Видео
В мире
Текст: Андрей Мовчан, финансист, директор программы «Экономическая политика» Московского центра Карнеги, Инвест-Форсайт.
В последнее время, особенно по мере развития структурного экономического кризиса в России после 2013 года, стало модно спрашивать: когда же будет принята хоть какая-то программа реформ в экономике. Есть ли какие-то признаки, что именно собирается менять власть. Но само наличие такого вопроса в повестке дня в течение многих лет подсказывает ответ – власть не собирается менять ничего.
Позиция обитателей Кремля за последние 5-6 лет проявилась достаточно четко: во главу угла поставлена стабильность (и самой власти – в первую очередь, и экономического пространства страны); развитие считается целью второстепенной и на данном этапе недостижимой без ущерба стабильности. С «властной колокольни» страна находится во вполне приемлемом состоянии (сами посудите, ВВП 9000 долларов на человека, как в Китае, в 2 раза больше чем на Украине; резервы растут; все формы долга невелики; рубль крепок; несколько тысяч приближенных зарабатывают ежегодно десятки и даже сотни миллионов долларов; положение на международной арене определилось, и оно устраивает и Россию, и ее главных партнеров – ЕС и США).
Мы будем жить, как мы живем, потому что нам так жить хорошо и – не дай Бог! – как-нибудь по-другому. В российском обществе сейчас запрос не на реформы (с этим словом ассоциируются голодные 90-е годы), а на стабильность. Конечно, стабильность в России сегодня равносильна ползучей рецессии – даже в 2017 году, когда нефтяные цены выросли на 30%, ВВП прибавил только 1,5% – то есть не нефтяная его часть рухнула примерно на 3%.
Жить будет становиться труднее – но медленно. Мы будем продолжать поднимать налоги (по чуть-чуть), будем продолжать сокращать социальное обеспечение, будет падать уровень госуслуг, образования, медицины, но мы будем защищать статус-кво, пользуясь флуктуациями в цене на нефть. Нефть поднялась в цене, значит, нам опять жить получше; в этом «получше» мы и будем находиться, пока цена на нефть опять не упадет. А когда упадет, будем находиться в «похуже» и ждать, когда цена нефти вырастет.
Курс обозначен очень четко. Не надо обманываться кажущимся нам смыслом фраз Владимира Путина о том, что страна должна быстро двигаться вперед, что Россия должна отсечь все, что нам мешает двигаться вперед и т.д.
Для Путина движение вперед – это движение к усилению стабильности. Вечная цель впереди – полная ликвидация всех рисков, заморозка всего, вечное правление в неизменной стране. И мы будем идти к этой цели, отсекая все, что нам мешает быть абсолютно стабильными.
Стабильность требует тотального контроля; полного отсутствия инициативы; феодальной пирамиды отношений (у нас ее называют вертикалью власти), позволяющей моментально заменить звено, угрожающее стабильности; стабильность в сочетании с демократией требует полной управляемости демократии, в которой оппозиция назначается таковой и действует согласованно с властью, мнения, даже противоположные, заранее утверждаются в администрации президента, а для отведения эмоций и сброса пара создаются фейковые революционеры, играющие роль отважных героев и при этом умело увлекающие потенциальных борцов со стабильностью за собой в изоляцию и компрометирующие и себя и саму идею борьбы вечной грызней, нелепыми заявлениями и диким поведением.
Стабильность заставляет изолироваться от внешнего мира (как источника нестабильности) – меньше с ним торговать, меньше взаимодействовать, меньше у него учиться, меньше заимствовать, меньше ему давать, а больше замкнуться внутри себя, потому что здесь мы все контролируем и можем быть абсолютно стабильными.
Конечно, страна не может питаться нефтью. Нам все-таки нужно нефть преобразовывать в мясо, хлеб и сыр, как-то лечить людей, на чем-то ездить и т.д. То есть, разумеется, абсолютная стабильность есть только на кладбище. В России сегодня и в России завтра есть и будут очаги предпринимательства, научные исследования, новые разработки.
Вопрос вовсе не в том, есть у нас инновационные разработки или их нет. Конечно, есть. Но они есть и в Гвинее Бисау. Вопрос – в каком объеме?
Наш объем (индекс научной цитируемости – я его использую как очень косвенное свидетельство уровня инноваций, наукоемких процессов в стране, потому что лучшего нет) сегодня соответствует примерно Египту. В этом тоже некоторая стабильность. Нечего выпендриваться: больше мы всё равно не сделаем (потому что для этого нужно развивать международную научную кооперацию), но и меньше пока – тоже. Потому что если меньше, то совсем плохо – тогда мы начнем просто проваливаться. И уже не сможем ни здания строить, ни даже производить приемлемую еду.
Значит, будем как-то ковыряться на уровне Египта. И если все будет хорошо, продержимся на этом уровне ближайшие 10-15 лет. А если не очень хорошо, то провалимся еще ниже, на уровень Ливии…
Что касается уровня инноваций – у нас есть отдельные области, очень узкие, где мы пока играем на уровне не высшей, но первой лиги. Я бы назвал две: это более или менее простая военная техника (именно простая, потому что электронику для нее мы все равно закупаем) – велик запас, созданный в конце СССР, и программирование в широком смысле слова. Вот в этих двух областях мы держимся более-менее.
В военной технике – потому что это особенная любовь нашей власти, туда закачивается много ресурсов. А в программировании – потому что это область, которая волшебным образом не зависит от страны, никак не требует ни участия власти, ни помощи, не реагирует на попытки мешать… Математическая и физическая школы у нас очень хорошие еще со времен Советского Союза. Хотя мы уже, конечно, далеко не главный игрок на поле. Есть отдельные крохотные островки – в основном в химии и физике, но сегодня можно уже констатировать факт: Россия потеряла конкурентные позиции в наукоемких областях экономики, и процесс принял необратимый характер. Воссоздавать их придется с нуля.
А в остальных технологичных темах нас просто нет.
