Видео
В мире
1990-е годы стали нелегким испытанием в судьбе большинства артистов. О том, как это было, вспоминает знаменитый актер Ивар Калныньш в книге "Моя молодость – СССР".
--Я никогда не мог представить, что после 91-го великое советское кино рухнет как карточный домик, не представлял, что такая гигантская машина может остановиться. Наступил коллапс, кризис, который, заметьте, длился не день, не два дня, а много лет…. И в какой-то мере продолжается сегодня.
Мы все попали под один молоток. Изменились не только жизнь и право на собственность -- изменилось наше мышление. Исчезло Госкино, которое субсидировалось государством. Золото партии распалось на молекулы и осело в иностранных банках. Закона и порядка не стало нигде: ни на съемках, ни в прокате.
В искусство пришли дилетанты. Та великая, советская, культура, которую называли достоянием страны, вдруг в одночасье стала абсолютно никому не нужна. Новому времени потребовались новые герои, новые мысли, новые лица, новая правда.
Оборвалась ниточка, связывающая республики СССР в единое государство, все разбежались по своим национальным квартирам. Латвия, считавшаяся "советской заграницей", вдруг стала заграницей реальной. С визами, таможней, собственным гражданством и прочими атрибутами независимого государства.
Но меня по-прежнему приглашали сниматься в России, на Украине и в других бывших союзных республиках.
Да, скажу честно: это нравилось не всем. Были и завистники, и косые взгляды, но я понимал, что актер должен быть вне политики, он обязан работать в профессии. Это, вероятно, меня и спасло.
Мой театр
-- В 90-е рухнуло решительно все – в том числе и театр. Народ просто перестал туда ходить. Репертуар, который всегда был востребованным у зрителя, почему-то не стал смотреться. Нужно было что-то радикально менять. Все развернулось на 180 градусов.
Перестроиться было трудно. Говорю об этом не без боли. Потому что это часть моей жизни. Я пришел в "Дайлес" на втором курсе, стал работать внештатным актером, а только потом меня зачислили в штат.
Я проработал на этой сцене 25 лет, а потому до сих пор мысленно называю театр "Дайлес" – "мой театр".
До 90-х годов в театрах существовал план по…зрителям. Для театра "Дайлес", например, планом считалось заполнение зала на 99, 9 процента, в Оперном театре достаточно было 60 процентов. Работали без выходных. Звучит дико, но такие нормативы были.
Японский опыт
--Капитализм есть капитализм. Но… Я был в Японии в музыкально-театральном комплексе города Ниагата. В нем три зала: один на 1000 мест, другой – на 900, третий -- театр "Кабуки" -- на 300 мест. Сбоку стеклянная стена, вдоль которой растет настоящий бамбук. На крыше –зеленая лужайка, по которой прыгают кузнечики. И 20, если не 30 билетерш.
"Зачем столько?" -- поразился я. Оказалось, что всех билетерш, режиссеров, актеров, декорации и костюмы полностью оплачивает город, который и содержит театр. И никаких налогов! Все деньги за проданные билеты идут тем, кто участвует в спектакле.
Когда видишь такие разумные примеры меценатства и заинтересованности со стороны властей, хочется, чтобы и у нас было также.
В театре "Дайлес" я отработал до 1999 года, отыграл там свой 50-летний юбилей и ушел.
Гуд бай, Америка!
-В 90-е годы после открытия границ многие мои коллеги стали мечтать о Голливуде.Как-то на фестивале "Киношок" мы сидели вечером в столовке вместе с писателем Виктором Ерофеевым и драматургом Виктором Мережко. "А вот ты, Ивар, мог бы уехать в Америку?" -- спросили они меня. Я покачал головой. Мне всегда хотелось создать Америку здесь, у себя дома, чтобы не мы туда ездили, разинув рот, а к нам приезжали оттуда и удивлялись.
…. В 1994 году я впервые побывал в США. И среди тамошнего моря изобилия увидел трехэтажный магазин, где продавались только гитары. Всевозможных видов, расцветок, звучаний. Фирменная гитара была моей многолетней мечтой и я, как мальчишка, застыл перед витриной в растерянности, не зная, с какого конца подступиться к этому несметному богатству.
Не буду лукавить, мне тоже хотелось тогда зарабатывать больше денег, не жить в мире дефицита, не чувствовать себя униженным где-то за границей, не экономить суточные, выкраивая из них крохи на сувениры родным. Но уезжать только ради этого – для меня всегда означало не уважать себя.
Жизнь показала, что я был прав. Сегодня любой турист, приехавший с постсоветского пространства, может купить за границей не только чашечку кофе, в каждом городе построены моллы, не уступающие американским, в нашей хоккейной команде играют канадцы. А в Большой театр приезжают работать американские артисты. Я рад, что дожил до этих дней.
Елена СМЕХОВА.
Напоследок
"— Ивар, вас часто обвиняют в космополитизме и чрезмерной лояльности к России?
— Я актёр, а у людей искусства нет национальности. Театр и кино — вот это моё государство. В России у меня друзья, работа, с этой страной связана масса дорогих мне воспоминаний. А значит, неважно, какие гимны поём, — цвет клавиш на пианино от этого не меняется.
-- Подождите, а как же национальное самосознание?
-- Национальное самосознание – это хорошо. И в самоопределении много плюсов. Но когда между культурами происходит диффузия, то она дает подпитку каждой из них. Замыкаясь в закрытом пространстве и варясь в собственном соку, любая культура обречена на умирание.
-- Сказали бы вы об этом нашим политикам!
-- Я человек творческий. Кино – вот мое государство!"
(Газета "Суббота", 1996 год)
