Видео
В мире
Текст: Константин Зарубин, Сноб.ру
В последнюю неделю прошлого года я торговал старыми книгами в шотландском поселке на берегу моря. Поселок называется Вигтон (Wigtown). Двадцать лет назад его объявили Национальным книжным городом Шотландии. На тысячу жителей приходится 14 книжных магазинов, один из которых можно снять на неделю-другую. Недорого, только очередь длинная.
Окрестности Вигтона, как правило, в тумане. Туман скрывает овец, холмы, памятник мученицам, утопленным за веру в XVII веке, ветряные электрогенераторы на другом берегу залива. Все почти как в сказке. Люди (местные и понаехавшие) до того приветливы и добры, что начинаешь озираться в поисках скрытой камеры, снимающей рекламный ролик по заказу шотландского министра культуры, туризма и внешних сношений.
Про эти края, кстати, Роберт Льюис Стивенсон написал, а Маршак перевел «Вересковый мед». И больше всего за книжным прилавком в Вигтоне хочется листать бурые томики 1897 года издания, размышляя о литературе, тенях прошлого и скоротечности бытия. Но иногда мешают покупатели и тени настоящего. Скажем, вопросы территориальной целостности. А также право регионов на самоопределение.
Об этих тенях и пойдет речь.
В Шотландии нынче две темы, которых лучше избегать, чтобы не портить никому настроение. Обе связаны с референдумами. В июне 2016-го, если помните, шотландцев спросили, надо ли Великобритании выходить из Евросоюза. А в сентябре 2014-го их спрашивали, надо ли Шотландии выходить из Великобритании. В обоих случаях большинство шотландцев решило, что выходить не надо. Против Брекзита в стране виски, килтов и Ирвина Уэлша высказались 62% проголосовавших. Против независимости — 55%.
Так и тянет сделать вывод, что шотландцы ценят статус-кво и не хотят лишних перемен. Но, как и большинство подобных обобщений о целых странах, это ерунда. Многие сторонники Брекзита в 2014-м голосовали против независимости. А многие из тех, кто в 2016-м хотел остаться в Европе, двумя годами раньше самозабвенно пели Flower of Scotland, махали бело-голубыми флагами и желали отделиться от Лондона.
Например, Эндрю — самый видный борец за независимую Шотландию в Вигтоне. Эндрю держит кафе, совмещенное с книжным магазином. В кафе подают вкусную еду и лежат номера The National, единственной ежедневной газеты, выступающей за независимость. На кассе стоит портрет Николы Стерджен, главы шотландского правительства и Шотландской национальной партии (SNP).
Вывеска на двери заведения двуязычная: на английском и гэльском. Эндрю выучил гэльский уже взрослым, из чистого энтузиазма. Теперь он преподает язык и приветствует на нем посетителей, хотя от Вигтона до ближайшего района компактного проживания носителей гэльского сотни километров.
Эндрю — милейший человек. У него поредевшие седые кудряшки, мальчишеская улыбка, огромный пес по имени Фергус и спутник жизни по имени Ник, интеллигентный врач из Новой Зеландии. С Ником Эндрю ладит уже четверть века. А вот с убежденными юнионистами Эндрю ладить не способен:
— Для меня нет ничего важней независимой Шотландии, — признался он в порядке самокритики. — Поэтому я не могу вести рациональную беседу с людьми, которые напрочь отвергают независимость.
Это хорошая самокритика. Я сдержанно отношусь к праву регионов демократического государства на отделение как раз потому, что борьба за независимость часто принимает какие угодно формы, кроме рациональной беседы. Но, дорогая редакция, не ставь, пожалуйста, это предложение в подзаголовок. Потому что про борьбу за национальное единство можно сказать абсолютно то же самое.
Еще надо сказать, что ни территориальная целостность, ни обретение независимости не имеют никакой ценности сами по себе. Флагам, гимнам, легендам предков и привычным линиям на карте не место в рациональной беседе о политике. Достоинства и недостатки политических решений не зависят от того, насколько обильно у вас текут слезы при звуках Flower of Scotland или God Save the Queen. Единственный разумный критерий в политике — способность государства обеспечивать права, свободы, порядок, экономическое процветание и социальную справедливость.
Сюда же можно добавить, что единственная рациональная разновидность патриотизма — это то, что немцы называют Verfassungspatriotismus, конституционный патриотизм. Иначе говоря, не страстная нацистская преданность крови и почве (Blut und Boden), а любовь к принципам и процедурам государственного управления, которые представляются вам наиболее справедливыми.
Я, разумеется, горой за конституционный патриотизм. Но печальный парадокс реальной человеческой политики в том, что мы психологически не способны любить принципы и процедуры госуправления. Популярность «голого» конституционного патриотизма среди послевоенных немецких интеллектуалов — историческая аномалия, вызванная слишком тесным знакомством с последствиями увлечения кровью и почвой. В обычных же исторических условиях люди готовы топить за хорошую политику, только если она идет в комплекте с иррациональной дребеденью.
И это бревно, как водится, проще всего разглядеть в чужом глазу. Например, в шотландском.
В фильме «На игле», шедевре шотландского кинематографа, есть незабываемый момент, когда Юэн Макгрегор вопит в приступе национального самобичевания: «Нас колонизировали мудаки! Мы даже не смогли найти себе приличных колонизаторов!» Кто-то возразит, что англичане не мудаки, но это вопрос вкуса; спорить здесь бесполезно. Гораздо интересней, что ни герой Макгрегора, ни зрители фильма не сомневаются, что Англия «колонизировала» Шотландию.
В искусстве громкие слова можно использовать как угодно — на то оно и искусство. Но в реальности надо иметь в виду, что называть отношения Англии и Шотландии «колонизацией» — издевательство над легионом стран, которые на самом деле были колониями англо-шотландской империи по имени «Британия». С 1707 года, когда самораспустился парламент в Эдинбурге, и до середины прошлого века шотландские аристократы, капиталисты и генералы покоряли мир и наживались на покоренном мире в одном строю с английскими коллегами.
Спору нет, Англия в Соединенном королевстве всегда была больше и сильней, да и заключение союза не обошлось без экономического шантажа со стороны Лондона. Тем не менее даже Псков и Новгород имеют больше оснований называть себя колониями, нежели Шотландия. В конце концов, ни псковичи, ни новгородцы после московской аннексии не получили 61 место в несуществующем московском парламенте.
Как объясняет шотландский историк Том Девайн (к слову, сторонник независимости), образ маленькой, но гордой Шотландии под лондонским ярмом — в значительной степени продукт 70–80-х годов двадцатого века. В Великобритании, если помните, на переход к постиндустриальной экономике, и без того крайне болезненный, наложилась Маргарет Тэтчер — великий политик, но при этом апостол безбашенного капитализма в стиле «Незнайка на Луне». Если в России за шоковую терапию девяностых ненавидят проклятых пиндосов, то в Шотландии козлом отпущения стала Англия — сначала в лице Консервативной партии и лично Тэтчер, а потом как таковая. Ну, а в Англии, как выяснилось, во всем виноват Европейский союз. Лучшие козлы отпущения всегда иноплеменники.
За свою недолгую карьеру книготорговца в Вигтоне я успел несколько раз поговорить с шотландским патриотом Эндрю. Но мне так и не хватило духу признаться, что в 2014 году, в канун референдума о независимости, шотландский сепаратизм вызывал у меня легкое чувство абсурда.
Шотландия к тому моменту уже 15 лет имела свой парламент с широкими полномочиями. Шотландская экономика неплохо перестояла мировой финансовый кризис. Никто не мешал шотландцам играть на волынках, говорить без дифтонгов, учить гэльский и носить килты по праздникам. Даже Дэвид Кэмерон еще не успел повторно выиграть выборы, суля английскому электорату референдум о выходе из ЕС.
Рассуждения о «демократическом дефиците», о том, что шотландцы в душе скандинавы, большие любители социал-демократии, Европы и мира во всем мире, изнывающие под пятой неолиберальных, еврофобных англичан, одержимых постимперским синдромом и чувством собственной исключительности, — все это, каюсь, в 2014 году звучало не совсем убедительно.
Может быть, мне мешало иррациональное пристрастие к родным очертаниям Великобритании на политической карте. Может, я недостаточно интересовался вопросом. Может, это был один из тех редких случаев, когда горячее местное сердце видит ясней, чем хладный иностранный рассудок.
Так или иначе, Эндрю из книжного города Вигтона и другие пламенные борцы за шотландскую независимость оказались правы. Английский шовинизм, английская ксенофобия, английские таблоиды, не уступающие в безумии российскому ТВ, вечные шатания лейбористов вправо-влево и система относительного большинства на выборах в британский парламент — весь этот коктейль, похоже, означает, что Шотландия может до посинения голосовать за Евросоюз и социал-демократию. Она все равно получит Брекзит и «Незнайку на Луне».
В 2016-м, незадолго референдума о выходе из ЕС, SNP в очередной раз победила на шотландских выборах. Среди прочего, националисты тогда обещали, что могут провести новый плебисцит о независимости, если «Шотландию выведут из ЕС против ее воли». Сейчас они выжидают, когда Лондон и Европа договорятся о форме Брекзита, а электорат немного отдохнет от судьбоносных голосований. Но до окончания мандата SNP в 2021-м в Шотландии почти наверняка состоится повторный референдум.
Независимость, наверное, опять проиграет. Судя по опросам, число ее сторонников с 2014 года почти не увеличилось: 45–47%. С другой стороны, чем черт не шутит. За время прошлой кампании поддержка независимости подскочила примерно на 10% — общими усилиями людей вроде Эндрю из Вигтона.
Мир, к сожалению, сложен. Сепаратизм в демократическом государстве — один из тех проклятых вопросов, по которым невозможно выработать универсальную позицию. Независимость, повторюсь, не имеет никакой ценности сама по себе. Надо смотреть, от кого ты отделяешься и какие идеалы прилагаются к твоим флагам, балалайкам, слезоточивым балладам и обязательной духоподъемной байке про то, как Наши в тринадцатом веке наваляли Ненашим.
— Естественно, я против Брекзита, — сказал Эндрю, накормив меня чем-то вкусным и вегетарианским. — Я чувствую себя европейцем, а не британцем.
«Европейцем, а не британцем» — в том красивом, скандинавском смысле, который вкладывают в подобные утверждения лидеры SNP и шотландских зеленых. Дескать, мы, в отличие от некоторых, за социальную справедливость, открытость, бесплатное образование, защиту окружающей среды и нормальное, небританское отопление.
Поэтому мне не пришлось скрывать от Эндрю мое отношение к следующему шотландскому референдуму. Я пожелал ему удачи. Любая борьба за независимость держится на мифах. И пока в комплект шотландских национальных мифов входит представление о себе как о потенциальной Швеции в килте, почему я должен быть против?
