Название Латвии дал латгальский язык

Из этого следует: чтобы выполнять эту функцию, четвертую статью Сатверсме следует интерпретировать так, чтобы она относилась и к латгальскому языку как к языку особой культурно–исторической части латышской нации. Значит, упомянутое в четвертой статье Сатверсме понятие "латышский язык" включает в себя и латгальский язык как подвид латышского языка" (юрист Эгилс Левитс, Jurista Vārds, 2.11.2011 г.). В декларации последнего правительства Валдиса Домбровскиса было записано желание "способствовать поддержанию и развитию культуры и языкового своеобразия регионов, укрепляя региональную идентичность как часть общенациональной идентичности. Поддержим богатство наречий латышского языка, укрепим латгальский язык как исторический подвид латышского языка". В декларации первого правительства Лаймдоты Страуюмы фразу, наполненную подобным смыслом, я не нашел. Смысл куда–то пропал. В декларации же нынешнего правительства выражено желание способствовать "росту Латгалии и приграничных территорий, заботясь о доступности этих территорий и доступности публичных услуг". Я в этой фразеологии трех правительств усматриваю отрицательную динамику. Все большее превращение конкретных намерений в общие места. В отписки и показушные реверансы без целенаправленной и последовательной региональной политики. Тем более политики, где решающее слово было бы за самими регионами. Очевидно, словесный блуд по отношению к Латгалии все еще милее действия. Я без особого труда нашел, что за двадцать лет на конкретные предложения латгальцев по развитию и устройству края в целом (решения съездов, конференций, планы отдельных самоуправлений) как минимум пять раз центральная власть отреагировала примерно следующим образом: "Ах, ну что вы опять суетесь со своими предложениями не вовремя. Подождем до лучших времен". Пока "лучшие времена" для того, чтобы выполнить по отношению к Латгалии хотя бы то, что ей некогда было обещано, похоже, не наступили. В свое время Сеймом также были отвергнуты предложенные "Центром согласия" поправки к закону о свободном развитии и праве на культурную автономию национальных и этнических групп Латвии. Поправки предусматривали для латгальцев такую же государственную защиту и степень ответственности государства, какую, согласно закону, имеют ливы. Можно бы все списать на то, что подобное предложение исходило от оппозиции, но ни одна из "правильных" и на словах любящих Латгалию партий ничего в подобном духе не предлагала и поддерживать начинания некоторых латгальских негосударственных организаций не собиралась. К сожалению, отнюдь не только темные и необразованные политиканы выступали против того, чтобы Латгалия определялась в соответствии с решениями и обещаниями времен становления государства. Известнейший латышский лингвист Янис Эндзелинс в свое время сказал: "Говорить о латгальском языке лингвистически неправильно и политически опасно". По–моему, как раз эта точка зрения по отношению к Латгалии (и не только по отношению к латгальскому языку) на официальном уровне остается довлеющей и поныне. Увы, неверие в то, что жизнь в условиях многообразия собственных, в том числе языковых, ценностей делает нас сильнее и дееспособнее, убежденность, что сила зависит от унификации больше, чем от свободы пользования своим уникальным культурным опытом, присуща и многим латгальцам. "Я помню, что писала одна латгалка, учительница латышского языка и литературы, в местной газете. А именно — не надо пребывать в узости своей комнаты и изучать в школе латгальский язык, потому что это будет помехой на пути поступления в вуз. Неужели где–то найдется хоть один человек, для которого единственным препятствием на пути поступления в вуз было знание латгальского языка? Остался ли кто–либо в тесноте своей комнаты из–за того, что знал язык своей матери? Знание родного языка является точкой опоры для осознанного (!) освоения других языков.