Видео
В мире
В 1758 году завершилась долгая тяжба о наследстве крупнейшего промышленника России Акинфия Демидова. Его сын Прокофий позднее продал доставшиеся ему заводы и занялся еще более доходным делом — ростовщичеством. Из-за долгов ему лишились имущества архитектор Казаков и поэт Сумароков. А для рекламы своих услуг Демидов умело играл роль чудака-богатея.
Доходы Прокофия Акинфиевича Демидова были до того значительны, что он с точностью не мог сам их определить. Внутренняя отделка дома была великолепна и вполне соответствовала колоссальному богатству хозяина.
Масса золота, серебра и самородных камней ослепляла глаза; на стенах, обитых штофом и бархатом, красовались редчайшие картины; зеркальные окна и лестница были уставлены редкими растениями; мебель из пальмового, черного и розового дерева поражала своей тончайшей, как кружево, резьбой; на мозаичных полах лежали ковры из тигровых, собольих и медвежьих шкур; на потолках были развешены в золотых клетках птицы всех стран света; по комнатам гуляли ручные обезьяны, орангутанги и другие звери; в мраморных бассейнах плавали разнородные рыбы; мелодические звуки органов, искусно вделанных в стены, увеселяли слух посетителей; в столовой фигурные серебряные фонтаны били вином.
***
Демидов ездил по Москве не иначе как в огромной колымаге, окрашенной ярко-оранжевой краской. Ливреи лакеев вполне гармонировали с нею: одна половина была сшита из золотого галуна, другая — из самой грубой сермяги, одна нога лакея была обута в шелковый чулок и лакированный башмак, другая — в онучи и лапоть. Когда вошло в моду носить очки, Демидов надел очки на всех слуг, лошадей и собак.
***
Московский сад Демидова был лучшим не только в России, но и в Европе. Академик Петр Симон Паллас потратил много времени, чтобы описать более восьми тысяч привезенных со всего мира и высаженных в нем растений. Но как-то увидев, что садовник дотронулся голыми руками до особенно любимого им померанцевого дерева, с большим трудом и хлопотами перевезенного из Италии, Демидов приказал тотчас же его срубить и сжечь, говоря, что оно "загрязнилось". То же самое сделал он с дорогой каретой, выписанной из Англии, внутрь которой у него на глазах вошел кучер, собиравшийся стереть пыль с бархатных подушек.
***
В одно прекрасное и жаркое июньское утро Демидову пришла фантазия прокатиться в санях. Для этого он закупил всю находившуюся в Москве соль и велел посыпать ею трехверстное пространство аллеи, которая соединяла его подмосковное имение с дорогой. Проехавши два раза по импровизированному искусственному снегу между ощипанных за большие деньги берез, чтобы лето уподобилось зиме, Демидов, весьма довольный, возвратился домой и через минуту уже позабыл о своей оригинальной прогулке. Соль, истоптанная копытами тройки, сделалась достоянием всякого, кто хотел ее подбирать.
***
Однажды зять Демидова пригласил его к себе на завтрак. Но тесть послал к нему вместо себя поросенка. Зять, изучивший хорошо его характер, принял поросенка с почетом, накормил досыта и доставил обратно в своей карете. Довольный поступком зятя, Демидов велел зарезать поросенка, набил шкуру его золотом и отправил в подарок дочери.
***
Демидов не только давал деньги в долг, но и много отдавал на благотворительность. Более миллиона рублей он подарил Воспитательному дому и немало пожертвовал Московскому университету. Демидов без разбора принимал каждого просителя, вступал с ним в разговоры, выспрашивал о нужде, почти никогда не отказывал в помощи действительному бедняку, нередко помогал плуту и тунеядцу, но при этом непременно потешался и глумился над ним.
Так, например, он вызывал желающих пролежать у него в доме на спине круглый год, не вставая с постели. Когда находился таковой, ему отводили особенную комнату и приставляли особых людей, которые ни днем, ни ночью не спускали с него глаз и удовлетворяли всем его требованиям в части кушаний и напитков. Если субъект выдерживал испытание, то получал в награду несколько тысяч рублей; в противном случае его беспощадно секли и выгоняли вон. Подобным же образом, только за меньшую плату, поступал Демидов с соглашавшимися простоять перед ним целый час не моргая, в то время как он беспрестанно махал и тыкал пальцем около их глаз.
***
В Москве проживал один армянин, известный тогда всем под именем Тараса Макарыча, человек недальнего ума, страстный игрок и пьяница. Как-то он зашел к Демидову поздравить его с праздником. Прокофий Акинфиевич обрадовался верному случаю позабавиться и предложил Тарасу Макарычу сыграть в карты с условием, чтобы проигрыш последнего отмечался у него на лице углем. Тарас Макарыч, конечно, согласился. В течение игры Демидов усердно подпаивал его самым крепким вином, так что Тарас Макарыч скоро свалился на пол мертвецки пьяный. Тогда Прокофий Акинфиевич велел принести гроб, уложил в него своего партнера, связал ему крест-накрест руки, всунул пук ассигнаций, приказал закрыть его крышкой, взвалить на дроги и отвезти к жене. Подъехав к дому, где жил Тарас Макарыч, провожатый бросил его среди двора и скрылся. На лай собак сбежались хозяйка, жильцы и соседи. Увидя разрисованного углем Тараса Макарыча лежащим в гробу, они подняли страшный вой и крики, которые наконец разбудили покойника. Можно судить, какой испуг и изумление произвело на присутствующих такое неожиданное воскрешение из мертвых!
***
Один из заводских приказчиков Демидова попросил у него раз денег, говоря:
— Батюшка, Прокофий Акинфиевич, помогите! До того плохо приходится, что хоть в петлю лезь!
— Денег дам, только ты сперва повесься при мне; я никогда не видал человека, который бы добровольно лез в петлю,— отвечал Демидов и упорно отказывал в деньгах, повторяя: — Нет, ты сперва потешь меня, а потом уж и я тебя — выдумка-то твоя мне больно нравится. Удружи, и я твоим наследникам хоть сто тысяч дам.
Через день он смилостивился и, отдавая требуемое пособие, только прибавил:
— Видишь, какая у тебя подлая душонка; в кои-то веки, раз в жизни, задумал сделать неслыханное дело, да и то от трусости не посмел. Вперед уж лучше не хвастай, а не то я буду считать тебя за мошенника.
***
Статс-даме императрицы графине Румянцевой во время пребывания двора в Москве понадобилось пять тысяч рублей. Тщетно объездив своих знакомых, она наконец решилась обратиться за этой суммой к Демидову. Прокофий Акинфиевич, вообще недолюбливавший аристократок, принял графиню чрезвычайно сухо и, выслушав просьбу, сказал:
— У меня нет денег для женщин вашего званья и происхождения, потому что мне некому жаловаться на вас, если вы не заплатите денег к сроку. Вы привыкли ставить себя выше закона и сам черт с вами ничего не сделает!
Обиженная до слез, она встала и хотела удалиться; но Демидов удержал ее в дверях.
— Послушайте! — сказал он.— Я готов услужить вам, но только если вы дадите мне такую расписку, какую я хочу.
Расписка имела следующее содержание:
"Я, нижеподписавшаяся, обязуюсь заплатить дворянину Демидову через месяц пять тысяч рублей, полученных мною от него наличными деньгами. В случае же, если я сего не исполню, то позволяю объявить всем, кому он заблагорассудит, что я распутная женщина".
Румянцева, крайне нуждавшаяся и уверенная в скором получении денег из поместий, подписала расписку. Но, несмотря на все старания, не смогла расплатиться в срок. Когда месяц истек, Демидов поехал на бал в дворянское собрание, где находилась императрица. Собрав около себя молодежь, он громогласно прочел расписку графини. Чтение это, разумеется, вызвало взрыв смеха, который привлек внимание государыни.
Заметив в кучке смеявшихся Демидова, Екатерина II догадалась, что он сыграл с кем-то шутку, и приказала разузнать, в чем дело. Когда ей доложили об истории с Румянцевой, императрица сильно разгневалась, приказала Демидову немедленно оставить собрание, а на другой день поручила обер-полицмейстеру уплатить ему пять тысяч рублей и отобрать у него расписку графини.
***
В 1767 году воспитатель наследника престола цесаревича Павла Петровича граф Никита Иванович Панин просил Екатерину II назначить сенатором главу московской конторы Коллегии иностранных дел Михаила Григорьевича Собакина. Демидов, находившийся с Собакиным в ссоре, старался всячески помешать этому назначению. Но просьба Панина была, конечно, уважена императрицей. Демидов пытался, как только мог, досадить Панину. Как-то он распространил при дворе несколько стихотворных пасквилей о Панине и Собакине. Такая дерзость вывела государыню из терпения; она приказала собрать и отправить все пасквили к московскому генерал-губернатору и повелела, чтобы палач сжег их в присутствии Демидова.
В назначенный день он снял все квартиры, выходившие окнами на площадь, посреди которой должно было совершаться аутодафе, приготовил в этих квартирах обильные завтраки, пригласил на них своих многочисленных знакомых и явился сам с хором и двумя оркестрами. В то время как палач жег пасквили, Демидов пировал со своими приятелями под громкие и веселые звуки музыки. Шутка эта, разумеется, вызвала негодование императрицы. Демидов получил высочайшее повеление в двадцать четыре часа оставить Москву и ехать на жительство в дальние деревни. Он испугался, просил прощения и поспешил умилостивить государыню пожертвованием значительной суммы денег в пользу казны.
