Что вы считаете сексуальным преступлением? С какого момента, например, переписка с ребенком становится основанием для возбуждения уголовного дела?

Это статьи 131-135 Уголовного кодекса. Конечно, не только половой акт — любое сексуальное посягательство на ребенка. Если кто-то отправил фото половых органов ребенку, это уже может быть составом пресловутых «развратных действий». Сейчас, насколько мне известно, таких дел много. Грань очень тонкая, но, с другой стороны, очевидная: если чат уже похож на секс по телефону, это статья однозначно.

После случая Дианы Шурыгиной стало известно о множестве аналогичных историй, когда жертва и насильник — практически ровесники. Насколько корректно называть педофилом, например, 18-летнего парня, который совратил 15-летнюю девушку?

Я крайне редко сталкиваюсь именно с такой вилкой. Как правило, все обращения к нам имеют характер однозначный: 26-летний парень совратил 12-летнюю девочку или 47-летний учитель изнасиловал восьмиклассницу на уроке физкультуры. Если вернуться к терминологии, педофил — это половозрелый мужчина, достигший 18-летнего возраста, и разница в возрасте между ним и жертвой составляет не менее шести лет. В случае 18 и 15 лет, конечно, ни о какой клинической педофилии речи быть не может.

Но в случае с Дианой это было изнасилование. Это другое. Причем факт изнасилования доказан судом. Да, она привыкла вести себя не совсем в рамках общепринятой морали. Но это не значит, что ее можно насиловать. И отмечу, что «на хайп» последний год играли родители Дианы. Не знаю, понимали ли они последствия для дочери, подписывая контракты с каналом. Я полгода проработала с этой семьей и могу сказать, что там проблемы у всех.

«Особенно плохо, если следователь — мужик»

Как вы ведете статистику привлеченных к уголовной ответственности педофилов?

Мы знаем не обо всех посаженных педофилах, а только о тех, по делам которых являемся сами либо заявителями, либо свидетелями. Люди, которые к нам обращаются, очень часто, получив необходимый объем помощи, больше на связь не выходят. Максимум говорят: «Спасибо вам большое, вчера такого-то арестовали». Регистрируем мы только входящие обращения на круглосуточную горячую линию. Делим на срочные и несрочные. Срочные — когда девочка пишет: «Меня изнасиловали час назад». Или звонит мама и говорит: «Педофил нам угрожает убийством». Нужно реагировать в ту же минуту. Несрочные — когда уже есть возбужденное уголовное дело и просто нужны консультации. В этом нам помогают известные адвокаты, юристы, психологи, потом передаем семье план действий. Таким образом мы помогли 2422 семьям только в этом году.

Обращаются ли к вам за помощью сотрудники правоохранительных органов?

Да, довольно часто. Охотно помогаем, это нормально: рядовой следователь занимается огромной массой разноплановых дел, и бывает, что у него нет опыта в данной категории. Но иногда доходит до смешного. В прошлом году, например, на горячую линию позвонили с горячей линии МЧС России, задали кучу вопросов, а потом спросили, можно ли им к нам перенаправлять обращения по нашей тематике. А летом вообще был эпикфейл: позвонила женщина из Симферополя и рассказала, что сына развращал учитель музыки, она пошла в полицию. В полиции не приняли заявления, но дали номер нашей горячей линии. Мы проконсультировали, но больше они не звонили. В Крыму вообще с расследованием таких дел все очень сложно.

В регионе происходит довольно непростой переход с украинского на российское законодательство, и все это на фоне дефицита квалифицированных кадров, а также высокого уровня коррупции. На высоких постах руководители сменились, а вот в первом звене, на уровне районного ОВД или обычного следственного отдела, люди остались те же.

Какие еще регионы являются проблемными?

Больше всего обращений из Москвы, Московской области, Санкт-Петербурга, Свердловской, Ростовской, Воронежской областей, Башкирии и Краснодарского края. В мегаполисах это связано с банальной плотностью населения. В Ростовской области, Краснодарском крае и Башкирии сильное влияние национальных диаспор. Изнасилование считается позором. Причем позором не для насильника, а для жертвы, — насильника все выгораживают. Воронежская же область просто хорошо работает на выявление.

Из ваших рассказов создается впечатление, что, узнав о сексуальных преступлениях в отношении детей, следователи оказываются растеряны не меньше родителей.

Такое бывает чаще всего в регионах. Ну, представьте: следователь всю жизнь расследовал убийства или кражи. Молодых сейчас большинство (и это хорошо, с одной стороны), но одни хотят учиться и спрашивают, а другие нет — работают по старинке. Особенно плохо, если следователь — мужик. Женщины пытливы и терпеливы, собирают доказательства. А мужчины начинают «включать петуха»: «Да у меня у самого дети, да я ж его сейчас прям здесь **** (убью — прим. «Ленты.ру»)!» А потом адвокаты доказывают: показания даны под давлением, и до свидания, педофил.

«Медведев нас красиво слил»

Сколько всего человек работает вместе с вами в центре?

На постоянной основе пять человек, а волонтеров по всей стране — сотни. Я не выключаю телефон ни ночью, ни на праздники, ни даже когда нахожусь в отпуске за границей. В любую секунду мне может перезвонить оператор и сообщить, что у нас срочное обращение. Иногда бывают суточные марафоны, когда много обращений, и пара громких дел одновременно: то журналистам комментарии даем, то пинаем следователей, то ребенка отговариваем от самоубийства. Рекорд в прошлом году — 38 часов, когда в Ивантеевке мальчик стрелял в одноклассников. У нас параллельно с этим было очень сложное дело с изнасилованием девочки в Подмосковье. Также мы выступаем на родительских собраниях, рассказываем о профилактике преступлений в сети, о том, как не стать жертвой педофила. В последнее время уделяем внимание программе профилактики.

Что она подразумевает и насколько эффективна?

Это внутренняя информация, всеми секретами я не готова поделиться. Профилактика шла бы совсем хорошо, если бы больше образовательных учреждений шли нам навстречу. Обычно понимают важность наших программ, только если в учебном заведении уже есть ребенок, пострадавший от сексуального насилия, либо — что еще хуже — кто-то уже покончил с собой.

«Мониторинговый центр» был основан в 2012 году, но проблемой выявления педофилов вы занимаетесь с 2007 года. Изменилось ли что-то во взаимодействии с правоохранительными органами?

Сейчас отказов в возбуждении уголовных дел стало меньше, чем в 2007-м. Стали привыкать к тому, что преступление в интернете — тоже преступление, и доказательства, собранные в интернете, — тоже доказательства. Например, еще в 2012 году, когда мы с помощником снимали комнату в столичном районе Перово, все заявления, которые мы писали, скидывали постоянно по нашему месту жительства: в ОВД «Перово». Там нам регулярно объясняли, что проверять наши данные о распространении детской порнографии нет возможности: нет интернета, а отдел «К» подключать — много чести. Но после моего поста в ЖЖ Владимир Колокольцев (тогда глава управления МВД по Москве) лично приехал в это ОВД. Тут же было возбуждено сразу 72 уголовных дела.

Сотрудничеству с МВД как-то способствовало ваше выступление на Селигере в 2012 году, когда вы обратились к Путину? Вы писали, что его личное участие привело к тому, что все обращения на горячую линию в режиме онлайн стали передаваться в Главное управление уголовного розыска?

У меня в жизни было три встречи с президентами. Первый раз это был Медведев, а потом два раза Путин. Медведев нас просто красиво слил. Возможно, именно поэтому и возник наш центр. Когда я начинала вести блог о борьбе с педофилией, я и подумать не могла, что окажусь практически единственной в стране, кому эта тема небезразлична. Медведев сказал тогда что-то вроде: «А давайте создадим мониторинговый центр где-то около Следственного Комитета». Мы ждали полгода. Никаких поручений, ничего. Тогда уполномоченный по правам ребенка Павел Астахов, я была его помощницей, сказал: «Выбора нет. Если это надо нам, значит, надо делать самим». И мы учредили НКО.

С Путиным было по-другому?

С Путиным было иначе. Как только я задала ему свой вопрос на Селигере о проблемах с возбуждением уголовных дел, он еще на вертолете до Москвы долететь не успел, как мне назначили встречи с министром МВД Колокольцевым и с заместителем главы Следственного комитета. Мы пробили стену и добились создания в системе МВД спецподразделений по борьбе с педофилами. Кстати, сейчас их вновь сокращают и упраздняют. А в некоторых регионах они так и не появились. Пока был в памяти пинок от Путина, все работали. Прошло два-три года — решили, что можно потихонечку и забыть.

«Продают по цене хорошей иномарки»

По вашим данным, в 2007 году средний возраст жертв педофилов составлял 12-14 лет, а в этом году снизился до 7-12 лет. Почему?

Мы сами ломаем над этим голову. Но тенденция ужасающая. Специалистам пришлось даже выделить в отдельную категорию сексуальных преступлений против детей — инфантофилию. Инфантофил — это педофил, которого возбуждают совсем маленькие дети: 2-4 года и даже младенцы. Пару лет назад мне попался учебник для педофилов, составленный в США. Так вот там одни педофилы рекомендовали другим не начинать половые контакты с детьми «слишком рано», предлагали подождать до двух лет. Утверждали, что в два года ребенок уже достаточно взрослый, чтобы в нем пробудились сексуальные желания. Учебник был переведен на русский язык и сейчас распространяется в педофильской среде. Большинство глав посвящено вопросу, как вступить с ребенком в контакт так, чтобы об этом не узнали его родители и полиция.

В России больше всего педофилов-одиночек или они предпочитают объединяться в движение?

Большинство — одиночки. Далеко не все вообще додумываются до вступления в педофильские сети. Сейчас в открытом доступе (индексируемом сегменте рунета) есть три форума для русскоязычных педофилов. Англоязычных же — сотни. Про группы в мессенджерах мне неизвестно. Насколько я знаю, уходят они в другую сторону — в так называемый «темный» интернет, сеть Tor. Вот там им малина, конечно. Вычислить практически невозможно: полная анонимность и безнаказанность, тонны детской порнографии. Нередко организуют секс-туры — как правило, через посредника в детдомах и детских лагерях. Бывает, что и торгуют детьми — продают по цене хорошей иномарки. Это те дети, которые никому не нужны, кого никто не будет искать.

Каков примерно финансовый объем этого черного рынка?

Бизнес огромный, финансовый объем не могу оценить, так как соприкасаюсь далеко не со всеми сферами. Но знаю, что детское порно очень хорошо продается, и того, что было отснято в лихие девяностые, сейчас педофилам мало. Поэтому они и шантажируют детей во «ВКонтакте», чтобы получить свежак. Таких «агентов», разводящих мальчиков и девочек на фото и видео, сотни тысяч. И не все они педофилы, далеко не все — для большинства это просто источник заработка.

Эта проблема как-то решается?

«ВКонтакте» чаще всего отказывается блокировать группы педофилов, ссылаясь на либертарианские взгляды и свободу слова. Вообще, блокировка ресурсов — это битье по хвостам, глупая и неэффективная мера. Заблокировали мы педосайт — через час они три таких же сделали. Государственный аппарат так быстро не срабатывает. Тем более, они уже давно в Tor сидят, где вообще никого и никак нельзя заблокировать, и похихикивают.

«Оговаривают в педофилии все»

Вы предложили сенатору Елене Мизулиной законопроект о запрете пропаганды педофилии. Считаете, что это поможет?

Да, ведь именно благодаря таким сайтам педофилы убеждают себя в том, что педофилия — это норма и просто сексуальная ориентация. А все, кто против, — консервативное пуританское общество. Я же считаю, что за пропаганду педофилии должно быть уголовное наказание. Пусть два-три года, но реального лишения свободы.

Вы же писали, что «можно сколько угодно ужесточать наказание за эти преступления, но если мы не сможем снизить латентность, то все это бесполезно».

Латентность можно снизить только одним способом — сделать так, чтобы дети смогли доверять своим родителям на сто процентов, не боялись им рассказать о страшных вещах и именно у них искали защиты. Большинство обращений к нам детей начинается с фразы: «Только маме не говорите, она меня убьет». Это страшно.

Но неужели не бывает случаев, когда в педофилии оговаривают в корыстных интересах?

Такое было много раз. На нашей горячей линии работают очень грамотные операторы, и многие случаи оговора мы вычисляем еще на этапе первичного звонка. Если в процессе беседы выясняется, что семья находится в судебном процессе либо о разводе, либо об определении места жительства ребенка (суд должен решить, с кем из родителей он останется), — в таких случаях в ход идет все, в том числе и оговоры в педофилии. Когда нам говорят про такой суд — 99,9 процентов, что это оговор.

Причем оговаривают все: матери — отцов (чтобы он сел, а при разводе ей досталось все имущество), отцы — отчимов, бабушки — маму и папу. Любые вариации возможны. И самое ужасное, что эти люди учат детей давать показания, в подробностях выдумывают легенду, как папа (отчим, дед, сожитель) насиловал или совращал, и заставляют это повторять детей на следствии. По сути, это те же развратные действия и таких родственников необходимо привлечь. Наша правоохранительная система это прощает, а ребенок травмирован на всю жизнь. Его разрывают надвое, как лоскутное одеяло, манипулируя им, как только можно, и никому ничего за это не будет.

«Шторы всегда задернуты»

Вы начали бороться с педофилами после случая с вашим приятелем Максимом Маркиным, который, как оказалось, на протяжении нескольких лет совращал малолетних учеников, будучи преподавателем музыки. В первый раз, в 2007 году, они изменили свои показания под давлением родителей, которые испугались огласки. В итоге он безнаказанно насиловал детей до 2013 года. Почему вы не потеряли веру в правосудие тогда? И почему не хватило всех ваших доказательств, например переписок?

В деле Максима вопрос был даже не в переписках, а в реальном сексе с десятками мальчиков. Но многие годы разные люди в Воронеже покрывали его. Тот следователь, который тогда отпустил его после первого задержания, сейчас не работает, но, насколько мне известно, не бедствует — стал адвокатом и спокойно ведет практику в Воронеже. Веру я именно тогда и обрела. Вот прямо в тот день, когда его отпустили. Я посчитала, что в системе произошел сбой и моя святая обязанность разобраться, почему так вышло и какие выводы из этого можно сделать. С тех пор и занимаюсь этой темой.

Получали ли вы угрозы от тех педофилов, которых удалось привлечь к уголовной ответственности? Например, один из первых посаженных вами преступников, администратор педофильского сайта «Феликс» по кличке Босс, который насиловал детей и даже организовывал секс-туры в соседнюю страну?

Босс должен был освободиться в 2017-м. Знаете, я уже устала бояться. Мне столько людей за эти годы угрожали и обещали убить, что я просто перестала обращать на это внимание. Например, в 2015 году началась история с семьей Михалкиных, латвийских инцест-педофилов, которых мы не только на всю страну прославили, но и помогли вычислить через МИД России и полицию Латвии. Кстати, детям спасли жизнь: полицейские обнаружили их глубокой ночью на острове в лесу близ Риги, абсолютно голых. Температура воздуха была плюс пять. Если бы не успели вовремя — они бы погибли от переохлаждения. Так вот, после этой истории педофилы со всей России меня обещали убить, расчленить, присылали фотки расчлененки, угрожали по телефону. И, несмотря на мою публичность, полиция отказывалась возбуждать уголовное дело. Помогли Павел Астахов, адвокат Сталина Гуревич и глава организации «Офицеры России» Антон Цветков, как ни странно, — мне дали госзащиту.

Вы представляете себе, что такое два месяца не выходить из дома? Что такое запрет на то, чтобы подойти к окну? Шторы всегда задернуты. Если надо куда-то выехать, да хоть в магазин за сигаретами сходить — надо предупреждать за сутки охрану и выходить из дома только в сопровождении четырех вооруженных сотрудников СОБРа. Это, может, звучит круто, но по факту — домашний арест и конвой. Это страшно, очень. Так вот, из 29 угрожавших мне тогда педофилов нашли лишь одного: некоего Владимира Радзиевского из Казани. У него диагностировали шизофрению и отправили в больницу. Суд был в прошлом году. Решили, что он вылечился и угрозы больше не представляет. Его отпустили. Он тут же возобновил угрозы мне лично. Страшно ли мне? Да уже плевать. Волков бояться — в лес не ходить.