Видео
В мире
«Приходит дракон» производил бы оглушительное впечатление, даже если бы ограничивался основным, разворачивающимся в середине 1960-х действом — часто, что ли, выходят настолько, до живописности, стильные и тревожные триллеры, да еще и с таким рисковым и непредсказуемым сюжетом. Но Хагиги, напомним, еще и время от времени разбивает сюжет «документальными» комментариями съемочной группы и доживших до наших дней персонажей, заставляя зрителей, с одной стороны, усомниться в реальности всего, что они видят в кадре, с другой — постоянно задаваться вопросом, что они на самом деле смотрят: детективный триллер или паранормальную притчу, натуральную документалку или образец ловкого кинонадувательства. Да и важно ли это, когда фильм так удерживает внимание?
Чем бы ни пытался казаться «Дракон» (а он еще и полон не считываемых для нас отсылок к иранской киноклассике), понятно, что вставки-комментарии нужны Хагиги вовсе не для того, чтобы убедить зрителей в реальности своих паранормальных явлений. Нет, с их помощью он добавляет этому и без того загадочному фильму дополнительные смысловые слои, которые не только не разъясняют основную интригу, но и делают ее еще более непроницаемой. Вместе со сгущением тайны сгущается и плотность фильма, культивируемое им ощущение реальности, которая на глазах съезжает с катушек: причины кладбищенских землетрясений могут остаться невыясненными, но транслируемый фильмом эффект сотрясания целого мира (а иранское общество 1960-х дрожало и без всяких драконов) стоит куда дороже и впечатывается в память сильнее. Парадокс в том, что своим странным фильмом Хагиги подбирается ближе к истине, чем многие унылые реалисты: мистика, мистификация и политика в «Драконе» идут почти такой же крепкой связкой, что и в жизни.
«С моими советами на фондовом рынке сможет заработать даже лох», — самонадеянно заявляет ведущий популистской программы «Финансовый монстр» Ли Гейтс (Джордж Клуни), предварительно станцевав подобие тверка и изобразив на пальцах шелест банкнот. Самонадеянность, конечно, выйдет цинику-шоумену боком — когда образцовый, типичный лох по имени Кайл (Джек О'Коннелл), водитель грузовика с беременной подружкой и пустыми карманами, вломится к нему в студию, в прямом эфире размахивая заряженным пистолетом и поясом шахида. Ему, что очевидно, советы Гейтса помогли разве что сжечь сбережения покойной мамы, проинвестировав их в мутный хедж-фонд. Стихийный террорист требует ответов — искать их придется не столько наведенному на мушку Гейтсу, сколько его верной продюсерше Пэтти (Джулия Робертс).
Несколько месяцев назад «Игра на понижение» показала, что о новом финансовом порядке можно снимать не только увлекательно, но и честно — то есть без упрощений и наивного вредного оптимизма. Увы, о поднимающем ту же тему «Финансовом монстре» этого не скажешь. Джоди Фостер (это четвертый режиссерский проект звездной актрисы), очевидно, движут благие намерения — высказаться о тотальном нигилизме масс-медиа, не говоря уж про алчность Уолл-стрит (ее здесь олицетворяет Доминик Уэст в роли главы того самого хедж-фонда). Проблема в том, что Фостер, выросшая не столько в реальном мире, сколько в Голливуде, полагается на классические приемы голливудской мелодрамы: элементарные драматургические манипуляции, искусственно нагнетенный саспенс, нелепые попытки поддержать интригу с помощью включений из ЮАР и Кореи, совсем уж возмутительный при такой теме воспитательный финал. В бойком и зрелищном, но глупом, держащем аудиторию за фраеров фильме Фостер, конечно, капиталист будет посрамлен, циник встанет на путь исправления, а зритель получит повод довольно вскинуть вверх руку — но, как убедительно показывает та же «Игра на понижение», к реальному положению дел в современных макро- и микроэкономике такой хеппи-энд не имеет ни малейшего отношения.
Пока четверка черепах-переростков весело поедает пиццу, наблюдая с верхотуры Madison Square Garden за матчем «Нью-Йорк Никс», ниндзя в железной маске Шреддер (Брайан Ти) бежит из заключения — и немедленно начинает нести в мир зло. Причем буквально — открыв с помощью безумного ученого Бакстера Стокмана (Тайлер Перри) портал в другое измерение, Шреддер приводит на Землю инопланетного мегаломаньяка Кранга. Учитывая, что созданный тем же Бакстером мутаген дает Шреддеру еще и возможность генерировать новых мутантов (встречайте Бибопа и Рокстеди), пора бить тревогу. Что и делает пронырливая телеведущая Эйприл О'Нил (Меган Фокс), призывая черепашек-ниндзя выйти из тени.
Давние поклонники сериала о беззаботных супергероях-рептилоидах из нью-йоркской подземки, конечно, узнают этот сюжет. Он почти полностью перенесен продюсером Майклом Бэем из фильма, в свое время тоже носившего название «Черепашки-ниндзя 2» (и подзаголовок «Тайна изумрудного зелья»), того самого, где черепах еще изображали каскадеры в ростовых плюшевых костюмах. Парадокс в том, что, заимствуя у своего предка историю, вторая серия возрожденной франшизы начисто игнорирует подлинный источник обаяния классических «Черепашек» — очень детский, почти невинный размах воображения. Увы, Бэй заменяет их своей привычной программой — хаотичным, агрессивным, предсказуемым экшеном, а главное, таким грузом подросткового юмора, что держится он исключительно на неувядающих изгибах Меган Фокс. Конечно, за любым детством следует переходный возраст — и выглядит он обычно не очень лицеприятно — но мучительное взросление черепашек уже несколько затянулось.
