Евровыборы
Видео
Пушкина недаром называют "солнцем русской поэзии". Даже биографии тех, кого мимолетно коснулись его лучи, историки и филологи разбирают по крупицам. Ну кто бы знал, например, об Анне Петровне Керн, не посвяти ей Пушкин чудесное "Я помню чудное мгновенье…"? Кто бы читал ее мемуары, кто бы поставил ей бюст в Риге у "Аве сол"? Вон ее муж — уж куда как заслуженный генерал, комендант Риги, а не то что бюста, мемориальной доски у нас не удостоен. А ведь о нем тоже есть что рассказать.
Брак этот с самого начала был откровенным мезальянсом — 52–лений генерал и 16–летняя барышня из провинциального лубенского захолустья. Он–то был от нее без ума, а она в дневнике писала: "Его невозможно любить — мне даже не дано утешения уважать его; скажу прямо — я почти ненавижу его". Но родителям Анны Полторацкой такая партия для дочери — командир дивизии, герой войны, обласкан государем на последних маневрах — казалась верхом мечтаний. Или вы в Лубнах найдете вариант получше? В общем, выдали.
Они выдали, а жить–то ей. Ермолай Федорыч Керн был человеком, что называется, простым. Сам из захолустного городишки, образования толком не получил, с 15 лет в армии. Генеральские эполеты выслуживал в боях — с кровью и мясом рвался через каждый офицерский чин. Штурмовал Измаил в колонне Кутузова, воевал на Кавказе с чеченами (от них получил "на память" стрелу в бок), дрался при Бородино, Бауцене, Лейпциге, брал Париж.
В храме Христа Спасителя в Москве, построенном в честь победы в Отечественной войне, на мраморных плитах золотом выбиты имена офицеров, отличившихся в сражениях 1812–1814 гг. Керн там упомянут пять раз. Это много или мало? Ну для сравнения: Денис Давыдов выбит трижды, а ведь тоже лихой рубака.
Генерал Керн.
Но в отличие от Давыдова Керну молодую жену особенно увлечь нечем — стихов он не писал, по–французски говорил через пень колоду. Он что знал — строй, учения, маневры, дистанцию между ротами в батальонной колонне к атаке. А она — ах, Байрон, Жуковский, ах, томление в груди. А тут еще по гарнизонам пришлось помотаться — Елизаветград, Старый Быхов, Псков — после Лубен и это города с большой буквы, но утомляет, знаете ли.
В 1825 году Керна назначают комендантом Риги — строевые должности ему уже не по здоровью, старые раны. Соответственно, он теряет в жалованьи и просит сохранить ему надбавку — столовые деньги, которые он получал комдивом. Возникла интересная переписка между военным министерством и тогдашним лифляндским губернатором маркизом Паулуччи. Министерство интересовалось: что там у вас коменданту положено?
Положено ему было (дополнительно к жалованью) 1500 рублей как сбор от урожая сена, заготовленного горожанами и ввезенного в город, 1000 рублей "дровяного" сбора и 1000 рублей в качестве различных "подарков" от горожан. Однако генерал, как выяснилось, от подарков отказался, чтобы "не связывать себе руки перед рижскими чиновниками". Причина уважительная, решили в министерстве, и столовые ему сохранили.
Если в советское время Рига с точки зрения офицерских семей считалась прекрасным местом службы, то в 1820–е — на любителя. В любом губернском русском городе общество поблестящее будет. А здесь одни немецкие купцы да мелкое дворянство (состоятельные бароны предпочитали Петербург). Анна Петровна скучала. А муж с утра до ночи был занят делами. Причем за дела взялся ревностно, что в итоге привело его к открытому скандалу с Паулуччи.
Конфликт был заложен уже самим назначением Керна в Ригу. До этого обязанности коменданта города исполнял полковник Вакульский, бывший адъютант Паулуччи. А что такое комендант? Это человек, который распоряжается всеми казенными деньгами рижской крепости. И на этом месте, как вы понимаете, лучше иметь своего человека. А Керн "своим" становиться упорно не желал.
Первое же его распоряжение отменяло уже заключенную Вакульским сделку по продаже железного лома частникам. Что–то дешево — 90 копеек за пуд, решил Керн. И правда, лом с удовольствием взяли и по рублю. Затем он отменил итоги торгов по поставке бревен для инженерной команды крепости. Назначил новые торги (причем провел их прямо у себя на квартире — вообразите "радость" Анны Петровны от такого балагана) и действительно сбил цену.
Проблема в том, что прежний тендер проходил по прямому указанию Паулуччи, и — чего уж там, тут все свои люди — не без отката. Или вот история: намечена перевозка казенного имущества из Риги в Динабург по цене 1 рубль 10 копеек за пуд груза. "А конкурс был?" — поинтересовался Керн. Не было. Так давайте проведем, может дешевле сторгуемся. Ну вы поняли? У людей откаты на годы вперед расписаны, а он тут является и говорит: "Давайте работать по–честному"! Представляете, если бы среди нынешних чиновников сегодня такой Керн появился — что было бы? Вот именно... Так что Паулуччи решил его, что называется, "сожрать".
За этими перипетиями не позабыть бы об Анне Петровне и собственно Пушкине. С Пушкиным Анет впервые увиделась в 1819 году в Петербурге, куда ее муж ненадолго приехал по делам. Но это была мимолетная встреча. А вот летом 1825 года Анна Петровна уехала из душной Риги в гости к тетушке в Тригорское. А Тригорское соседствует с Михайловским, имением Пушкина, куда он был выслан из столицы за вольнолюбивые вирши. Вот тут–то и состоялось настоящее знакомство.
Прощальный вечер она вспоминает так: "На другой день я должна была уехать в Ригу. Он пришел утром и на прощанье принес мне экземпляр 2–й главы Онегина, в неразрезанных листках, между которых я нашла вчетверо сложенный почтовый лист бумаги со стихами: Я помню чудное мгновенье…"
Между ними завязывается переписка. "Я снова берусь за перо, чтобы сказать вам, что я у ваших ног, что я вас люблю, что иногда я вас ненавижу, что третьего дня я рассказывал о вас ужасы. Что я целую ваши прелестные ручки. Что целую их еще раз в ожидании лучшего, что я более не в силах, что вы божественная…"
Была ли это страсть или просто галантная рискованная игра? Для Анет — скорее второе. Поговаривают, что, отвечая на пылкие письма Пушкина, она одновременно закрутила в Риге роман с Алексеем Вульфом, приятелем поэта. Скоро Пушкин умоляет ее бросить мужа и приехать в Псков: "Вы скажете: "А огласка, а скандал? Черт возьми! Когда бросают мужа, это уже полный скандал, дальнейшее ничего не значит или значит очень мало… Если вы приедете, я обещаю вам быть любезным до чрезвычайности — в понедельник буду весел, во вторник восторжен, в среду нежен. В четверг игрив, в пятницу, субботу и воскресенье буду чем вам угодно, и всю неделю — у ваших ног".
Мужа она бросит в следующем, 1826 году. Уедет в Петербург, где уже живет прощенный новым царем поэт. Они встретятся, и… чувств Пушкина не хватило на неделю. Одно дело писать письма из скучного Михайловского, другое — Петербург, столица, свет.
Но вернемся к Керну. Мало бегства жены, так у него еще и служебные неприятности — по жалобам Паулуччи (комендант–де превышает свои полномочия) было назначено служебное расследование. Проводивший его генерал Розен довольно быстро разобрался в ситуации. "Из–за усердия и для пользы казны Керн вышел за пределы своих обязанностей", — докладывает он в июле 1827 года Николаю I. Тем не менее губернатор настаивал, чтобы Керна убрали из Риги. С Паулуччи император разберется позже, а пока решил пойти маркизу навстречу. В итоге Керна переводят комендантом в Смоленск.
На этом, собственно, рижская история Кернов заканчивается. Остается добавить немногое. Ермолай Федорович еще успеет получить звание генерал–лейтенанта и выступить ответчиком в суде по делу об алиментах сбежавшей жене. Анет же встретит настоящую любовь в 36 лет. Ее избранником стал 16–летний кадет, ее же троюродный брат Саша Марков–Виноградский. В 41 год — жизнь только начинается — она выйдет за него замуж, перестанет появляться в обществе и обретет, наконец, семейный покой. Прожили они вместе долго, небогато, но счастливо, и умерли с разницей в год. Вообще жизнь что Ермолая, что Анны Керн — сюжет для романов "Война" и "Мир". Жаль, что на него не нашлось своего Толстого, а не нее — Крестовского. И еще жаль, что Пушкин в Ригу так и не приехал. А ведь мог бы рвануть, если бы не проклятое самодержавие и персонально Александр I, сославший его безвылазно в Михайловское.
Впрочем, с другой стороны — если бы не сослал, то, может быть, всей этой истории и не было бы...
Константин ГАЙВОРОНСКИЙ.
