Видео
В мире
— К одним из самых первых предложений российского президента относятся реформы об изменении принципа формирования Совета Федерации (2001 год) и отмена выборности губернаторов (2004 год). Как эти реформы отразились на региональном и федеральном политическом ландшафте России?
— Разумеется, обе эти реформы были направлены на то, чтобы выстроить любимую Путиным властную вертикаль. Он не умеет по-другому управлять страной кроме как методом военного приказа: сверху вниз. Более тонкие формы политического управления ему непонятны. Поэтому самоуправляющиеся регионы, в которых люди выбирают губернаторов, в которых люди выбирают представителей в Совет Федерации, Путина совершенно не устраивали. Он боялся, что страна впадет в неуправляемость. Объективно говоря, указ о том, что губернаторы будут не избираться, а назначаться был принят сразу после Беслана и, якобы, имел антитеррористический характер, что, конечно же, не имеет смысла. Если мы соединим события, мы увидим, что когда Путин побеждает на втором сроке президентских выборов, он, по всей видимости, принимает решение не уходить. Он принимает решение сохранить власть как можно дольше. Те реформы, которые произошли после Беслана и сам Беслан, были для него замечательным предлогом, чтобы создать тот каркас, который позволит ему бесконечно долго оставаться у власти.
— Изменениям в партийной структуре также способствовал закон о политических партиях (2004 год). Резкое увеличилась обязательная численность политической партии — до 50 000 человек. Как результат, многопартийная система фактически сократилась до трех: Единой России, ЛДПР и КПРФ. Как вы оцениваете многопартийность в России в данный момент?
— Совершенно сознательно Путин выбирает фиктивную многопартийность. Когда в 70-е годы он работал в ГДР представителем КГБ, он увидел, как эта система работает там. Кроме социалистической партии Германии была еще пара ручных контролируемых, но не социалистических партий, которые показывали, что ГДР - якобы такая же демократическая страна, как и ФРГ. Такая же система была в коммунистической Польше, две партии было в Болгарии...Путин решил пойти по аналогичному пути. Вообще, если говорить о психологии президента, он минимизирует риски: он, как ни странно, не умеет рисковать, не любит рисковать, он любит все делать наверняка. Естественно, многопартийная система подразумевает риски. Тогда он не решился уничтожить многопартийность, как это было в Советском Союзе. Он сделал ее ручной и контролируемой, как в странах Восточного блока. Он запускает этот процесс в результате закона 2004 года и, постепенно, все более и более ужесточая этот закон, он, фактически добился своей цели.
— К реформам первого срока Путина также относится введение срока полномочий судей (2001 год). Срок службы председателей федерального суда ограничили до шести лет, а простых судей до трех лет. Как это повлияло на судебную власть?
— Это повлияло на судебную власть. Но еще больше повлияло то, что в суде тоже выстроена властная вертикаль. Конечно, несменяемость судей — это очень важный принцип. Но еще более важный принцип — независимость судей. Когда в суде выстраивается властная вертикаль, когда рядовые судьи подчинены председателю районного суда, а тот подчинен более высоким судебным инстанциям, а те подчинены президенту, это приводит к потере независимого суда. Именно в это время независимый суд был потерян.
— В то же время все сложнее и сложнее выстраиваются отношения с международным судом. Вспоминая последние события: Россия отказывается от ратификации Римского статута, Россия разрывает отношения с Международным судом в Гааге. К чему может привести такого рода отдаление от международного правового поля?
— Все это происходит по одной простой причине: международное сообщество не желает терпеть те нарушения международного права, которые совершает Россия. Россия все больше и больше выходит за пределы правового пространства, в котором находится международное сообщество. Если в эпоху Ельцина и на ранних сроках правления Путина предпринимались шаги по вхождению в это пространство, то последующая политика путинского режима заключалась в абсолютном игнорировании международного права. Те преступления, которые вроде бы совершались по приказу Путина на Украине, вроде бы совершались в Грузии и наверняка совершались в Сирии, как раз подвергаются расследованию Международного уголовного суда и Гаагского трибунала. Россия пытается быть вне этих процессов. Безусловно, это страусиная политика. Наступит день, когда Международный суд осудит всех виновных вне зависимости от того, была ли Россия в это время членом этих организаций или не была.
— Существенные изменения претерпела сфера НКО. Изначально была усложнена система их регистрации, а впоследствии был принят закон об иностранных агентах. Зачастую российские политики ссылаются на то, что подобный опыт есть в законодательной системе других стран, в США, в частности. Насколько справедливо это сравнение?
— Сам факт того, что какая-то организация является иностранным агентом, для Соединенных Штатов не означает ничего криминального. Это констатация того, что организация не американская, это организация, работающая за пределами Америки. Слово «агент» на английском языке не имеет того значения, которое оно имеет в русском. В России, с ее шпиономанией, с ее сталинским прошлым агент равнозначен шпиону. Это человек, который работает в пользу враждебной державы. Поэтому сам по себе термин несет абсолютно другую когнитивную нагрузку. Не стоит забывать, что был также принят закон о нежелательных иностранных организациях. Целый ряд организаций и фондов, которые сделали огромный вклад в развитие русской науки, признали нежелательными организациями. Что касается иностранных агентов, то мы видим прямое сведение счетов с теми, кто не желает следовать политике Кремля. Это постоянный процесс борьбы с любым свободным проявлением духа и мысли. Это попытка снова превратить страну в контролируемую человеческую массу. Светлана Аллилуева вспоминала в своих записках: когда Сталин стоял на Мавзолее и началась пост-военная демонстрация трудящихся, он, хихикая, говорил: «А сейчас пойдут бараны». Вот таких желанием руководствуется наша власть — желанием превратить всех в баранов.
— Изменения коснулись и сферы СМИ. Была ужесточена интернет-цензура, был введен закон о доле иностранного капитала, что напрямую отразилось на иностранных медиа в России. Сменились главные редакторы ведущих изданий страны: Коммерсанта, РБК, Lenta.ru и многих других. Как эти законы отразились на свободе слова? Свобода слова в России, она вообще есть?
— Средства массовой информации в еще большей степени, чем средства массовой манифестации, требуют личного мужества и личного участия. Потому что сейчас власть пытается всех запугать — это не массовые репрессии, когда расстреливают тысячи людей, нет, но это могут быть угрозы увольнения, избиения якобы хулиганами и прочее. И, удивительно, но очень многие российские журналисты не поддаются на это. Есть те, которые не просто поддались, они, как говорится, продали себя с потрохами. Как тот же самый Киселев. Тут речь идет, в основном, о телевидении. Другое дело интернет-издания, которых становится все больше и больше. Пытаются что-то делать: это и «Эхо Москвы», и «Новая Газета», и телеканал «Дождь», и многие региональные издания. Сейчас благодаря мужеству журналистов у нас в России представлено довольно широкое информационное поле. Тут важную роль, конечно, играет интернет. Да, у нас есть ограничения, но они не такие большие, как в Китае, и тем более не такого масштаба, как в Северной Корее. Проблема в другом: многие не хотят слушать свободную журналистику, многие предпочитают питаться из официальных источников. Семьдесят лет тоталитарной диктатуры наложили отпечаток не только на мое поколение. Люди хотят, чтобы им объяснили, где правда, а где нет, где черное, а где белое. Люди боятся думать сами, и, к сожалению, это передается на несколько поколений вперед. Это самые большие проблемы. Но, мне кажется, свободная журналистика — это та сила, которая способна противостоять такой тенденции.
— Как вы считаете, были ли введены в течение последних 16 лет законы демократического толка? Есть ли такие реформы, которые вы можете выделить как положительные?
— Вы знаете, по-моему, я не могу выделить таких реформ. Я вижу все более и более усиливающиеся тоталитарные тенденции. В отличие от той же Эстонии, нужно понимать, что в России не были проведены реформы системной декоммунизации. В Эстонии это было сделано очень последовательно. Это одна из авангардных стран в этом смысле, где был проведен весь комплекс этих реформ. Люстрация, изменения прав собственности, изменение исторической парадигмы, правопреемственность с докоммунистическим государством. Все это очень важные вещи, которые не были осуществлены в России и во всех остальных странах бывшего советского пространства кроме, разумеется, Латвии, Эстонии и Литвы. Вместо того, чтобы идти путем декоммунизации мы, фактически, идем путем восстановления тоталитаризма. Внешне это выглядит как рекоммунизация, потому что остаются памятники Ленину, названия улиц и прочие атрибуты коммунистического режима. Но пока собственность остается в руках у тех, кто незаконно «нахватал» в 90-е годы, это конечно нет так.
— Так куда все-таки идет путинская Россия?
— Она уже никуда не идет: она находится в полном тупике, она находится в международной изоляции, Путин предпринимает огромные усилия, чтобы выйти из изоляции, но незаконными методами. Так скажем, не принимая нормы мирового сообщества, а разрушая его. Его метод — разрушить все до такой степени, чтобы всем стало наплевать на то, что происходит в России. В состоянии стагнации находится также российская экономика. Путин завел страну в политический, экономический и правовой кризис. Из тупика есть только один путь - это выход. Россия, безусловно, должна выйти из тупика и стать частью международного сообщества, осуществить реформы по системной декоммунизации, восстановить нормы демократии, нормы гражданских и политических свобод. Именно тогда у России будет будущее, а у Эстонии появится хоть и большой, но вполне рукопожатный сосед.
