Видео
В мире
СССР формально прекратил существование 25 лет назад. Но распад Советского Союза начался задолго до декабря 1991 г. и не закончился с новым 1992-м. Явления самой разной природы – дома, учреждения, организации, особенности общественного сознания – были спроектированы в СССР. В статьях цикла «Наше советское» мы предлагаем статьи ведущих ученых и публицистов, способных, на наш взгляд, дать современное видение нашего исторического наследия.
Четверть века – время кризиса «среднего исторического возраста», начало провала живой памяти о событиях. Но недостаточное для того, чтобы профессионалы препарировали и описали бездыханное тело прошлого. Пустое пространство заполняют старые «версии», истоки которых уходят в политическую борьбу далеких лет и от которых уже невозможно откреститься сегодня без потери лица. Это тягучий и малопродуктивный спор со старыми аргументами, без новых ответов. Более того, создается впечатление, что этот спор деградирует, становится все более рутинным и примитивным.
Первая из этих версий гласит, что развал Советского Союза был вызван подъемом национально-демократических движений в советских республиках, сперва в Прибалтике и Грузии, потом в Азербайджане и наконец на Украине. Именно эти движения, читаем мы во многих мемуарах и научных исследованиях, уничтожили «тоталитарную империю». В 1991 г. это стало основой легитимности этих государств. Для историка здесь слишком много «но».
Советский Союз еще до августа 1991 г. благодаря политике Михаила Горбачева перестал быть «тоталитарной» и даже унитарной «империей». Армия и КГБ распадались на глазах (что проявилось в дни путча), часть военных и чекистов голосовали за Бориса Ельцина и даже ратовали за рынок. Горбачев, отказавшись от применения силы, предложил всем республикам новый добровольный Союз, где у республик было бы больше прав, чем сейчас у стран – членов Евросоюза.
И наконец, при всем уважении ни Прибалтика, ни Украина не сыграли главную роль в распаде Союза. Ее сыграл Ельцин.
И уж точно нельзя обнаружить никакого национально-освободительного движения в РСФСР в 1990–1991 гг. Напротив, русские националисты ненавидели Ельцина всеми фибрами души, считая его и Горбачева главными могильщиками «большой» России – она же CCCР.
На эти неувязки пытается дать ответ вторая версия – антикоммунистическая и до некоторой степени либеральная. России повезло, гласит эта версия, что в ней не пришли к власти националисты и реакционеры из КГБ, иначе советское пространство стало бы второй Югославией. Ельцин и радикальные демократы сознательно вывели Россию из-под гнета ее собственной империи и тем самым предотвратили большую кровь. Сторонники этой версии считают, что 1991 год был уникальным шансом построить демократическую Россию. И они же вот уже лет 20 спорят, почему дорога к демократии оказалась дорогой к новому авторитаризму.
Видимо, полагают некоторые, Ельцин и радикальные демократы «не добили гадину» советского коммунизма. «Советское» и «имперское» оказалось этаким Бессмертным Кощеем. Подобные рассуждения странным образом рифмуются с сожалениями сталинистов о том, что когда-то они не до конца выкорчевали «контру». Антикоммунистическая версия не признает самокритики. А ведь развал государственного управления под видом борьбы с «тоталитаризмом» не мог не открыть дорогу для криминального беспредела и анархии, за которой не мог не последовать новый авторитаризм. Уже во времена Аристотеля, не говоря уже о веке Токвиля, эту диалектику прекрасно понимали.
Хромают и рассуждения о второй Югославии – хотя потенциальные Милошевичи и Младичи в СССР были, но новой гражданской войны в России не хотел никто.
Есть и другая либеральная версия – экономическая, восходящая к книге Егора Гайдара. В ней говорится о том, что СССР был похоронен под лавиной рухнувших финансов и экономики. И Горбачев, и Ельцин, и кто-либо другой были бессильны эту лавину остановить. Сам Гайдар в последний момент направил лавину в мирное русло, лучшее из возможных. Увы, эта версия не дает убедительного ответа на вопрос, в чем же была причина столь скоротечной катастрофы. Аргумент о том, что «фатальным камушком» стало падение цены на нефть, явно преувеличивает роль нефти в советской экономике и торговле.
Не это вызвало стремительное самоуничтожение рубля в 1990–1991 гг. Почему экономика страны стала бартерной – распалась на области, районы и отдельные предприятия? Почему не сработала кооперация и конверсия военной промышленности? Не ясно также, по какой причине Россия решила проводить свою реформу отдельно от других республик, а те – отдельно от России. Ведь распад политического и экономического пространства не облегчил, а только усугубил проблемы.
В сознании многих современников и критиков Гайдара сразу возникла и прочно засела интуитивная догадка, что торжество независимости и демократии, как это уже и было в 1917 г., стало идеальной обстановкой для того, чтобы «грабить награбленное». Эта старинная забава историкам России знакома и понятна.
Горбачев и его сторонники (их немного) предлагают свое объяснение: перестройка Союза в свободную федерацию независимых стран была сорвана заговором ГКЧП в августе 1991 г., этой авантюрой корыстных реакционеров. А далее последовал второй заговор – Ельцина и руководителей республик, которые вообразили себя «отцами наций» и объявили о роспуске СССР. Именно это их решение, их жажда власти и собственности, гласит горбачевская версия, обернулись громадными экономическими, гуманитарными и политическими потерями 1990-х гг., а может, даже и нынешними конфликтами на постсоветском пространстве.
Вместо добровольного Союза получилась самостийность, откат в хаос и авторитаризм. Легко заметить, что и эта версия слишком «стройна»: перестройка провалилась задолго до августа 1991 г., политический и экономический кризис не упал с неба, а был следствием политики Горбачева и его правительства. Горбачев отказался от авторитарных рычагов управления, а демократические почему-то не работали или работали на развал. Сапожник без сапог внутри страны, Горбачев уступил почти всю полноту власти Ельцину и лидерам республик, уповая на поддержку западных друзей. Он, кажется, считал, что без Горбачева у республиканских «провинциалов» все равно ничего не получится. Он даже хотел избираться президентом обновленного СССР, видимо, рассчитывая на успех.
Безусловно, Горбачев был самым либеральным лидером страны за весь XX век. Но и самоуверенным тоже. История сыграла с ним злую шутку. Вместо благодарности Горбачеву Ельцин и другие республиканские лидеры искали и нашли момент, чтобы от него безболезненно избавиться и стать суверенными властителями. И вправду сказать, тому, кто ожидал от них иного, стоило оставить политику и заняться литературой.
Надо бы разобраться, почему порыв к свободе в истории России становится разрушительным и приводит к Смуте с жестокой и зловещей периодичностью. Желание перемен приходит моментально, а вот культура личной ответственности и порядочности всегда в дефиците, как и умение и желание действовать цивилизованно и «по-взрослому». И чем больше торопятся, ломают и воруют, тем охотнее рассуждают об исторической неизбежности провала реформ, о злой логике «системы», о «темных силах».
Заняться разбором полета, признать ответственность за содеянное не хочет почти никто. Один из свидетелей событий 1991 г. вспоминал, как на его глазах люди, в общем отнюдь не храбрые, больше всего до этого боявшиеся прогневить начальство, вдруг стали невиданными радикалами и храбрецами при позднем Горбачеве. Они ничего не боялись, когда речь шла о судьбе страны: «Не боялись, например, что после развала СССР наше пространство превратится в территорию, где все воюют друг с другом, подобную территории бывшей Югославии, но с ядерным оружием. Американцы явно очень боялись, но наши – нет».
Авось пронесет. Но, оглядываясь на 25 лет истекшей истории, становится почему-то очевидно, что нет, не пронесло. И не пронесет в будущем. Страна опять вошла в опасный тупик, выходом из которого может стать новая Смута. 25-летний тягучий спор вокруг старых и неубедительных версий удручает. Нужна серьезная работа по анализу того громадного события, которое произошло в 1991 г. Увы, воз и ныне там.
Владислав Зубок, "Ведомости".
Автор – профессор истории, Лондонская школа экономики и политических наук
