Видео
В мире
В 1938 году дипломатические отношения между СССР и Соединенными Штатами, установления которых советское руководство добивалось шестнадцать лет, оказались на грани разрыва. Причем не столько из-за политических и дипломатических трений, сколько из-за отношения советских граждан к иностранцам вообще и к американцам в частности.
1 февраля 1937 года Джозеф Эдвард Дэвис, сменивший первого американского посла в Советском Союзе Уильяма Буллита, посетил Народный комиссариат иностранных дел СССР и с совершенно недипломатической прямотой изложил заведующему 3-м западным отделом НКИДа А. Ф. Нейману основную цель своей работы в Советском Союзе.
«Он сказал,— говорилось в записи беседы,— что он не дипломат. Америка вообще не имеет серьезных дипломатических проблем, потому что ее безопасность охраняется двумя океанами. Между СССР и Америкой, кроме того, нет никаких конфликтных вопросов. Так что от него никто не ждет большой дипломатической работы. Но в Америке хотят иметь представление о том, что у нас делается, и от него ждут, прежде всего, подробной деловой, серьезной, объективной информации.
Он хорошо знает американскую промышленность, ибо ему приходилось в качестве председателя Федеральной торговой комиссии заниматься различными отраслями промышленности, и в особенности американской сталелитейной промышленностью, о которой он написал большой двухтомный доклад. Он будет поэтому иметь возможность судить о нашей промышленности не как дилетант, а может быть, мог бы и нам оказать какие-либо услуги».
В следующие месяцы американскому послу демонстрировали достижения советской экономики, которыми он много и совершенно искренне восхищался. Но время от времени в ходе встреч в НКИДе Дэвис со свойственной ему откровенностью говорил руководителям советской дипломатии, что начавшиеся в СССР репрессии создают определенные трудности в работе посольства и мешают в выполнении его миссии. Так, он не понимал, за что арестован переводчик посольства — советский гражданин. Но беседовавший с ним нарком иностранных дел СССР М. М. Литвинов счел эти замечания посла настолько неважными и незначительными, что даже не запомнил фамилию арестованного.
В советско-американских отношениях действительно были куда более серьезные проблемы. К примеру, вопрос о дореволюционных российских долгах, который на протяжении многих лет тормозил признание Соединенными Штатами СССР и оставался таким же болезненным для американцев и после установления дипотношений. Да и на фоне постоянно возникавших противоречий в торговых делах жалобы американских дипломатов на разного рода неудобства жизни в Москве считались не стоящими внимания капризами.
Однако недовольство постоянно накапливалось, и 26 января 1938 года полномочный представитель СССР в Вашингтоне А. А. Трояновский писал в сопроводительном письме к меморандуму Госдепартамента Соединенных Штатов:
«В общем и целом этот меморандум является собранием всех мелочей, которые за четыре года, по мнению Госдепартамента, остались неразрешенными. Единственно крупный вопрос — это, конечно, вопрос о долгах и претензиях. Вопрос поставлен односторонне потому, что вопросы, в частности вопрос о торговых соглашениях, разрешены удовлетворительно для обеих сторон… Возмутительно, конечно, что эти мелочи затемняют большой вопрос, но я думаю, что с нашей стороны надо что-либо сделать для того, чтобы эти мелочи не вызывали лишних раздражений».
Основной претензией было то, о чем годом ранее говорил посол Дэвис,— отсутствие возможности получать информацию по официальным каналам.
«Государственный департамент,— говорилось в меморандуме,— предоставляет иностранным дипломатическим представителям, аккредитованным при американском правительстве, и ожидает, что американским дипломатическим представителям, аккредитованным при иностранных правительствах, будет предоставлена наибольшая возможная мера сотрудничества в обеспечении их информацией, которая им может потребоваться для осуществления ими своих официальных обязанностей или, когда такого рода информация не может быть сразу доступна, в установлении связи с правительственными учреждениями, от которых такая информация может быть получена. Эти возможности предоставляются дипломатическим представителям советского правительства в Соединенных Штатах в качестве обычной услуги, соответствующей нормам дипломатического общения. Такие же возможности не были до сих пор предоставлены американским дипломатическим работникам в Советском Союзе».
А вслед за тем в документе говорилось о возможном изменении уровня дипломатических отношений:
«Отказ в их предоставлении дипломатическому представителю не может не создать обстановки, при которой тесные и дружественные отношения не получают развития, не может не принизить в весьма существенной степени значение дипломатического представительства для своего правительства. По существу, американское правительство вынуждено, ввиду тех условий, в которых американское посольство в Москве функционировало с момента своего создания, рассмотреть вопрос о том, является ли значимость этого представительства для него достаточной, чтобы санкционировать поддержание посольства в его нынешнем составе».
К тому моменту в НКИДе уже имели полный список претензий американцев, переданных полпредом Трояновским телеграммой, и нарком Литвинов отправил руководству страны записку с возможными вариантами реакции НКИДа на меморандум Госдепартамента. Об общении американских дипломатов с советскими чиновниками в нем говорилось:
«”Невозможность общения с «чиновниками» разных комиссариатов”. Мы действительно стараемся затруднять общение иностранных посольств с советскими учреждениями, требуя, чтобы переписка шла через НКИД. Тем не менее сотрудники американского посольства неоднократно бывали в Наркомземе, в Валютном управлении Наркомфина, в НКВТ, в ВОКСе и т. д. Я полагаю, что никаких оснований для жалоб в этом пункте нет».
Такими же безосновательными Литвинов считал и жалобы на его ведомство:
«”Малодоступность «высших работников» НКИД”. По наведенным справкам не было ни одного случая, когда я, мои заместители или заведующие отделами отказывались принимать американского посла или его сотрудников для деловых разговоров. Посол Дэвис, вероятно, жаловался Хэллу на недостаточность личного и семейного общения с ним. Дэвис — человек очень льстивый, но в то же время весьма навязчивый. Он несомненно хотел бы, чтобы я чаще у него завтракал или обедал и приглашал его к себе почаще на квартиру и на дачу. В день своего последнего отъезда, который совпал с выходным днем, он звонил в Комиссариат, что желает срочно меня видеть. Ему сообщили, что я готов вечером принять его на даче, но оказалось, что он днем в тот же день уехал. Никаких деловых поводов для встречи со мною у него не было, ибо после его отъезда поверенный в делах ко мне не являлся».
Но кроме других жалоб — обмен американцам валюты на рубли по заведомо невыгодному для них курсу и трудностей покупки продуктов питания в СССР и прочего, была и сложность, которую нарком иностранных дел признавал:
«Я уже имел случай указывать на перегибы в вопросах общения с дипкорпусом. Врачи отказываются лечить членов дипкорпуса, артисты отказываются выступать в концертах, устраиваемых посольствами, домоуправления отказываются производить ремонт в квартирах, где проживают члены дипкорпуса, так как слесаря, плотники и другие мастеровые отказываются входить в такие квартиры. Был случай, когда одна такая квартира была залита водой вследствие лопнувшей водопроводной трубы, и никто не хотел ее исправить. Комиссионные магазины отказываются принимать от иностранцев вещи на комиссию и продавать. Даже носильщики на вокзалах иногда разбегаются, когда подъезжает иностранная машина. Нет гаражей для машин членов дипломатического корпуса. Таких примеров можно было бы привести бесчисленное множество, и нынешнее положение не должно продолжаться».
Но можно ли было винить кого-то из советских людей в том, что они отказывались общаться с дипломатами? Ведь только за разговор с иностранцем тогда могли обвинить в сотрудничестве с вражеской разведкой с соответствующими последствиями.
И разве сам Литвинов отказывался от личных встреч с американским послом не по той же причине? Поэтому никакие меры, которые по его предложению должны были разработать НКИД и НКВД и одобрить Политбюро ЦК ВКП(б), не могли в одночасье рассеять атмосферу страха, царившую в стране.
О том, что для дипломатов ничего не изменилось, а угрозы Госдепартамента не были пустым звуком, свидетельствовала статья в Newsweek, опубликованная 1 августа 1938 года:
«На деле американское посольство в Москве втихомолку переводится в Ригу, столицу соседней Латвии. За последний год американские дипломаты в Москве почти не были в состоянии получать ту официальную информацию, на которую, по их мнению, они имеют право, а русская чистка внушила советским гражданам боязнь даже появляться с иностранцами.
Поскольку посольский пост в Москве стал бесполезным, Рузвельт надолго затянул назначение преемника Дэвису, а Государственный департамент без шума отозвал из Москвы трех-четырех наиболее способных карьерных дипломатических работников. Один из них уже переведен в Ригу, другой скоро за ним последует. Ныне Джон Уайли, бывший советник в Москве, отправляется посланником в Ригу. Он отнюдь не собирается “растрачивать свои таланты попусту”, как на то жаловалась передовица “Нью-Йорк таймс” от 23 июля по поводу этого назначения. Уайли в действительности будет возглавлять своего рода “клиринг-хауз” своего правительства по получению информации в СССР».
Отсутствие посла фактически означало снижение уровня дипломатических отношений, что было очень неприятным в условиях, когда Советский Союз был крайне заинтересован в получении американского высокотехнологичного оборудования и кредитов для его заказа. Ведь американский бизнес очень чутко прислушивался к мнению своего правительства. Так что после длительного ожидания советскому руководству пришлось согласиться на назначение американским послом в Москве Лоуренса Штейнгардта, которого в НКИД СССР считали отнюдь не лучшим кандидатом на эту должность.
Этот кризис в отношениях с Соединенными Штатами был далеко не первым и не последним. Но вряд ли перед началом репрессий и развертывания антизападной пропаганды кто-нибудь в Кремле ожидал такого побочного, но крайне неприятного эффекта.
Евгений Жирнов, "Коммерсантъ".
