Видео
В мире
-Мало было тех, кто понимал, что сталинизм – это тоталитаризм, ужасный режим. И латыши однозначно полагались на то, что будут действовать международные соглашения и договора. Латыши не понимали, что все можно игнорировать, и с точки рения СССР – это было нормально, - говорит Дайна Блейере. - Этот принцип был апробирован в процессе аннексии и советизации Латвии, за исключением законов правительства Улманиса, которые правительство Кирхештейнса (просоветский кабинет министров, сменивший улманисовское правительство) успешно адаптировало под новую ситуацию.
У многих сначала было впечатление, что с приходом новой власти, пострадавшими будут те, кто поддерживал режим Улманиса, плутократы, и те, кто получал выгоду в ульманисовские времена. Но круг расширился: стали арестовывать полицейских, пограничников, и всех тех, кто как то высказывал недовольство происходящим… Аресты и депортации фактически начались сразу после 17 июня – дня оккупации.
Вторая деталь, которая мне напоминает ситуацию с Крымом – как этот весь процесс организовали: во-первых, была использована военная мощь (в 1940 году войска Красной армии вошли в Латвию), военные контролировали «выборы» (в ситуации с Крымом – «зеленые человечки»), одновременно активизировались местные последователи, присоединились карьеристы, которые надеялись что-то получить от этого процесса. И были люди, которые на самом деле растерялись и не понимали, что происходит.
-Откуда пришли новые управленцы?
-Многие работали в газете „Jaunākās Ziņas”, к тому же в первом правительстве Кирхенштейнса даже не было официальных коммунистов, и только у пары человек был политический опыт. Были работник культуры, например писатели Юлий Лацис и Вилис Лацис – оба из „Jaunākās Ziņas”. Ядро правительства было тесно связано с Обществом дружбы с СССР. В создании правительства активно участвовали люди, направленные в Латвию из СССР и представители спецслужб. Небольшим исключением были пара человек с признаками демократических взглядов. И они помогали вводить в заблуждение жителей.
-Когда наступил тот момент, когда можно говорить о коллаборации?
-17 июня 1940 года. Коллаборационистами были коммунисты и прокоммунистически настроенные люди, которые приветствовали ввод Красной армии. Были и такие, кто торопился предложить оккупантам свои услуги. Но у коллаборационистов два лица. Первое: люди, которые хотели сохранить то, что еще можно спасти; они сотрудничали с оккупантами потому что надеялись что-то спасти. К таким коллаборационистам можно отнести Улманиса и многих других. Говорили, что у нас будет какая-то внутренняя культурная автономия, пока внешнюю политику и армию будет контролировать СССР.
Второе лицо: люди, которые были настроены против латвийского государства – коммунисты, те, кто считал, что латвийское государство – историческое недоразумение, поэтому нужно восстановить советскую власть в Латвии по образцу 1919 года с диктатурой пролетариата. А были так называемые тактические коллаборационисты. Они сотрудничали из карьерных соображений, хотели остаться на своем месте, потому что являлись хорошими специалистами в той или иной области. Были люди, которые верили, что смогут сохранить при новом правительстве свои должности, которые у них были во времена Улманиса.
-Типичным колаборационистом можно назвать нашего выдающегося писателя Вилиса Лациса.
-Сложно сказать, идейными соображениями он руководствовался или амбициями - и в какой пропорции. Но Лацис сам писал, что с 1938 года был агентом советской разведки. Если он стал сотрудничать, значит у него была мотивация. Многие это связывали с алчностью. Но, возможно, он просто не любил латвийское государство. Но в целом правительство Кирхенштейнса – типичное коллаборационистское правительство. Критерием может служить отношение к латвийскому государству: правительство Кирштейнса помогло его демонтировать, и всех, кто к этому процессу имел отношение, можно называть коллаборационистами.
-Говоря о коллаборации, мы чаще всего представляем себе временное явление – сотрудничество с любой оккупационной властью. Она когда-то начитается, но когда-то и заканчивается.
-В случае советской оккупации она продолжалась долго: после Второй мировой войны был период, когда были старые коллаборационисты и уже появились новые… На мой взгляд, после смерти Сталина, с либерализацией Советов в 1956 году, когда стало понятно, что советская аннексия будет длится долго, было уже трудно говорить о коллаборации как таковой, в традиционном понимании. В то время восстановление независимости Латвии стало таким лозунгом, далекой целью.
Еще в конце 1940-х - начале 1950-х люди верили, что это возможно, что, возможно, начнется война СССР и США и американцы заставят Советский союз отказаться от Балтийских стран… Но в середине 1950-х надежды фактически не осталось – особенно после событий в Венгрии и Польше. Стало ясно, что Запад не готов воевать с Советским Союзом, осталось только теоретическая возможность – когда-нибудь независимость Латвии удастся восстановить.
Вырастали новые поколения и тактика стала другой: в начале 1960-х был популярен лозунг – вступайте в компартию, чтобы что-то изменить. Коллаборационизм получил другой окрас и основной задачей было – сохранить латышский язык, культуру, национальную интегрированность и т.д. Но были неприемлемые вещи и в то время, например, сотрудничество с ЧК. В этих случаях мы можем говорить о настоящей коллаборации – прямом и сознательном сотрудничестве с оккупационной властью. Но возможно, для этого сотрудничества нужно подобрать другой термин, потому что коллаборация продолжалась десятилетиями и люди не видели никакого выхода из нее. Чисто академически этот вопрос до сих пор не решен.
-Но о коллаборации в ее традиционном понимании мы можем говорить начиная с истоков Атмоды?
-Да. С появлением Латвийского народного фронта. Реальный рубеж - 31 мая 1989 года, когда был опубликован "Призыв к восстановлению свободной и независимой Латвии". Тогда стало ясно - кто за свободное латвийское государство, а кто против.
