Москва слезам не верит

Здесь внешность Челентано сводит женщин с ума, а немецкий «Тигр» делается из грузовика ЗИЛ и папье-маше. Кино — великое искусство, великая иллюзия, и сегодня его силами мы отправимся в прошлое. Встречайте, — ретро-автомобиль и кинодекорация в одном лице. Кокарда на капоте с буквой М снята с погибшей под Вязьмой машины, военные номера найдены под Псковом — если британский любитель классики ищет запчасти через eBay или Classic & Sports car, то главным поставщиком деталей для «Эмок» остается русский лес, сообщает "Мотор". Вот и оригинальный мотор не сохранился — в советские времена под капот поместили сердце «Волги». Мы-то надеялись, что все будет оригинальным, но забыли, что Джонни уже научился «делать монтаж». Конкретно этот ГАЗ М-1 еще недавно колесил по съемочным площадкам сериалов «Орлова и Александров» и «Сучья война», а мы выдернули его со съемок фильма «А зори здесь тихие...» — новой экранизации повести про старшину Васкова и девушек-зенитчиц, которые пытаются остановить подразделение немецких диверсантов. Раз у нас в руках практически кинодекорация, поедем по самому киношному маршруту: Дом на набережной – Лубянка. Но без остановок и, увы, без постельных сцен. Так уж совпало, что Молотовский-первый, или коротко просто М-1, больше запомнился как «черный воронок». Конвейер запустили прямо в 1936 году — во время начала массовых репрессий, когда теми, кто не был готов «сказку сделать былью», занималось НКВД. Собственно, в «Зорях» мать одной из зенитчиц, Гали Четвертак, увозят на «Эмке» в неизвестность — фильм рассказывает предысторию каждой героини в расширенных флешбэках.

А сейчас мы просто стоим напротив Дома на набережной, и скучающие водители зеленых эвакуаторов гикают и тычут на М-1 «айпадами», обзывая ее «Москвичом».

Самый веселый и бойкий из них предлагает позировать с машиной — мол, они ровесники. Но нашему «Молотовцу» под восемьдесят, а эвакуаторщик, при всем уважении и следах длительного злоупотребления вредными привычками, тянет максимум на шестьдесят. Мигая люстрой, подъезжает машина полиции, и пока я думаю, что ляпнуть в первую очередь — разрешения на съемку-то нет — сержант спрашивает, можно ли сфотографироваться. «Когда я закончу», — не отрываясь от видоискателя, отвечает наш фотограф Рустик. Сержант терпеливо ждет. Это восемьдесят лет назад, въехав ночью в огромный внутренний двор Дома на набережной, черный М-1 мог испортить настроение любому, а сегодня он пытается неуклюже пролезть между «Мерседесом» и криво припаркованной Ford Fiesta. Никакого уважения к старшим. Плененный во время войны немцами генерал Михаил Лукин вспоминал, как испугался, когда его освобождали с Лубянки и предложили отправить «воронок» за женой. — Четыре часа ночи уже. Приедут туда, там люди спят, а им скажут: «Пожалуйте на Лубянку». Вы же всех перепугаете там. — А чего же бояться-то? — наивно переспрашивает министр госбезопасности Абакумов. — А кто к вам сюда по ночам по доброй воле приходит? Привозят только. Ситуация иногда доходила до трагифарса. Сохранилась даже полуанекдотическая история, известная, впрочем, лишь со слов писателя Алексея Каплера. На ближней даче Сталина шло бурное веселье, перетекшее глубоко за полночь, и члены политбюро Калинин и Молотов поспорили о названии висевшей над дачей звезды. Позвонили в Планетарий, но там ответить не смогли — старое руководство уже арестовали. Тогда послали домой за умудренным летами астрономом, строго стучали в дверь — дело, понятно, срочное, а тот умер на пороге от разрыва сердца — не спал ночами, все ждал, когда придут. Следующий астроном, увидев черную машину и ночную делегацию, выбросился в окно. Когда же наконец в предрассветный час на дачу позвонили с правильным ответом, на другом конце лишь раздраженно ответили: «Все спать ушли, нет никого!» Как на заднем сиденьи М-1 могли уместиться сотрудники органов с арестованным, остается загадкой: вместе с подножками ширина «Эмки» сравнима с современным седаном класса D, но сам кузов гораздо уже, а поклажу приходится держать в руках — багажника-то нет. Внизу салон тесный, но расширяется кверху, как генеральская папаха. Вместо двухзонного «климата» — толстый тулуп, валенки, меховая шапка. В общем, все, что было надето на водителя. Обогреватель не предусмотрен. Разве что моторный щит немного грел пятки. В личное пользование такие автомобили попадали нечасто — один М-1, например, подарили шахтеру-рекордсмену Стаханову. Но представьте себя на месте владельца такой машины — хотели бы вы быть в их числе? Антифриза не было, жидкость из системы охлаждения на ночь сливалась, и зимним утром в радиатор нужно было влить три ведра горячей воды. Первое — пролить радиатор, другие два, чтобы заполнить систему охлаждения и хоть как-то разогреть мотор. Короткая заминка, и он вновь превращался в большую ледышку — оставалось только отогревать открытым огнем. Проза жизни шофера тридцатых годов.

Только представьте это в наше время: утро в спальном районе, под машинами горят костры, а худенькие секретарши бегают от подъезда с ведрами.

На фоне современных «Поло» и «Солярисов» М-1 вообще выглядит как бронзовая чернильница на столе председателя Совнаркома. Высота кузова — на уровне больших внедорожников, огромный капот и широченные подножки — на них тоже умудрялись ездить, держась за петли дверей. Комфортный, на первый взгляд, передний диван податливо проминается под весом тела, и поясница упирается в его каркас — уют старой мебели, увезенной на дачу с прочим барахлом. Со всех сторон пассажиров окружает дерево, но это иллюзия почище кино — ведь это крашенный по фордовской технологии металл. Хотя он и выглядит лучше современной китайской «деревянной» пластмассы. Руль – одна сплошная дыра, через которую можно рассмотреть не только приборы, но и узор на носках. Подсветка приборов еле тлеет, освещая аккуратную типографику тридцатых годов, а перед глазами виден волевой капот с пробкой радиатора и корпус левой фары размером с полевой котелок. Легковушки остались где-то внизу. Наконечник рычага шатается в руках как пьяный и, кажется, связан с чем угодно, только не с трансмиссией. Нащупать его по первости не так-то легко: представьте, что уронили на пол смартфон и шарите в темноте по полу — он тоже где-то там. Первую передачу нужно включать через вторую, третья упирается и не хочет втыкаться вообще — к старой машине всегда приноравливаешься, как к разговору с сумасбродным стариком. Фыркнув, «Эмка» трогается вперед, но громче рычит, чем разгоняется — высокий тяжелый кузов на раме давит на мотор и не дает ему вздохнуть полной грудью.

Пристегиваться просто нечем — ремней не было даже в двадцать первой «Волге», но «Волга» — это даже не другая эпоха, это другая вселенная.

Успокаивает лишь ощущение, что в случае удара развалится что угодно, только не наш «газик». Толстокожий, как носорог, он сделан из бесконечного энтузиазма и стальных жил горьковских рабочих. На город наступает ночь, но Москва даже не собирается засыпать, и Дом на набережной предстает во всей красе. Квартиры в нем когда-то распределяли между видными партийцами, героями революции, военачальниками, деятелями искусства. Шедевр конструктивизма двадцатых годов. Дубовый паркет, фрески ручной работы, дежурные на первом этаже, никаких раскладушек в коридоре и очередей в уборную. В глазах приехавших в столицу крестьян, которые до этого не видели ничего круче помещичьей усадьбы, он выглядел башнями Петронас с Бурдж-Халифой в одном флаконе. Сказочный оазис и место действия последнего акта «Гибели богов».