Видео
В мире
16 апреля 1919 года в Лиепае немецкими добровольческими частями было свергнуто временное правительство Улманиса. На его место был поставлен пастор Ниедра, имевший свой, совершенно отличный от улманисовского проект Латвии XX века. Ряд обстоятельств не дал ему воплотиться в жизнь.
Сам переворот прошел без сучка и задоринки. У немцев тогда было порядка 20 000 бойцов (меньшая часть – местные балтийские немцы, большая – добровольцы немецкой армии, решившие бороться в Прибалтике с большевиками). У Улманиса – считанные сотни штыков.
Мотивы немцев были вполне просты: Улманис, которого они зимой 1919 года спасли от полного краха, защитив Либавский плацдарм от красных латышских стрелков, теперь начал «вертеть хвостом», ложась под Антанту.
Командовавший в Либаве генерал фон дер Гольц, оценивая перспективы Латвии, писал: «У латышей остается только выбор между английской колониейили автономией в составе русской империи».
По ряду причин Латвия в качестве английской (или американской) колонии немцев в тот момент не устраивала. И правительство Улманиса было частью арестовано, частью бежало во главе с ним на пароход «Саратов».
Сложнее были мотивы Ниедры, пошедшего на сотрудничество с «вековым угнетателем» латышского народа.
Андриевс Ниедра (1871-1942) – плоть от плоти латышского народа. Сын крестьянина из Тирзе и сам крестьянин — уже будучи пастором в Калснаве, он саморучно осушил местное болото, превратив его в прекрасный луг.
Несмотря на раннюю смерть отца и несытое детство, Ниедра буквально продрался в люди. Окончил теологический факультет Дерптского университета, писательствовал с 16 лет, получил приход. Слушать проповеди Ниедры люди приходили издалека, церковь не вмещала желающих, стояли под открытыми окнами.
Программу для Латвии XX века он описал в самом известном своем романе "В дыму подсеки". Латыши–хуторяне в нем получают высшее образование, скупают земли у немецких баронов... Это были не пустые фантазии: Ниедра и сам создал процветающую ферму, руководил издательством, взял в аренду несколько баронских имений. "Позволим немцам здесь мирно умереть. Через 20 лет их земля без всякой вражды будет принадлежать нам", — писал он.
Революцию 1905 года Ниедра не принял категорически, быстро поняв, какую опасность радикализм представляет для самих латышей:
"Каждому, кто встанет под красное знамя, нужно знать, что оно не остановится у дымящихся развалин помещичьей усадьбы, у трупа застреленного полицейского, нет, оно пойдет дальше: нападет на твой дом, твою землю, твою семью, твой народ, твою церковь, на всю твою жизнь".
Будучи "человеком земли", социал–демократию он считал выдумкой хитрого еврейского ума, под влияние которого попала полуобразованная латышская молодежь.
В 1918–м ему это припомнили, латышские большевики взяли его в заложники и чуть не расстреляли, он бежал. Потом отстреливался, забаррикадировавшись в своем доме в Калснаве.
В ноябре 1918 года Ниедра полностью поменял свое мнение об "отживших свое" немецких баронах. Выяснялось, что из латышей почти никто не горит желанием защищать провозгласившего Латвийскую республику Улманиса. Зато вступивших на ее территорию из России красных латышских стрелков население приветствует с энтузиазмом.
У Стучки был даже свой флот. Небольшой, но всё же...
Оказалось, что только немцы – местные и остатки оккупационных частей кайзервера - способны защитить Латвию от большевиков. Это понял и Улманис, заключивший договор с ними: любой, провоевавший месяц против Красной армии Петериса Стучки, получает латвийское гражданство и надел земли.
Пообещать–то он пообещал, но вот выполнять обещанное явно не собирался, надеясь кинуть немцев с помощью Антанты. В итоге 16 апреля он оказался на «Саратове».
Ниедра заключил с немцами новое соглашение. В будущей Латвии предусматривались равные права немецкого и латышского языков, треть постов в правительстве закреплялась за немцами.
Когда через пять лет Ниедру судили в Риге за государственную измену, то он напоминал: если бы не это соглашение, то в Риге заседал бы совсем другой суд – революционный трибунал.
«Придет время, когда и латыши начнут понимать, что не умные речи и договоры решают народную судьбу, а сила. Латвию породили ни Народный совет, ни Временное правительство, а реальная сила армии, - говорил он. - Не в руках Улманиса была власть в апреле 1919 года в Лиепае. Вся власть была в руках немецких войсковых частей. Рига стонала под большевиками. Вопрос был не в правительстве, а в том, как привести эти войска в Ригу».
Кстати, в 1924 году Ниедру судили по 100-му параграфу «Уложения о наказаниях Российской империи»: за деятельность, направленную на свержение существующего строя. Своего закона о государственной измене у ЛР еще не было. (Ровно так же Альфреда Рубикса в 1990-е судили по статье УК ЛССР).
«Разве по этой логике не надо сначала судить тех, кто провозгласил Латвийскую Республику? — вопрошал Ниедра. — Ведь это тоже изменило существующий в России строй. Ведь фактически в ноябре 1918–го Народный совет отделил Латвию путем мятежа».
Разумеется, эти «юридические увертки» суд, руководствовавшийся национальным самосознанием, с негодованием отверг. Ниедра для него был враг народа, противник независимости Латвии. Чего пастор, собственно, и не скрывал.
(Интересно при этом, что следователь по делу Ниедры Эванс последовательно служил всем режимам - Улманису, Стучке, Ниедре, снова Улманису. Но вовремя предать – это не предать, а предвидеть, не так ли?)
Ниедра видел свою задачу не в борьбе за независимость Латвию, а в свержении большевизма. Он был уверен, что Латвийская республика все равно не сможет долгое время существовать под боком у советской России. 10-20 лет, а потом большевики окрепнут и…
Пастор видел Латвию автономией в составе демократической России. Автономия культурная, языковая, церковная. А латвийская армия войдет как территориальная дивизия в состав русской армии. В 1924 году это выглядело наивным анахронизмом, а в глазах многих и прямой изменой. Ведь до 1940-го оставалось целых 16 лет и пророчества Ниедры были гласом вопиющего в пустыне...
Немцы в Пардаугаве. Май 1919 год.
Й
Рига была отбита у латышских большевиков немецкими частями 22 мая 1919 года. Казалось, "проект Ниедры", проект Латвии, где всем найдется достойное место — и латышам, и немцам, и русским, начинает обретать плоть. Тем более, что в большевиках население к тому времени изрядно разочаровалось...
Но правительство Ниедры страдало тем же органическим пороком, что и Улманис – у него не было достаточного числа штыков, а значит не было и реальной власти. (Характерно, что латышской бригаде полковника Балодиса в Ригу «разрешили» войти только 23 мая). Власть была в руках у немцев.
Немцы же, почуяв вкус победы, стали вести свою игру. Что им какая то Латвия? Они мыслили категориями более широкими, категориями целой Ливонии. А значит надо наступать дальше, на север, сметя эстонскую армию (не красную, а вполне себе национальную – боровшуюся под Нарвой с большевиками).
Эстонцы, однако, оказались куда более крепким орешком, чем красные латышские стрелки обр. 1919 года. И в июньских боях под Цесисом немцы потерпели поражение.
Затем под давлением Антанты они сдали Ригу, отойдя в Митаву. На сторону победителей вовремя переметнулся Балодис, впоследствии военный министр у Улманиса, и Ниедра остался в вакууме. Немцы увлекли его за собой в своем падении, а Улманис въехал в столицу на белом коне (точнее, на всё том же пароходе "Саратов").
Через 15 лет теперь уже Улманис произведет военный переворот – на сей раз в Риге – после чего ударными темпами начнет строить «латышскую Латвию». Может быть поэтому никому в голову не пришло судить и его – хотя бы посмерно. Ведь его «проект 1934 года» оказался куда более востребованным, чем «мечтания Ниедры». Чтобы в этом убедиться, достаточно выглянуть в окно.
