Экспедиция на Территорию мужества

Сколько перевалов на Колымской трассе протяженностью 1 168 километров, сказать не берусь, хотя и на редакционном "газике", и на попутках всю ее, со всеми "отростками", проехал сотни раз. Доподлинно знаю, что имена перевалов — авторство геологов, первопроходцев этих суровых мест. Именно они открыли здесь неисчерпаемые запасы россыпного и рудного золота, серебра, вольфрама, ртути и других металлов. Именно они прошли по этим навеки замороженным сопкам в 30–е годы прошлого века, когда никаких дорог, никакой трассы здесь не было и в помине. Уже потом по их следам двинулись отряды так называемых "командировок", т. е. бригад заключенных колымских лагерей — империи под названием ГУЛАГ. Скольких смертей стоило создание Колымской трассы, не знает никто и не узнает никогда. Но в том, что это цифра с шестью нулями, сомневаться не приходится. Вечная им память. Дунькин пуп Геологи — народ, не обделенный чувством юмора. Вот, к примеру, на Хасынском участке Колымской трассы есть перевал Дедушкина лысина. А чуть дальше, на небольшой, всего высотой где–то 260 метров над уровнем моря, сопке фигурирует перевал Дунькин пуп. По рассказам очевидцев, которых я застал в начале 70–х годов, в транзитной столовой на перевале работала некая дама свободных нравов по имени Дунька, которая обслуживала проезжий люд, в основном рабочих приисков и старателей, не только щами и котлетами, но и собственным телом. А платой за интимные услуги служил золотой песочек емкостью в пуп этой дамы. Говорят, глубокий был пуп, вместительный. Но не об этом перевале пойдет здесь речь. И не о Колымской трассе как таковой, а об ее ответвлении на северо–восток, на Омсукчан. Этот поселок расположен в 650 км от Магадана. А еще в полусотне км в глубь тайги, по бездорожью нам с моим хорошим другом, магаданским прозаиком и журналистом Альбертом Мифтахутдиновым надо было добраться до горы, получившей недавно название Дукат. Альберт Мифтахутдинов От "внешнего мира" Омсукчанский район Магаданской области отделяют три перевала — Жаркий, Капрановский и Рио–Рита. Самый высокий и самый коварный из них Капрановский. Сядет на него облако — и пиши пропало: пробка, затор, заставляющий автопоезда долгими часами, а то и сутками ждать погоды. По пути в Омсукчан нам повезло — прорвались через перевалы без особых приключений. А вот на обратном пути застряли надолго, правда, не перед Капраном, а перед Рио–Ритой. Вскоре по возвращении в Магадан я написал такой вот стишок: Над перевалом Рио–Рита все небо облаком закрыто. Под перевалом Рио–Рита на трассе длительный затор. А мы ни в чем не виноваты, мы терпеливей, чем солдаты. От стужи лопаются скаты, как старый мейсенский фарфор. Грешно солярку жечь впустую, движок тиранить вхолостую. А мне смешно — я не тоскую, подумать только — ха–ха–ха! Века работала природа, чтоб перевал проклятый кто–то беспечным именем фокстрота назвал — какая чепуха! Конечно, путь далек и долог, и нет в маршруте комсомолок, а тот, свихнувшийся геолог, видать, любил потанцевать. Вот мы и пляшем в стылом мраке, в ста километрах от заправки, и вовсе не на мягкой травке придется нам заночевать. И нам приснится Дом культуры, две физкультурные скульптуры, и легкий плеск клавиатуры, и эта дама экстра–класс, что как из карточной колоды, ах, под бревенчатые своды на танец, вышедший из моды, с улыбкой приглашает нас… В принципе, это не столько лирика, сколько зарифмованный репортаж. Перед отъездом в Магадан мы с Мифтой (так близкие друзья называли Альберта, сократив его труднопроизносимую татарскую фамилию) слегка "погудели" с местными журналистами из "Омсукчанского рабочего", и ответственный секретарь районки — мой харьковский земляк и старинный друг Виктор Маштаков даже затащил нас на какое–то увеселительное мероприятие в районный Дом культуры, где галантный, как Ясир Арафат, Мифта очаровал местную красавицу из комсомольского актива. Мне тоже посчастливилось с ней потанцевать. Правда, это был не фокстрот "Рио–Рита"… История с географией В ту поездку мы с Мифтой отправились по приглашению начальника Дукатской геолого–разведочной экспедиции Феликса Эмильевича Стружкова. Экспедиция, открывшая это золото–серебряное месторождение, в совершенно немыслимых условиях продолжала его доразведку и одновремено занималась проходкой штолен в гранитной глыбе и добычей металлов. Овчинка выделки стоила: по самым скромным оценкам, в скалистой глыбе, названной Дукатом, содержалось 15 тыс. тонн серебра и 30 тыс. тонн золота. Но их еще надо было добыть, прорубив в породе твердостью высшей, двенадцатой категории. О том, в каких условиях приходилось работать геологам Стружкова, — разговор особый. Сначала о цели этого путешествия. Собственно говоря, персонально на Дукат Стружков приглашал только Мифту, я к нему, так сказать, присоседился. Мне очень хотелось познакомиться с легендарным геологом, ставшим прототипом одного из героев гремевшего тогда на всю страну романа Олега Куваева "Территория". Мифта сообщил об этом Феликсу, тот не возражал. О Дукате тогда в газетах еще не писали, разве что в местной районке. Я же был спецкором "Магаданской правды", пользовавшейся не только популярностью у читателей, но и авторитетом у областного руководства, — редактор газеты Яков Васильевич Билашенко был бессменным членом бюро обкома партии. Возможно, с помощью газеты Стружков надеялся решить ряд хозяйственных проблем, в том числе вызванных межведомственной неразберихой. Олег Куваев. Эта первая моя поездка на Дукат состоялась в январе 1973 года. Лютая стужа, поселок геологов, дорогу к штольням окутал черный туман — при температурах ниже 50 градусов в воздухе вымерзает кислород, трудно дышать. В такую стужу на Колыме наступают так называемые актированные дни — закрываются школы и детсады, прекращаются все работы на открытом воздухе. Впервые такой запредельный холод я испытал на собственной шкуре зимой 1971 года в Сусумане — "давило" за минус 60. Тот же черный туман, бездомные коты с отмерзшими хвостами и ушами прячутся в короба теплотрасс. А по улице колымского городка, расположенного неподалеку от Оймякона, т. е. полюса холода, бежит вприпрыжку стайка школьников, на ходу уплетая мороженое… Говорят, что Уинстон Черчилль, посетивший Москву в одну из военных зим, позже записал в своем дневнике: "Народ, который в 40–градусный мороз ест мороженое, практически непобедим". Интересно, что бы написал он, встретив этих юных колымчан в 60–градусную стужу? До января 1973 года проходку второй штольни на Дукате вели бригады Омсукчанского горно–обогатительного комбината. В наследство экспедиции штольня досталась в состоянии полнейшей разрухи. Пока Стружков вел с дирекцией комбината переговоры о том, что из оборудования штольни необходимо оставить, соседи торопились увезти с собой как можно больше. "С мясом" выдирали кабельные магистрали, шланги, разукомплектовали компрессорную. В штреках остались лишь раскуроченные рельсовые пути да груды смерзшейся породы. Восстановление разрушенного хозяйства заняло у проходчиков экспедиции двадцать бесценных дней. Стружкову и его ребятам пришлось столкнуться и с другими проблемами. Нынешний Дукат, судя по фотографиям, найденным мною в Интернете, — вполне современный, конечно, с поправкой на местные условия, населенный пункт. А тогда, 42 года назад, руководство экспедиции с огромным трудом выбивало в управлении снабжения "Северовостокгеологии" балкИ — дощатые насыпные домики на санных полозьях, людям надо было хоть как–то налаживать быт. В одном из таких балков геологи ухитрились оборудовать баньку, поделив неделю на мужские и женские дни. Сам я в этой баньке не мылся, но можно себе представить дукатские "Сандуны" в каморке площадью 3х4 метра. Экспедицию ежедневно лихорадили перебои с электроснабжением, сжатого воздуха порой хватало лишь на один перфоратор… Забегая наперед, скажу, что публикации в "Магаданской правде" помогли Стружкову решить некоторые из проблем, но, конечно, далеко не все. В итоге после нескольких командировок в этот медвежий угол в декабре 1974 года я выпустил в Магаданском книжном издательстве брошюру "Мы — дукатцы", героем которой стала бригада проходчиков экспедиции во главе с Героем Социалистического Труда Геннадием Ходыревым. Жестокая романтика Именно так я определил бы жанр, в котором Олег Куваев написал свой лучший роман "Территория". До этого из–под его пера выходили произведения в жанре "чистой" романтики: "Берег принцессы Люськи", "Птица капитана Росса", "Дом для бродяг" и др. Герои романа — геологи, первооткрыватели чукотского золота, описанные в нем события относятся к 50–м годам прошлого века. Адресован роман прежде всего молодому поколению 70–х, юношам и девушкам, готовым без оглядки двинуться на край света "за туманом и за запахом тайги". Автор пытается вдолбить в их бесшабашные головы простую, но жестокую истину: одной романтики, комсомольского задора, плакатного энтузиазма недостаточно для преодоления трудностей, ожидающих их на Крайнем Севере, для решения непростых задач, которые неизбежно поставит перед ними суровая проза жизни. Перед тем как стать профессиональным литератором, Олег Куваев — выпускник Московского геолого–разведочного института — прошел суровую жизненную школу в поисковых отрядах. Работал в Хабаровском крае, на Тянь–Шане, на Чукотке, в том числе на острове Врангеля, на Колыме. В одной из статей, посвященной его творчеству, сказано, что писателем он стал, разочаровавшись в геологии. Это, конечно, полная чушь. Вот что об этом писал сам Куваев в своей автобиографии: "Весь мой жизненный путь… связан с геологией. Геология нынче — наука и производство, она все более становится четким промышленным комплексом и дальше будет развиваться именно по этому пути. Надуманные истории про "ахи" над месторождением… звучат чаще всего оскорбительно для геологии. Все случается в силу житейской необходимости, но это нельзя возводить в ранг сугубо типичного. Вот именно в этом я вижу на ближайшее время свой долг пишущего человека. Это долг перед товарищами по профессии, с которыми вместе пришлось работать, радоваться, рисковать и просто жить". Пророческие слова! Их Олег написал в 1968 году, а Дукатская экспедиция под руководством его друга и соратника Феликса Стружкова для доразведки и освоения месторождения была создана три года спустя. Труд геологам, взрывникам, проходчикам, шоферам предстоял просто немыслимый с точки зрения оседлого городского обывателя. Какие, к дьяволу, "ахи"! И если роман "Территория" посвящен событиям 50–х годов, то героями его вполне могли бы стать и геологи Дуката 70–х годов минувшего столетия. Лучшее произведение Олега Куваева выдержало более 30 изданий в СССР и большинстве стран Европы, а также в Японии и на арабском Востоке. Лишь в одной "Роман–газете" он был опубликован дважды общим тиражом 3 миллиона экземпляров. По роману был поставлен художественный фильм. Увы, первое издание "Территории" вышло уже после смерти ее автора. Олег Куваев ушел из жизни 8 апреля 1975 года в возрасте сорока лет. Хорошо помню тот печальный день. Все мы, магаданские литераторы, собрались в Доме культуры строителей, где располагалось местное отделение Союза писателей. Молча помянули Олега, скинулись на венок и отрядили в подмосковный Королев (тогда еще Калининград) его большого друга — поэта Альберта Адамова. Созвонились с магаданскими геологами — те тоже организовали аналогичную командировку. Позже на средства золотоискателей на могиле Олега Куваева на старом Болшевском кладбище в Королеве был установлен бронзовый памятник. В то время романом "Территория" зачитывались миллионы. Сегодня книг Куваева, в том числе и этого романа, в книжных магазинах не сыщешь. У издателей нынче иные приоритеты. Книжонок фальсификатора российской истории Акунина — завались, Куваева, Богомолова — как не бывало. Мужество, самопожертвование, преодоление — качества, которые воспевал в своих произведениях Олег, нынче не в чести. Герои нынешних модных писателей и киносценаристов — успешные дельцы, их любовницы из числа звезд эстрады или фотомоделей, всякого рода бандиты, несчастные сыскари, которые с переменным успехом, вопреки козням коррумпированных начальников, отлавливают их без всяких надежд на справедливое правосудие. И это вполне закономерно — иначе и быть не может в мире, где правит чистоган. И, честно говоря, каких–либо признаков того, что эта не просто сложившаяся, а утвердившаяся, укоренившаяся ситуация изменится в лучшую сторону, я, увы, не вижу… Обелиск "Меня зовут Измаил. Всякий раз, как я замечаю угрюмые складки в углах своего рта; всякий раз, как я ловлю себя на том, что стал останавливаться перед вывесками гробовщиков и пристраиваться в хвосте каждой похоронной процессии; в особенности же всякий раз, как только мои строгие моральные принципы не позволяют мне сбивать шляпы с каждого встречного и поперечного, — я понимаю, что пора отправляться в плавание, и как можно скорее. Это заменяет мне пулю и пистолет". Так начинается роман Германа Мелвилла "Моби Дик". Море, в котором развертывается погоня за Белым Китом, — это тоже Территория, и ее герои в чем–то под стать героям Куваева. Так вот, когда со мною происходит нечто подобное тому, что происходило с Измаилом, — а в последнее время это случается все чаще, я понимаю, что пора вернуться либо в родное Охотское море, либо в колымскую тайгу или чукотские тундры. Хочется верить, что там по истечении тридцати лет моего отсутствия еще найдутся люди, достойные пера автора "Территории". Увы, вернуться туда мне уже не светит — возраст, внуки и появившийся недавно на свет правнук Ванечка делают эти мечты химерой. Да и на карте Колымы и Чукотки многое изменилось в русле событий последней четверти века. Многие золотые, серебряные и прочие месторождения на Колыме и Чукотке, в том числе и Дукат, фактически отданы в концессию зарубежным компаниям, прежде всего североамериканским Beta Gold Corporation и Kinross Gold. Чукотский автономный округ, в отличие от трех других, являющихся административными единицами соответствующих краев РФ, выведен из состава Магаданской области и превращен в застрахованную от какого–либо контроля огромную прачечную Абрамовича по отмыванию денег. А столица округа — город Анадырь — в элитный бордель для чиновничьей свиты миллиардера. Мой друг, писатель Евгений Рожков, о котором я рассказывал в очерке "Уроки Чукотского. Ночь на реке Анадырь", написал об этой срамоте в своей книге "Город отравленных душ", после чего был изгнан с работы на Чукотском радио, книга была изъята из продажи, а вскоре последовала загадочная смерть ее автора. Буквально за неделю перед этим я общался с Женей в Интернете. Он бы л зол, встревожен происходящим, но на здоровье не жаловался… Итак, поскольку в одну и ту же реку дважды ступить невозможно, вернемся в 70–е годы. На Дукате я бывал не раз, однажды даже свой день рождения отмечал там. Помнится, Феликс подарил мне кальян — курительный прибор, которым я сроду не пользовался. Как он попал в кочевой магазинчик новорожденного поселка, одному Богу известно. А что еще мог мне подарить начальник экспедиции? Банку тушенки? Вроде бы несолидно. Кусок руды с прожилками золота–серебра? Не положено! Кальян, так и не попробовавший табаку, путешествовал со мной долгие годы и затерялся где–то в пути… В середине марта 1975 года Стружков позвонил мне в Магадан: — Бери под мышку Мифту, и чтобы на День геолога оба были здесь как штык! — Феликс даже с друзьями–приятелями привык общаться в приказной форме. День геолога в тот год выпадал на 6 апреля. Я сказал Феликсу, что обещать не могу, тем более что Мифта намылился в дорогую его сердцу бухту Провидения за материалом для очередной книги рассказов. — Прилетай один, буду ждать, — сказал Феликс и повесил трубку. Попасть на Дукат в День геолога не получалось, отложил на потом. А 8 апреля умер Олег Куваев. И буквально через несколько дней не стало Феликса Стружкова. Это произошло ночью. Вдова после рассказала нам, что он во сне перевернулся с правого бока на левый — и все. Сердце отказало — как и у Олега. В 1976 или 1977 году главреж Магаданского музыкально–драматического театра Юрий Чернышев решил поставить спектакль по книге "Территория" и подрядил меня написать к нему пару песен. Вот текст одной из них, иллюстрирующий одну из глав книги: Старый товарищ упал на песок, я его сон сторожил. Как обжигающий спирта глоток, отдых он свой заслужил. Сны досмотри забытые, спи наш товарищ, спи. Ждут нас еще не открытые, новые россыпи. Старый товарищ, ведь ты не слабак! Ветры зовут нас, трубя. Но почему не растает никак снег на губах у тебя? Встал обелиск со звездой жестяной, стих револьверный салют. Вот и закончился путь твой земной, твой многодневный маршрут. Под невесомым инеем спи наш товарищ, спи. Мы назовем твоим именем новые россыпи. Кроме меня, никого из участников тех давних событий в живых уже нет. Следом за Олегом и Феликсом в разное время ушли навеки Альберт Адамов и Альберт Мифтахутдинов, Виктор Маштаков, коллега Стружкова по поисковым партиям, один из первооткрывателей шельфовых месторождений золота в Беринговом море Виктор Иванов и многие, многие другие мои товарищи, чьи имена здесь не были названы. Обелиск их памяти в моем сердце. Александр ЧЕРЕВЧЕНКО. 21 мая 2015. №20