрыгивая с одной на другую на полном течении! — пишет о своем детстве Волошина. — …А когда сходила вода, то оставалась большая заводь. Сколько в ней было рыбы! Мы просто руками ловили ее — и тут же на берегу варили уху…"
В памяти спутницы поэта сохранились мельницы со шлюзами в окрестностях города, синагога за рекой, старый, полуразрушенный замок на горе, огромные корзины с раками на железнодорожной станции.
Одну осень маленькая Маруся провела с дедом и матерью под Динабургом (Даугавпилсом). И не в чопорном панском имении, а прямо в яблоневых садах. Пишет о ночлеге в шалаше, поездках на ярмарку, где ее поразили слепцы, поющие на паперти.
"Только детство так творчески наполняет каждый момент существования, только для него все так важно, полноценно, освещено ярким светом…"
В 1895 году от туберкулеза умирает ее отец — Стефан Заболоцкий. Высококвалифицированный рабочий, поляк по национальности. Мать Маши происходила из "латгальских староверов", которые не могли ей простить брак с чужаком. После смерти отца девочка с мамой кочуют "по углам" — у прижимистых родственников.
Параскева Антоновна Заболоцкая, не отличавшаяся крепким здоровьем, все силы отдавала поденной работе, чтобы хоть как–то прокормить двоих детей. Но денег не хватало. Маруся начала думать, как помочь матери, и решила… отравиться. Матери с одним ребенком будет легче прожить. Раздобыла яд, забралась на чердак и приняла дозу.
Стоны услышали соседи, в больнице девочку удалось откачать. Об этой истории узнали газетчики. Читающую Россию потрясло то, что 12–летняя девочка пыталась совершить самоубийство, чтобы помочь матери. После публикаций сразу несколько известных в обществе людей приняли участие в судьбе девочки. Среди них журналистка Колтоновская, сестра известного художника Елизавета Ярошенко. Маруся получила возможность учиться в частной гимназии, летом она отдыхала в калужском имении Ярошенко — Степановском, где бывали Чехов, Горький, артисты МХАТа.
"К нам она поступила в 5–й класс уже хорошо подготовленной, была старше нас на два года и отличалась ярко выраженным характером и самостоятельностью своих мнений, — вспоминала ее одноклассница. — Нам она нравилась, и мы завели с ней дружбу. Жила она тогда уже в пансионе Екатерины Ивановны Шмидт, где жило много девочек, учащихся старших классов…
К концу учебного года Маруся стала хворать, и вскоре мы узнали, что наша учительница отправила ее в Ялту. Мы писали ей письма и получали ответные. Однажды приходит в класс наша одноклассница Лиза Лебедева, держит в руках письмо и со слезами читает, что пишет Маруся. А дописать письмо она не смогла, и твердым почерком взрослого рядом приписано, что Маруся скончалась.
Мы пришли в волнение, многие поплакали; а когда пришел батюшка на урок Закона Божьего, сообщили, что умерла Заболоцкая. Он расспросил, что и как, и сказал, чтобы мы остались после уроков, что он отслужит панихиду. На панихиду пришло много учениц старших классов, знавших ее по пансиону, и мы остались всем классом. Пел гимназический хор, мы же дружно плакали. Но дети есть дети, и постепенно все забывалось.
Прошло недели две, и к нам в класс входит наша начальница и говорит, что Маруся шлет всем привет, что она провожала ее на поезд из Севастополя. Тут мы все закричали: "Она ведь умерла! Мы панихиду отслужили!" Оказалось, приписка была проделкой младшей сестры нашей одноклассницы — Лизы Лебедевой".
Говорят, что если отслужить панихиду по живому человек, то ему суждена долгая жизнь. К Марии это относится в полной мере. Она смогла продолжить учебу — закончила гимназию, а затем переехала в Петербург. Ходила на лекции Павлова в психоневрологическом институте, затем окончила отделение Повивального института, работала акушеркой.
После революции попала в Ейск, оттуда — в Старый Крым, где жила подруга. Осенью 1919–го в Коктебеле она впервые увидела Волошина. Впрочем, то знакомство было недолгим — Маша заболела тифом, и ее увезли на излечение. В 1922 году уже в Феодосии, где она работала фельдшером, вновь встретилась с поэтом. При не очень веселых обстоятельствах: ухаживала в больнице за его тяжело больной матерью.
Чтобы смотреть за ней дома — ушла с работы. После смерти Елены Отобальдовны Волошиной Маруся стала хозяйкой дома и женой поэта. На хрупкие плечи легли хлопоты по знаменитому дому Волошина — "Дому поэта", который постоянно был полон гостей, где нередко собиралось до 70 человек.
Подруга Маруси по гимназии, приехавшая в "Дом поэта" в 1924 году, вспоминала: "Встречать меня вышла Маруся, мы обнялись и расцеловались. Чуть погодя подошел и Максимилиан Александрович. Среднего роста, но широкий в плечах и полный, с крупной головой и уже седеющими пышными волосами, остриженными в скобку.
Одет в сандалии, длинную рубаху из белой льняной ткани с круглым вырезом у ворота, подпоясанную ремешком, и из той же ткани короткие штаны, застегнутые на пуговицу за коленом. Лицо породистое и было бы красивым, если б не было слишком полным и обросшим бородой и усами…
Максимилиан Александрович был очень вежлив, я бы сказала, изысканно вежлив всегда и со всеми. Даже кошку Ажину он просил освободить стул, но не сгонял ее, и когда я удивилась этому, то он сказал: "Ведь она же женщина…"
Никогда не повышал голоса, не раздражался и не сердился, за очень редкими исключениями. Когда приезжие рассказывали ему о том, что они слышали о нем и об образе жизни у него в доме, и даже о таких выдумках, как его (Максимилиана Александровича) право "первой ночи" с приезжающими к нему, о том, что он ходит голый в венке из роз, что все живущие в доме одеваются в "полпижамы", кто в нижнюю часть, а кто в верхнюю и т. д. и т. п., — Максимилиан Александрович все это слушал с явным удовольствием и никогда ни слова не возражал, как будто все так и было.
Однажды я была свидетельницей такой сцены на террасе, где обедало человек тридцать. Еще утром Александр Георгиевич Габричевский показал мне рисунок, сделанный им с Марии Степановны, разговаривающей с каким–то татарином на вышке дома. Она сидела в очень характерной для нее свободно–гротескной позе, и нельзя было даже этот рисунок назвать карикатурой.
"Тебе нравится?" — спросил Саша. "Да, очень похоже, очень хорошо". — "Ну, ты Марусе не говори, а то она обидится". За обедом Маруся обратилась к Саше, сидевшему почти против нее, и сказала: "Саша, покажи мне, какую это карикатуру ты на меня нарисовал?" Саша немедленно вынул из блокнота листок и протянул его Марусе. Макс наклонился к Марусе, и они вместе рассматривали рисунок.
Вдруг Маруся громко сказала: "Какая гадость!" — и быстро разорвала рисунок. И тут же раздался крик боли, потому что Макс схватил ее руку и укусил ее, крикнув: "Как ты смела разорвать произведение искусства?!" Маруся вскочила из–за стола, понеслась наверх в кабинет, а за ней Максимилиан Александрович. Несколько минут мы все сидели молча, а потом сверху стали слышны спорящие голоса Макса и Маруси, а у нас поднялись бурные дебаты…"
Максимилиан Волошин умер в 1932 году, Мария пережила его почти на полвека — умерла в 1976–м, года не дожив до 90–летия. После смерти "Санта–Клауса русской поэзии", как писал о Волошине Евтушенко, она стала хранительницей "Дома поэта", куда приходило множество экскурсантов. Во время нацистской оккупации Крыма ей удалось спасти большую часть бесценного интерьера и акварелей дома. Мария Волошина похоронена в Коктебеле, на горе, рядом с мужем. Латвийский поэт Борис Куняев посвятил такие строчки почти что землячке:
"Как птица, как несмолкшая струна,
В просторном доме, словно в древнем храме,
Среди картин и книг жила жена
И охраняла дней прошедших память".
Илья ДИМЕНШТЕЙН
