Видео
В мире
— Политика не требует высокого ума. Да, ум — дело полезное, но бывают ситуации, когда он мешает. Подобно тому, как и в бизнесе… Ты все время разумно думаешь о всяких ужасах, опасностях, о рисках… И потому не принимаешь решения.
И я убежден в том, что независимость Латвии была приобретена на основе совершенно фальшивой предпосылки. В лаптях — но в свободной Латвии! Пойдем на улицу — и найдите мне хоть одного, кто так думает. Никто так не думает. Эта предпосылка была совершенно нелепой, но удачной. И вот на основе этой предпосылки, этой перспективы, замазавшись тем, что будто бы восстанавливается старое Сатверсме, мы стали строить, по сути, новое государство.
Установкой бесспорного политического лидера того времени — "Латвияс цельш" — было движение к евроатлантическим структурам. Это было их первым, вторым и третьим знаменем. Других знамен у них не было. Но пока ты двигаешься к евроатлантическим структурам, у тебя, по сути, нет возможности творить свою политику. У тебя есть возможность допускать кое–какие ошибки… Например, провести безрассудный демонтаж старой индустрии. Да, ее следовало переделать. Эти танковые заводы не могли здесь оставаться. Но в любом случае демонтаж индустрии был проведен безрассудно.
Мы могли бы перечислять тут ошибки, допущенные из–за спешки или определенные корыстными интересами отдельных кланов, но общей установкой все же было — выполнять требования Евросоюза, выполнять требования НАТО. Где ты тут как следует развернешься сам? Этот коридор весьма узок. И это то, чем мы, грубо говоря, занимались пятнадцать лет. До 2004 года. А в 2009 году случился кризис. С 2009 по 2012 год теоретически не могло быть никакой своей политики. Если мы не желали разделить судьбу Сомали или Греции, мы должны были слушать то, что говорят кредиторы, выполнять требования. Да, были шансы жить попроще и не усложнять ситуацию. Но ахти какого выбора — буду я обладать своей самостью или нет — не было.
В результате к своему бюджету мы вернулись после того, как рассчитались по долгам 2010 года. Вот мы, наконец–то, создаем свой бюджет, и… посмотрите, какое безумие там творится. Взять хотя бы эту так называемую налоговую реформу. От первичной установки, которую поддержал Банк Латвии, там не осталось почти ничего. Хотя в целом первичная установка шла на благо развитию и немножко на уменьшение неравенства.
В конце концов введены сложные схемы, которые Служба госдоходов не сможет проадминистрировать. Они не справляются уже с одной налоговой ставкой, как же они справятся с тремя?
— Я тут провожу параллель с вашей мыслью, посвященной другой отрасли: "Школы окончили тысячи безграмотных". Почему так?
— Это вина системы. Деструкция началась уже лет пятнадцать назад — уничтожением централизованных программ как априори советского зла и заключением, что все дети вольны учиться тому, чему они хотят. И в основном они должны осваивать не физику, а природоведение, и не столько природоведение, сколько то, как выглядит термометр. И вообще намного важнее подучиться тому, что Карлис может быть Карлиной и наоборот.
Целое поколение, полпоколения учеников окончили среднюю школу, ни разу в жизни не сдавая экзамен по математике. Это полный абсурд.
И я не знаю, как обучают латышскому языку, но я вижу ту "продукцию", которая приходит в мою профессиональную среду. Мне как консультанту приходится порой сотрудничать со специалистами по общественным отношениям. Есть фирмы, они занимаются своим делом, и я вижу их продукт. Бывает, что у семи девушек там одиннадцать высших образований. Но ни одного релиза, за который можно было бы поставить положительную оценку по латышскому языку. Ни одного!
Как–то я принял участие в дискуссии факультета социальных знаний ЛУ. Я повторил этот тезис перед полным залом студентов. Одна преподаватель хотела добиться от меня положительного текста и спросила: "А что же мы тут, в высшем образовании, можем предпринять?" Я ей конструктивно ответил: "Вы ничего не можете предпринять, ибо нельзя дать высшее образование тем, у кого нет среднего". И попросил поднять руку тех, кто хоть раз в жизни сдавал экзамен по математике. Из трехсот человек руки подняли двое или трое.
Интересным было и послевкусие всего этого. Студенты должны были написать о мероприятии нечто вроде рецензии. И стало видно, что студенты журналистики (!) не умеют склонять слово Mārcis. Тому, что они не умеют склонять слово Ingus, я уже не удивляюсь. Но если они на латышском пишут: "Mārcisam Bendiksam nav taisnība", то извините… И почему это Марцис неправ? Потому что у нас в прошлом году были четыре занятия по бухгалтерии. Как это он может утверждать, что мы не изучали математику?
— А какая перспектива следует из того, что вы сказали? Продолжая таким макаром, мы через пару поколений можем разбрестись по полной…
— Два поколения (пятьдесят лет) — это слишком большой оптимизм. Одно поколение, полтора и… вечер на озере.
— Но вот интеллектуалы, ученые не так давно собрались, чтобы обсудить возможность четвертой Атмоды. Они говорят: в девяностые мы обрели государство, но духовная Атмода, духовное пробуждение не состоялось. Имеется ли у нас какой–то потенциал возрождения?
— Я его не вижу. Потому что те, кто способен сам организовывать свою жизнь, действуют вне этой системы. Кроме того, не сделаны никакие выводы из опыта, удач и неудач прошлого.
Где они — те, кому следовало бы предложить новую позицию, новую консолидацию? Они все бродят по Likteņdārzs и что–то хнычут… Что другое они сделали? А те, которые, возможно, и способны представить что–либо новое, достаточно умны, чтобы не высовываться.
— Но разве такие категории, как… привязанность к своей стране, Отчизне, патриотизм, в конце концов — латышскость, сейчас для нашего самосознания столь малозначительны?
— Нет, они имеют значение. Последнего барьера здесь нет. Имеется ряд, можно сказать, институционализированных традиций, которые все еще содержат вот это очаговое место. Один пример — Праздник песни. Люди собираются вместе. Почему? Да потому, чтобы получить нечто такое, что иным образом не получишь. Этого не достать в другой стране, в другой компании. Это можно получить только здесь.
И вот на этой основе у нас выстреливают такие звезды, как Скриде, Гаранча и другие. Они не родятся на пустом месте.
Второе — наши кладбищенские традиции, наши кладбищенские праздники… Это фантастически институционализированная традиция, которая рефлексивна по сути. Ты туда приходишь потусоваться, посмотреть, как твои предки, предки твоих родственников… Я сомневаюсь, что люди туда приходят, чтобы показать свое новое платье.
Виктор АВОТИНЬШ
